2
2
Итак, что же такое танк? «Повозка для пушки» или «механизированная кавалерия»?
В предвоенные годы вопрос этот никому не казался сложным. Концепция комкора Павлова даже нашла отражение в очень популярном тогда «Марше танкистов»: «Броня крепка, и танки наши быстры…»
Вернувшись на завод, я рассказал на техническом совещании КБ о результатах моих консультаций в Автобронетанковом управлении. Конструкторы были огорчены, что нас не поддерживает потребитель, но это не поколебало нашей уверенности. Решили все же не спешить и еще раз со всей тщательностью проверить ход наших рассуждений. Через некоторое время мы вновь собрали техсовет, всесторонне обсудили проблемы танковой артиллерии и пришли к выводу, что наши взгляды и оценки перспективной системы пушечного вооружения танков верны и все задуманное нужно внедрять.
Было ясно, что мы находимся в начале нового направления работы КБ. Но как доказать свою правоту!
Путь был только один — делом. Заказ на специальную танковую пушку, добытый стараниями Р.Е.Соркина, у нас был. И хотя тактико-технические требования к орудию были явно заниженными, для начала требовалось сделать хотя бы эту пушку на максимально высоком уровне. А дальше, согласуясь с обстановкой, отыскивать и другие пути претворения в жизнь наших взглядов на вооружение советских танков мощными пушками.
Новой 76-миллиметровой танковой пушке присвоили заводской индекс Ф-32. В основу ее легла схема 76-миллиметровой дивизионной пушки Ф-22. Основные агрегаты: ствол с затвором, накатник и люлька — в то время нас вполне удовлетворяли. Требовал коренной переделки лишь тормоз отката, для танковой пушки он был непомерно сложным.
Главное артиллерийское управление, давая нам ТТТ на танковую пушку, считало, вероятно, настолько бесперспективной нашу затею, что даже не определило конкретно танк, для которого наша пушка предназначается. Не увенчались успехом и наши попытки получить чертежи боевого отделения какого-либо танка по выбору ГАУ. На помощь нам пришли Соркин и его коллега из АБТУ военный инженер В. И. Горохов, который убедил свое руководство в необходимости знакомства конструкторов с боевым отделением танка. Через несколько дней с военной базы на завод был доставлен легкий танк БТ-7 выпуска 1935 года. Габариты боевого отделения этого танка были, конечно, меньше, чем у тяжелого танка, для вооружения которого создавалась новая 76-миллиметровая пушка. Однако выбора не было. Мы исходили из того, что если наша пушка «впишется» в легкий танк, то в любой другой поместится наверняка.
Ведущим конструктором по Ф-32 назначили Муравьева. Создание тормоза отката поручили сектору Мещанинова. Ласман вел разработку люльки, передняя часть которой выступала за пределы бронированной башни и потому требовала для себя броневой защиты.
Танк БТ-7 был вооружен 45-миллиметровой пушкой, которая значительно уступала по мощности пушке Ф-32 и занимала в боевом отделении танка меньше места. Желая все же вписаться в габариты БТ-7, мы решили применить для ствола нашей пушки высоколегированную сталь и ограничить длину отката 30 сантиметрами. Это потребовало конструктивно переделать копирный полуавтомат затвора, который был с большой тщательностью отработан на пушке Ф-22. Необходимость создать новый, в сущности, затвор для танковой пушки заставила нас уделить этому агрегату много внимания.
Конструктивно-технологическое формирование затвора поручили молодому, глубоко думающему конструктору Василию Сергеевичу Иванову. Он пришел к нам в КБ из отдела главного технолога, где занимался конструктивной разработкой оснастки и инструмента. В помощь ему выделили группу сотрудников КБ, постоянно помогал и расчетно-исследовательский сектор.
В итоге нам удалось создать новый затвор, резко отличный от затвора дивизионной пушки своей простотой в обращении и в изготовлении. Впоследствии конструкция этого затвора легла в основу унифицированного затвора и была использована во многих пушках нашего КБ.
Работа над созданием танковой пушки Ф-32 началась несколько раньше, чем описанная уже эпопея конструирования, изготовления и запуска в валовое производство пушки Ф-22 УСВ. В основном работа над этими двумя артиллерийскими системами шла параллельно.
76-мм танковая пушка Ф-32
Примерно через месяц эскизный проект Ф-32 был готов. Артком ГАУ быстро рассмотрел его, утвердил и рекомендовал к изготовлению опытного образца. В большой степени это было заслугой Рувима Евельевича Соркина и военного инженера АБТУ Василия Ивановича Горохова. Они находились на нашем заводе со дня получения тактико-технических требований и заказа на Ф-32, принимали активное участие в разработке эскизного проекта, помогали при изучении танкового вооружения, оперативно решали все дополнительные вопросы по ТТТ, при необходимости вносили в них изменения, были обязательными и активными участниками технических совещаний КБ. Взгляды Соркина и Горохова на проблемы танкового вооружения полностью совпадали с нашими. Товарищи не жалели ни времени, ни своих сил, чтобы делом помочь нам.
Методы скоростного проектирования находились в то время лишь в стадии отработки, но тем не менее применение их помогло ускорить создание опытного образца Ф-32. Все агрегаты пушки успешно выдержали проверку на искусственном откате, предстояло испытание стрельбой. В день выхода танка на заводской полигон в опытном цехе собрались и те, кто принимал участие в создании пушки, и те, кто занимался другими пушками.
Пушка отлично вписалась в БТ-7. Танк с нашей Ф-32 стал солидным, грозным. Первый раз танковое орудие не выглядело второстепенным придатком боевой машины, пушка и танк составляли одно целое.
Больше всего волнений этот день принес ведущему конструктору Ф-32 Петру Федоровичу Муравьеву. Эта работа потребовала от него полной отдачи всех его сил и времени на протяжении многих месяцев Петр Федорович показал себя зрелым руководителем творческого коллектива, прекрасным организатором. И вот теперь он стоял на танке, ожидая, когда водитель займет свое место. Воспаленные от бессонных ночей глаза конструктора напряженно щурились. Взревел мотор. Танк тронулся к выходным воротам, за ним двинулась толпа. Петр Федорович возвышался на танке, поза его вполне соответствовала торжественности момента.
Стрельбу пушка выдержала успешно, настал день выезда на войсковой полигон. Все, кому было положено присутствовать на полигонных испытаниях, пришли в цех еще до начала работы первой смены. Муравьев и Мигунов уже хлопотали у танка и возле грузовой машины, укладывали необходимый слесарный инструмент. В восемь утра двинулись. Впереди — автобус, за ним — танк, а следом — грузовик. Поселком ехали быстро. Ствол пушки не прикрыли брезентом. И хотя военная техника была привычна для жителей поселка, при виде нашей колонны люди останавливались и с интересом разглядывали наш БТ-7 с новым орудием.
Миновав поселок, выехали на шоссе. Водитель автобуса прибавил скорость танк не отставал. Шофер выжимал из автобуса все, что возможно, — танк, как привязанный, «висел на хвосте». На полигоне нас первым встретил Козлов, участник двух войн — мировой и гражданской. Ему приходилось встречаться с танками на фронте. Неспешно, как человек бывалый, Козлов обошел боевую машину, внимательно осмотрел пушку. Подумал и одобрительно сказал:
— Хорош танк. И пушка хороша, ничего не скажешь!..
Танк БТ-7 с пушкой Ф-32 на испытаниях. Весна 1939 г.
Понравился танк с нашей пушкой и боевому расчету полигона, в продолжение всех испытаний он хорошо обслуживал пушку и танк, а наводчик даже обижался: военный инженер АБТУ Горохов часто заменял его и стрелял сам.
Во время испытаний все механизмы и агрегаты работали безотказно, пушку можно было отправлять заказчику. КБ создало бригаду во главе с Муравьевым. В нее вошли слесари Шумилов и Румянцев, а также водитель танка, прикомандированный к нам с танкового завода. Помнится мне, звали его Артем. Было ему лет 30. Хорошо и крепко сложенный, высокий, с добрым и умным выражением лица. Смелый, решительный, расчетливый и сообразительный, Артем был незаменимым в любых сложных ситуациях. Отличало его и высокое мастерство. Танк в его руках становился игрушкой, он управлял им как бы шутя, а между тем справляться с БТ-7 было тяжело В ходе испытаний не раз приходилось Артему попадать в нелегкое положение, но неизменно он находил наилучшее решение. Хладнокровие и расчетливость не изменили ему ни разу.
Через некоторое время железнодорожный транспорт с танком БТ-7 прибыл на полигон заказчика. Артем свел танк с платформы. Руководитель испытаний ознакомился с пушкой и сообщил, что первые стрельбы начнутся с определения баллистики. Затем последовала проверка качеств пушки стрельбой и возкой, определялись кучность боя, скорострельность, прочность, безотказность, время открытия огня, загазованность боевого отделения при стрельбе с открытыми и закрытыми люками и многое другое.
Объем испытаний состоял из нескольких сот выстрелов, из них больше половины — усиленными зарядами для проверки живучести пушки. При этом выстрел производился с помощью длинного шнура, а экипаж выходил из танка и скрывался в укрытии, — стрельба занимала очень много времени.
Пушка работала нормально, без отказов, поломок и задержек; это означало, что уровень проектирования и изготовления опытного образца у нас значительно возрос. Но в самом конце испытаний один недостаток все же был обнаружен у Ф-32.
На заводских испытаниях мы не предусматривали стрельбы с места, с ходу и с коротких остановок и потому не проверили систему боеукладки патронов с точки зрения удобства обслуживания орудия при стрельбе
Из соображений безопасности стрельба с ходу, с коротких остановок и другие виды стрельбы с выполнением тактических задач были отложены на конец испытаний, чтобы к этому времени пушка полностью прошла проверку на прочность. Этот вид стрельбы проводился в два этапа. С полным боекомплектом патронов танк выходил на исходную позицию и приступал к выполнению программы.
Первый этап прошел очень удачно.
Второй этап предусматривал тот же порядок движения и стрельбы танка, но экипаж танка менялся. До этого танк обслуживали двое молодых ребят, недавно вернувшихся из армии. Они служили в танковых частях, привыкли к 45-миллиметровой пушке, и для них было интересно сравнить «сорокапятку» с нашей Ф-32. Новая пушка в легком танке им обоим очень нравилась, они старательно работали и составляли с Артемом прекрасно слаженный ансамбль. И вот теперь наводчик и заряжающий должны были уступить место другому экипажу.
Но кто займет их места в боевом отделении? Как выяснилось, на полигоне, где обычно испытывались полевые пушки, больше не было специалистов по танкам. А испытание не простое: стрельба с маневром.
Выручил инженер 1-го ранга Н.С.Огурцов, начальник кафедры вооружения Бронетанковой академии, который принимал участие во всех испытаниях пушки Ф-32. Впрочем, не только принимал участие в испытаниях, но и помогал конструкторам при проектировании и отработке пушки. Танки и их вооружение он знал очень хорошо.
Итак, наводчиком вызвался быть Огурцов, а заряжающим он попросил у руководителя испытаний поставить Муравьева, мотивируя тем, что конструктор должен лично испытать работу по обслуживанию своей пушки.
Руководитель испытаний разрешил, а согласия Петра Федоровича и спрашивать не нужно было: он с радостью взобрался на танк и тут же скрылся в башне.
Люки закрыли, машина тронулась. Нас беспокоило, как Муравьев справится с непривычной для него работой. Но танк шел и довольно успешно решал тактические задачи. Судя по всему, экипаж справлялся. И вот программа выполнена, весь боезапас расстрелян. Танк вернулся на исходную позицию, открылись люки. Первым из башни ловко и быстро выскочил возбужденный Огурцов. На его лице было написано живейшее удовольствие и полное удовлетворение. За ним показался Петр Федорович. Он отдаленно не напоминал того, кто всего полчаса назад так стремительно нырнул в боевое отделение. И тени прежней улыбки не было на его лице. Под правым глазом красовался огромный синяк, лицо покрывал налет гари, на подбородке кровоточила глубокая ссадина. Кровь от ссадин была и на руках, которые Петр Федорович пытался сунуть в карманы. Он молчал, силился даже улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Медицинский персонал полигона быстро привел его в порядок. Позже, со слов Петра Федоровича, мы составили себе представление о том, что происходило внутри танка во время этих последних стрельб.
Огурцов поставил перед собой задачу в кратчайший срок поразить всем боекомплектом максимум целей при стрельбе с ходу и с коротких остановок танка. До этого, ни Муравьеву, ни другим конструкторам не приходилось задумываться над боеукладкой. В частности, в какой последовательности нужно расходовать снаряды, расположенные в разных местах боевого отделения. И эта-то непродуманность конструктивного решения не замедлила выявиться.
Заряжание первых четырех патронов, как рассказывал Муравьев, прошло хорошо. Огурцов подавал команды, конструктору — на заряжание, водителю танка о направлении и скорости движения. После каждого выстрела он похваливал экипаж и пушку, эффективно поражавшую цели. Пятый патрон был помещен в неудобном месте, Муравьев замешкался, извлекая его, и тотчас услышал:
— Давай-давай, горе-конструктор!
Муравьев хотел было оскорбиться этой фамильярностью, но не было времени: нужно было заряжать. Один за другим подавал он снаряды в камору прожорливого своего детища. С каждым разом доставать новый патрон становилось все труднее. Петр Федорович медлил с заряжанием, это раздражало Огурцова. Он то и дело покрикивал:
— Давай-давай, горе-конструктор!
— И прибавлял при этом некоторые другие выражения, — счел нужным добавить Муравьев.
Зная характер Николая Семеновича Огурцова, я легко представил, какого рода выражения употреблял в пылу стрельбы этот лихой артиллерист. В то же время нетрудно было представить, как реагировал на азартные покрикивания Огурцова Петр Федорович, за годы работы в нашем КБ забывший о том, что такое окрик. Но у него и секунды не оставалось на то, чтобы огрызнуться. Когда мешок гильзоулавливателя наполнился, он отстегнул его и бросил в сторону, подальше от затвора орудия. Стрельба продолжалась без гильзоулавливателя, стреляные гильзы со звоном падали на пол, загромождали боевое отделение. Танк на неровной местности качало из стороны в сторону, конструктора-заряжающего било то о пушку, то о выступы башни головой, ребрами и спиной; хорошо, хоть танковый шлем не забыл надеть. А тут еще угарный газ, выползавший из стреляных гильз и из канала ствола!
Петр Федорович признался, что в какой-то момент у него появилось страстное желание, чтобы отказала эта чертова пушка: получить бы хоть минутную передышку, — но орудие работало безотказно.
К счастью, Огурцов наконец заметил состояние, в котором находился его помощник, открыл люки танка и помог Муравьеву убрать стреляные гильзы, — это облегчило доступ к последним патронам.
Заключительные пять выстрелов были сделаны в очень высоком темпе и доставили Огурцову наивысшее наслаждение. Он одобрительно похлопал конструктора по плечу и прокричал, перекрывая рев танкового мотора:
— Все же вы с Грабиным молодцы, хорошую пушку сделали! А что до недостатков — так ты их и сам видишь!
Эта оценка орудия примирила деликатнейшего Муравьева с лихим военным инженером. В дальнейшем Огурцов и Муравьев поддерживали тесный деловой контакт и дружеские отношения в процессе создания новых танковых пушек. А это «боевое крещение» Муравьева оказалось весьма полезным: впредь в нашем КБ уделялось особое внимание условиям обслуживания орудий.
Войсковые испытания подошли к концу. Но тут выяснилось, что канал ствола пушки сильно поврежден, так как нагрузка намного превысила все нормы. Полигон в своем заключении записал: «Для окончательного решения о пригодности 76-миллиметровой танковой пушки Ф-32 заводу-изготовителю подать на полигон для испытаний новую трубу (ствол)». Завод прислал новую трубу. После дополнительной проверки полигон дал высокую оценку нашей пушке и рекомендовал ее для принятия на вооружение.
Этой работой наше КБ как бы защитило диплом еще по одной специальности конструктора танкового вооружения. Не меньшее удовлетворение, чем мы, испытывал и Соркин. Тотчас после окончания испытаний Горохов начал добиваться в АБТУ, чтобы в танки поставили наши Ф-32, а не пушки Кировского завода.
Это была не простая задача. Как выяснилось, в тяжелом танке КВ уже была установлена кировская пушка. У этого решения было много приверженцев. Руководство АБТУ также было удовлетворено пушкой Л-11 и не верило доводам Соркина и других работников ГАУ о непригодности этого орудия с серьезным дефектом противооткатных устройств.
Для проверки были назначены дополнительные испытания пушки Кировского завода. К участило в работе комиссии привлекли и меня.
На примере противооткатных устройств этой системы особенно наглядно видно, до какой степени в те годы иногда доходило пренебрежение «практиков» к разным «теоретизированиям» и к инженерному расчету. Многократно доказанный расчетом конструктивный недостаток этой системы противоотката всякий раз подтверждался на испытаниях. И всякий раз это признавалось случайностью, списывалось на погрешности производства.
На этих испытаниях произошло то же самое. По моей просьбе после напряженной стрельбы с большим углом возвышения пушке придали угол склонения, облили накатник водой (для охлаждения) и произвели выстрел. Ствол остался на откате, орудие вышло из строя. Это убедительно решило итог конкретных испытаний: пушку забраковали.