1

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1

В нашем КБ издавна существовал незыблемый порядок проведения технических совещаний. Все конструкторы заблаговременно оповещались о повестке дня, каждый сотрудник имел возможность и был обязан глубоко и всесторонне подготовиться. Выступления на техсовете были не добровольными, а назначались председательствующим. Каждый, кому давалось слово, высказывал свое мнение не только по тем механизмам и агрегатам, что относились непосредственно к его узкой специализации, но непременно по всей схеме пушки

Такой порядок обеспечивал активность обсуждения, широко и глубинно прорабатывался вопрос. Никому не удавалось отмолчаться с умным и глубокомысленным видом, как это случается на иных совещаниях и сегодня, никто не мог скрыть свою неподготовленность, а следовательно, незаинтересованность в результатах общего дела за пустыми общими фразами. Все это в немалой мере способствовало творческому росту коллектива. Разумеется, не исключались и добровольные выступления.

В заключение совещания слово брал главный конструктор. На основании суждений, высказанных в процессе заседания, и собственных взглядов он обобщал решение по данному проекту, которое и записывалось в протокол. Но и это не означало, что обсуждение прекращено. Если кто-либо считал, что решение главного конструктора нуждается в уточнении или изменении, он не только имел возможность, но и обязан был высказать свои пожелания. В принятое мною решение не раз вносились коррективы И лишь после этого постановление техсовета ложилось в основу дальнейшей работы всего КБ.

Таким образом, технический совет в нашем КБ играл роль совещательно-законодательного органа при главном конструкторе и оказывал очень большое влияние на ход работы. Обсуждение проектов проходило живо, остро и деловито. Ничто не ускользало от взглядов уже искушенных конструкторов и технологов. Они мыслили не линиями, углами или закруглениями чертежа, а действующими агрегатами пушки в целом.

Орудие, существуя лишь на ватмане, для наших конструкторов уже существовало в металле, пушка стреляла, преодолевала препятствия на марше. Только так и должен видеть чертеж настоящий творец.

Решение, принятое техническим совещанием, становилось строго обязательным для каждого члена КБ. На этом этапе упорствовать и отстаивать свое «особое мнение» не позволялось. Эти два основных момента: полная свобода при обсуждении и обязательность для всех решений техсовета — и определяли наше понимание творческой дисциплины. Правда, порой конструктивные задачи или технология заставляли вносить новые коррективы в утвержденный план. Это делалось либо главным конструктором в рабочем порядке, либо вновь выносилось на рассмотрение технического совещания.

Этот порядок многократно себя оправдывал, и лишь в случае крайней необходимости мы его нарушали. Такая необходимость в день моего возвращения из Москвы была очевидна. Поэтому, придя с вокзала в КБ, я сразу же объявил о расширенном техническом совещании. На повестку выносился один вопрос — мой доклад об итогах заседания Главного Военного совета РККА и совещания у Ворошилова.

Как и следовало ожидать, весть о том, что наша пушка Ф-22 вот-вот будет снята с производства и по планам ГАУ должна уступить свое место пушке Кировского завода, произвела на всех такое же сильное впечатление, как и на меня в Кремле. Подробно информируя коллектив о всех событиях последних дней, я намеренно не сглаживал острые углы, не смягчал обидных для КБ и завода подробностей.

Помимо множества проблем конструктивно-технологических и организационных меня очень волновало, как люди встретят это известие. Это был для всех серьезный психологический экзамен. Не опустятся ли руки? Не угаснет ли вера в себя, добытая с такими трудами при создании нашего первенца?

Соревнование с кировцами могло быть успешным лишь при максимальном напряжении творческих сил всего коллектива КБ и завода. Обида и уязвленная гордость могли погасить веру людей в себя, если огонек ее слаб, но могли и стать могучим стимулом. У меня не было ни малейших сомнений в том, нужно ли говорить всю правду. Чуть раньше или чуть позже, но истинное положение дел откроется для каждого во всех подробностях, скрывай ни скрывай, смягчай ни смягчай. И если руки у людей действительно опустятся, это будет означать, что я ошибся в главном — в оценке уровня развития коллектива КБ и завода. И, следовательно, втягивать неподготовленную организацию в такое трудное дело я просто не имею права.

Я так и сформулировал на совещании свой основной вопрос: давайте еще раз вместе со всей серьезностью и критичностью подумаем — может быть, отказаться, пока не поздно? В глубине души я был уверен в моих товарищах, иначе просто не выступил бы на заседании ГВС с такой беспрецедентной просьбой. Но теперь свое слово должны были сказать сами люди.

Не только в КБ, но и на заводе, за очень редким, может быть, исключением, неприятно-сенсационную новость восприняли примерно так же, как двумя днями раньше воспринял ее я сам: недоумение и растерянность сменились страстным желанием делом доказать дееспособность КБ и молодого завода. Было затронуто самолюбие большого сплоченного рабочего коллектива, который уже познал радость творческого труда; первые нелегкие победы окрыляли людей, гнали прочь равнодушие и апатию. Нет худа без добра. Неблагоприятное стечение обстоятельств многократно усилило моральные стимулы соревнования, отсутствие которых никогда, даже в половинной мере, не компенсируется стимулами материальными.

Конечно, моим коллегам-конструкторам было легче освоиться с тем, что нашу пушку Ф-22 уже сняли, в сущности, с производства, так как тотчас же за рассказом о заседаниях в Москве я вынес на обсуждение коллектива программу создания нового дивизионного орудия, которое превосходило бы по своим качествам пушку кировцев.

К этой части доклада я был очень хорошо подготовлен: дала свои результаты напряженная работа двух минувших ночей в московской гостинице и в поезде. Излагая на Техсовете свои соображения, я еще раз проверял, уже не один, а вместе с коллегами, их логичность и основательность.

Что является определяющим в своевременном создании новой дивизионной пушки и в принятии ее на вооружение? Рационально выбранная идея пушки.

Разработка высококачественной конструкции орудия, безотказного в работе и как можно более легкого.

Быстрое изготовление опытного образца и тщательное испытание его на заводе.

И, наконец, своевременное обеспечение войсковых испытаний четырьмя пушками.

Создание новой пушки, особенно подчеркнул я, следует рассматривать как усовершенствование нашей Ф-22, но это должно быть не слепое копирование, а творческое использование идеи нашего первенца. Мы вступаем на путь преемственности как по общей схеме пушки, так и по отдельным узлам. В равной мере это относится и к проектированию, и к производству. Чтобы достигнуть заметного качественного скачка, мы должны не только создать заново те узлы и механизмы, без которых орудие не удовлетворит тактико-техническим требованиям, но и внести усовершенствования в детали Ф-22, которые оказались малонадежными или слишком сложными в производстве.

Довольно подробно проанализировав агрегаты, механизмы и даже отдельные детали, которые потребуют кардинальной переработки или модернизации, я объявил выбор и расстановку конструкторов, ответственных за различные виды работ, и перешел к срокам.

По моим предварительным расчетам получалось, что мы должны закончить всю техническую документацию орудия через три-четыре месяца, а опытный образец изготовить через шесть-семь месяцев от начала проектирования, то есть с сегодняшнего дня. Заводские испытания должны быть завершены не позже чем через полтора месяца после изготовления опытного образца.

Сроки жесткие, так быстро еще ни одна пушка не создавалась. Эти сроки станут реальными только в том случае, если мы будем работать не по старинке, а используем те зачатки методов скоростного проектирования, которые были найдены в процессе создания пушки Ф-22: применим совмещение процессов конструктивно-технологической разработки и деталировки, с первых шагов привлечем к конструкторской работе технологов; по мере выявления общих контуров, не дожидаясь окончательной разработки деталей, будем спускать чертежи в производство; кроме того, не станем разрабатывать эскизного проекта, а сразу приступим к техническому и к деталировке. Все это потребует от каждого непрерывной взаимной связи для увязки мест сопряжения механизмов, агрегатов и отдельных деталей. Что касается узлов и деталей, которые не претерпят изменения, они должны быть заблаговременно заказаны цехам валового производства.

В заключение я отметил, что срок намечен очень сжатый, если сравнивать его с общепринятыми сроками, но в то же время он недопустимо велик для военного времени. А мы уже сегодня, в мирное время, повторил я, должны научиться работать так, как потребовалось бы во время войны. Обсуждение доклада проходило очень заинтересованно. Получила одобрение идея создания новой пушки на базе Ф-22, был утвержден индекс будущего орудия — Ф-22 УСВ, что означает усовершенствованная. Сделали ряд дельных замечаний по механизмам и агрегатам, не вызвала возражений и предложенная мной расстановка конструкторов.

76-мм дивизионная пушка Ф-22 УСВ обр.1939 г.

В отношении совмещения процессов было много сомнений и опасений, так как мы таким методом еще не работали. Опасения высказывались, но никто не сказал, что сроки нереальны. Напротив, многие считали, что ответственная, большая работа в мирное время — самый подходящий момент, чтобы отрабатывать новые методы: плавать учатся на глубокой воде. Это меня порадовало, сомнений уже не оставалось.

В тот же день, покончив с организационными вопросами, я пригласил к себе Володю Норкина и сказал, что ему поручается конструктивно-технологическая компоновка новой пушки. Приступить к перечислению задач пушки я не успел. Володя буквально взмолился — он-де никогда такой работой не занимался и даже не знает, как к ней подступиться. Это не было для меня открытием. Но я знал и другое: думать, понимать и чертить он умел. Этого было достаточно. Я посоветовал Володе прекратить возражения и пообещал, что настанет время, когда он будет работать не по чужой указке, как нынче, а сам станет определять идеи пушек и перекладывать их на ватман.

Почти такой же разговор состоялся у меня и с Сашей Шишкиным. Ему была поручена разработка конструкций лобовой коробки для новой пушки. Деталь эта является составной частью нижнего станка орудия, она чрезвычайно важна и сложна. Когда Саша узнал, в чем заключается его задание, от волнения он даже потерял на мгновение дар речи. Но я не был склонен выслушивать его сомнения. Как говорится, глаза боятся, руки делают. Федор Михайлович Водохлебов, в помощниках у которого до этого дня ходил Саша Шишкин, одобрил мой выбор.

И уж совсем неожиданное для себя задание получил Борис Григорьевич Погосянц, скромный, очень трудолюбивый молодой инженер, который незадолго до этого прибыл к нам с Коломенского паровозостроительного завода. «Паровозник» так его и называли друзья. Уже в первые месяцы работы у нас он показал себя с самой лучшей стороны. Проектировал колеса для пушек. Теперь же для нашего нового орудия ему предстояло создать… прицел. Впрочем, пока не создать, а по-новому, максимально надежно установить на новой пушке прицел с Ф-22. Крепление прицела было слабым местом Ф-22. При каждом испытании большим числом выстрелов в отчете обязательно появлялась запись о необходимости сделать прочнее узлы, связывающие прицел с цапфой люльки. В конструкции Ф-22 УСВ мы уже не могли обходиться полумерами. Найти кардинальное решение и поручили Погосянцу.

— Как же мне устанавливать прицел, когда я его не знаю? — только и промолвил Борис Григорьевич.

— Придется узнать, — ответил я.

В то время мы имели прицелы самых различных заграничных фирм, но только не отечественные. С этим нельзя было мириться. И Погосянц со своим небольшим коллективом стал первым в стране конструктором отечественных прицелов. Он прекрасно, опережая сроки, справился со своим заданием по пушке Ф-22 УСВ и продолжал потом специализироваться на прицелах. Нелегкой оказалась эта наука, ему заново пришлось изучать теорию стрельбы, материальную часть прицелов, теоретические основы оптики и многое другое. Быстро рос молодой инженер. Вскоре мы заметили, что именно Погосянц стал в своей группе «фактическим лидером», если воспользоваться современной терминологией социологов, а «лидер формальный», прежний начальник отдела, становился помехой. Убрали помеху, и результаты не заставили себя ждать. «Паровозник» и его помощники создали первый отечественный прекрасный прицел для дивизионной пушки, затем последовали совершенные прицелы для тяжелой, автоматической зенитной, противотанковой и для танковой артиллерии.

Разумеется, давая Погосянцу задание на установку прицела пушки Ф-22 УСВ, я не мог предполагать, что это станет поворотным моментом в его творческой биографии. Сроки были сжаты, работа ответственная, и мне требовалась прежде всего уверенность, что человек весь выложится на этой работе. А знания и опыт — дело наживное.

Не знаю, таким ли осталось бы распределение заданий по пушке Ф-22 УСВ, если бы в нашем КБ был полный комплект опытных специалистов всех профилей. Но нам в то время приходилось идти на известный риск, поручая молодежи работу, которая была по плечу лишь зрелым конструкторам.

И вот легли первые, робкие пока еще карандашные линии на лист ватмана, наколотый на щиток Володи Норкина: пушка начала свой путь от карандаша к металлу.