3

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3

Зенитная пушка Лендера в первую мировую войну показала высокие боевые качества, но от нее нельзя было ждать такого же эффекта в будущей войне, учитывая стремительное развитие авиации. Пойти на создание новой зенитной пушки, как и многих других орудий, Советское государство сразу не могло. После империалистической войны, а затем гражданской военная промышленность пришла в полный упадок. Вся артиллерия первой мировой войны была непригодна на будущее; Красная Армия нуждалась в срочном перевооружении.

Дело это требовало огромных материальных затрат. Но ни одно государство не может допустить, чтобы в его армии была устаревшая артиллерия. Тем более молодая Советская республика. Рассчитывать на длительность мирной передышки, наступившей после отражения интервенции, не приходилось. Перевооружение Красной Армии руководители партии и правительства наметили провести в два этапа: первый — модернизация, второй — создание новых артиллерийских систем, отвечающих современным тактико-техническим требованиям. Модернизация — это конструктивно-технологическое совершенствование существующих орудий, призванное увеличить их мощность, дальность стрельбы, навесность огня, скорость передвижения на марше и маневренность и т. д. Модернизация приспосабливает отжившее свой век орудие для более эффективного его использования. Конечно, такое орудие не может заменить собой пушку, созданную по новым тактико-техническим требованиям. Модернизация не решает проблемы перевооружения, но все же она — единственный способ в короткий срок при относительно небольших затратах повысить обороноспособность страны и выиграть время. К тому же, что очень важно, модернизацию можно было осуществить силами восстанавливаемой промышленности, она не требовала ни новых заводов, ни новых специальных станков.

Все двадцатые годы ушли преимущественно на модернизацию. Ей подверглись два орудия Путиловского завода, в том числе трехдюймовка, три орудия системы Шнейдера и некоторые другие.

С наступлением тридцатых годов было положено начало созданию новых артиллерийских систем. Первая из них — 76-миллиметровая полковая пушка образца 1927 года, затем появились 203-миллиметровая гаубица Б-4, 122-миллиметровая корпусная пушка А-19, 152-миллиметровая корпусная пушка на лафете А-19 образца 1910/34 годов.

С началом эпохи индустриализации страна приступила к строительству новых мощных оборонных заводов и реконструкции восстановленных, оснащая их первоклассным оборудованием. Промышленность царской России почти не имела станкостроения, а специального оборудования для артиллерийского производства совершенно не изготовляла. Поэтому новые советские артиллерийские заводы комплектовались специальным оборудованием, поступавшим по контрактам с иностранными фирмами, в частности с германскими. В то же время форсированно создавались свои конструкторские и технологические бюро, в специально организованных институтах и техникумах велась широкая подготовка конструкторско-технологических и производственных кадров. Для работы на военных заводах и в конструкторских бюро направлялись многие молодые специалисты, окончившие гражданские машиностроительные институты и техникумы.

Но вернемся к зенитной пушке Лендера. Ее тоже модернизировали; она стала лучше, современнее. Некоторыми вопросами, связанными с ее модернизацией и требовавшими самостоятельной теоретической разработки, занимался профессор Дурляхов.

Мне довелось проводить испытания модернизированной зенитной пушки Лендера на научно-испытательном артиллерийском полигоне. Это было в июле 1930 года, вскоре после окончания командировки на Смоленщину. Глубина инженерной мысли, смелость, с которой Дурляхов подходил к решению многих задач, произвели на меня неизгладимое впечатление. Испытания взрывателей, в которых я участвовал на том же полигоне, дали мне возможность некоторое время очень близко, уже не как слушателю, а как помощнику, сотрудничать с профессором Рдултовским. Рядом с этими двумя выдающимися конструкторами я чувствовал себя птенцом перед двумя орлами, понимал, что с окончанием академии мое обучение не кончилось и что теперь, если хочешь расти, должен учиться сам. Но как?

В августе 1930 года меня неожиданно откомандировали с полигона в конструкторское бюро завода «Красный путиловец», хотя при распределении в академии я был назначен в неизвестное мне КБ-2. Почему-то попасть туда не пришлось, я даже не знал, где находится и что представляет собой это КБ-2. И вдруг «Красный путиловец» — знаменитый завод, широко известный своими революционными традициями. В те годы, наряду с всевозможными машинами, он изготавливал и пушки. И лестно, и немного боязно. Правительственная комиссия, затем полигон — все это не конструкторская работа. Мой конструкторский опыт ограничивался в то время разработкой дипломного проекта. Теперь же начерченное мною на бумаге должно будет воплощаться в металле. Совсем другое дело, совсем другая мера ответственности…

На «Красном путиловце» меня встретили хорошо. Это очень ободрило. Среди конструкторов были люди самые разные. И убеленные сединой, умудренные громадным опытом «энциклопедисты»; у них можно было получить исчерпывающие справки о конструкциях, которые здесь разрабатывались 30 и 40 лет назад, причем справки не только о том, что именно проектировалось, но и как, какие были получены результаты, в каких материалах они отражены и где все материалы можно найти. Эти люди создавали знаменитую трехдюймовку образца 1902 года, трехдюймовую конную пушку, полуавтоматическую зенитную пушку Лендера и ряд других артиллерийских систем

Были и такие, что проработали в этом КБ пока лишь по 10–15 лет, по сравнению со старожилами-конструкторами — «молодняк». Они составляли большинство. Еще одна группа конструкторов совсем недавно закончила Артиллерийскую академию. Среди них выделялся Иван Абрамович Маханов, приятный в обхождении человек. Приветливая улыбка не сходила с его лица. После смерти Ф.Ф.Лендера он возглавлял конструкторское бюро.

Численно небольшой состав КБ был очень квалифицированный, творческий. Мне с несколькими конструкторами и чертежниками было поручено составить рабочие чертежи 76-миллиметровой пушки, которая в конце двадцатых годов была куплена у шведской фирмы «Бофорс» без какой бы то ни было технической документации: торопились поскорее перевооружить Красную Армию новой, наиболее современной дивизионной пушкой, а на свои конструкторские силы не надеялись.

Таким образом, мы составляли рабочие чертежи по готовому изделию, то есть как бы проектировали наоборот, обмеряли каждую деталь и наносили на бумагу эскизы После соответствующих уточнений должны получиться рабочие чертежи, пригодные для изготовления опытного образца

Своей внешней отделкой пушка производила эффектное впечатление. Она скорее была похожа на очень красивую игрушку, чем на боевое орудие, предназначенное для стрельбы и маршей по грязным дорогам. Детали блестели зеркальными плоскостями. Многие были настолько сложны, что обмерить их оказалось невозможно. Некоторые узлы совсем не разбирались. Пришлось прибегнуть к помощи разметчиков. Литые детали отличались чрезвычайной тонкостенностью, но не благодаря мастерству литейщиков, а за счет механической обработки.

В конце концов рабочие чертежи изготовили. Руководствуясь ими, в цехах начали изготовление деталей. Трудились со скрупулезной тщательностью, и все же разница в чистоте обработки сразу бросалась в глаза. Долго не могли понять, в чем дело, и только после тщательного анализа стало ясно: фирма «Бофорс» получала детали пушки не из-под резца, а шлифовала и полировала их.

Кроме того, многие узлы почти не имели запаса прочности, особенно станины. Пушку подвергли испытанию стрельбой. При первых же выстрелах одна станина погнулась, и пушку сняли с испытаний.

В общем, русская пословица «Не обманешь — не продашь» попадала здесь в самую точку. Пришлось отказаться от этой пушки.

На «Красном путиловце» я сделал важное для себя открытие: конструктор должен учиться не только у старших, более опытных конструкторов, но и у рабочих. Среди станочников механосборочного цеха, который как раз и занимался изготовлением артиллерийских систем, были уникальные специалисты, исключительно преданные своему делу. Можно было часами стоять, наблюдая за работой кого-нибудь из них, ни на минуту не теряя интереса.

Однажды такое удовольствие я испытал у станка, на котором нарезали канал ствола. С тех пор прошло много лет, с годами я позабыл фамилию станочника, но не могу забыть его работу.

Нарезка-очень ответственная операция, от нее зависит живучесть ствола: чем чище будет он нарезан, тем больше выстрелов сможет выдержать. Эта операция на всех заводах — предмет жарких споров между представителями заказчика и цеховыми работниками; многие стволы бракуются именно из-за нарезки. Но у этого рабочего за всю его жизнь не было забраковано ни одного ствола. Он не знал, что такое брак и как его можно допустить. Снятая им со стальной трубы тонкая стружка была похожа на комок шелка. Я брал ее в руку, сжимал, не чувствуя, что она стальная. Сожмешь, отпустишь — и она вновь распрямится, примет прежнюю форму.

Осматривал я дно нареза и грани. Ну, прямо-таки отполированные! Никаких следов резца — ни надиров, ни царапин. Такой идеально точной нарезки я за всю свою практику, за несколько десятков лет, прошедших после того, ни разу не видел.

Сборщики были тоже очень высокого класса, уже не молодые, высокосознательные. Они все могли сделать и все очень хорошо, слова «плохо» у них и в обиходе не было. «Мы — путиловцы», — величали они себя. Один раз произошел такой случай. Поехал я с группой сборщиков на артиллерийский полигон, чтобы испытать пушку. Приехали, установили пушку на позицию, я пошел в штаб полигона — нужно было кое-что выяснить, а рабочих попросил подготовить пушку к стрельбе. Когда вернулся, мне доложили, что пушка готова к испытаниям. Я решил проверить и, к своему удивлению и огорчению, обнаружил, что сделано не все.

— А еще называетесь путиловцами! — бросил я в досаде. Рабочие молчали. Потом старший из них спросил у меня:

— Нет ли у тебя еще вопросов, которые нужно решить в штабе?

Я кивнул:

— Хорошо, пойду в штаб.

Когда я снова вернулся, тот же рабочий сказал:

— Можно не проверять пушку… А за тот раз ты нас прости.

Испытания прошли удовлетворительно. Я поблагодарил людей за работу, мы уехали. И с тех пор на всех испытаниях я никогда пушек на позиции не проверял. Всегда все готовилось очень тщательно.

В механосборочном цехе были не только высококвалифицированные станочники и сборщики, но и замечательные мастера, которые почти все вышли из рабочих этого же цеха. Они были не только специалистами, достигшими высокого искусства в своем деле, но и продолжателями путиловских традиций, которые в юности восприняли в этом же цехе. Они умели организовать дело на своем участке и управлять им, умели и хорошо работать с конструкторами, особенно с молодыми, которые слабовато знали или почти не знали производства.

Начав работать в КБ, я решил прежде всего основательнее познакомиться с механосборочным цехом, воплощавшим в металле то, что мы строили на бумаге. Универсальное станочное оборудование я знал, но не одинаково хорошо, а некоторые типы станков — плохо. Кроме того, хотелось познакомиться с изготовлением особенно трудоемких и сложных деталей. И вот я — начал ходить от станка к станку. Если видел, что операция простая, не задерживался. Но если встречалась сложная, простаивал у станка подолгу, стараясь постичь процесс формообразования. Теперь я понимал, что без этого настоящим конструктором не стать. Это было для меня как бы кончиком нити, который я нашел и за который ухватился.

Иногда было трудно разобраться без технической документации. Тогда просил у мастера или у рабочего разрешения посмотреть чертежи. Не стеснялся обращаться к мастеру или рабочему с просьбой пояснить мне непонятное. И никогда не встречал отказа.

Год проработал я в КБ «Красного путиловца», когда директор завода неожиданно (в моей жизни многое свершалось неожиданно) получил телеграмму: «Срочно командировать Грабина в Артиллерийское управление».

В тот же день я выехал в Москву. В Артиллерийском управлении мне вручили предписание: «Командируется на постоянную работу в конструкторское бюро № 2 Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Наркомтяжпрома». Это была как раз та самая организация, куда я был распределен после окончания академии.