3

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3

Поезд тронулся, я прикрыл дверь нашего двухместного купе. Но, хотя было уже за полночь, Леонард Антонович сел и, всем своим видом показывая, что спать не собирается, задал мне такой вопрос: — Василий Гаврилович, а какая необходимость в новой пушке? Ведь по заказу Артиллерийского управления мы уже запустили в производство опытный образец полууниверсальной А-51. Не зря ли мы будем делать еще и специальную дивизионную?

Вот тебе и вчерашние заверения «решать задачу вместе». Но я понял, что меня спрашивает не директор завода. Директор Радкевич сдержит свое слово, он будет дисциплинированно выполнять полученную директиву. Спрашивает человек человека, коммунист коммуниста.

Возможно, кто-нибудь из сегодняшних молодых людей, прочитав эти строки, пожмет плечами: как, мол, директор завода мог задать такой наивный вопрос? Сегодня этот молодой человек и его сверстники не задали бы подобного вопроса, потому что им известно все или почти все, что принесла нашей Родине Великая Отечественная война. Но Леонард Антонович Радкевич в ту ночь в вагоне ничего не знал о Великой Отечественной войне — когда и какой она будет, как развернется, какие преподнесет нам уроки, какую роль в ней будет играть военная техника, как остро и в каком количестве понадобятся специальные дивизионные пушки.

Конструктор Грабин тоже, конечно, не знал и не мог знать всего этого, но по роду своей деятельности он и его товарищи-конструкторы обязаны были заглядывать в будущее, заботиться о непрерывном совершенствовании советских артиллерийских систем.

И вот я начал объяснять Леонарду Антоновичу то, что в общих чертах уже известно читателю.

О том, что опасность заключена не в А-51, а в универсальной пушке, которой военные товарищи заранее предопределили роль новой дивизионной пушки. Именно ее хотят принять на вооружение армии, а она по своей схеме почти полностью повторяет нынешнюю зенитную и отличается только тем, что начальная скорость снаряда у нее поменьше. Это очень серьезный недостаток. Следовательно, как зенитная она хуже существующей.

Для стрельбы по танкам универсальная пушка не плоха: у нее круговой горизонтальный обстрел, другие огневые задачи она также может решать успешно, но чем это достигается? Множеством приспособлений и механизмов. Изготовлять пушку сложно, она будет очень тяжела-около 3,5 тонны. Как ее транспортировать? Как сможет орудийный расчет перекатывать ее вручную на поле боя? В общем она негодна и как зенитная и как дивизионная. Если же взять полууниверсальную А-51, то по самолетам она стрелять не сможет. Говорят, что она будет вести заградительный огонь, но это только слова. Если на самом деле придать ей такую способность, ее конструкция значительно усложнится, она станет дороже, а делать ее придется гораздо дольше. Если будет принята на вооружение универсальная пушка, то во время войны придется создавать специальную дивизионную пушку для стрельбы по наземным целям.

— А успеем мы с новой дивизионной? — спросил Леонард Антонович. — Ведь полууниверсальная и универсальная уже в работе, в цехах. Если мы запоздаем, нужна добудет наша дивизионная?

— Если стать на позиции «универсалистов», можно сразу сказать: не нужна. Никто не станет заниматься ею, все внимание будет сосредоточено на налаживании производства универсальной пушки. Но с точки зрения государственной, если даже и запоздаем, все равно нужно готовить опытный образец, испытывать и запускать в производство. Я поступил бы так. Более того, начал бы разрабатывать конструкцию пушки весом менее полутора тонн. Именно так нужно было бы поступить. Не сомневаюсь, что найдутся умы и силы, которые смогут разобраться в допущенных грехах и исправить их. Но, конечно, лучше не опаздывать. Если будем работать дружно, всем заводом, к маю 1935 года опытный образец, безусловно, будет…

О том, что предварительный проект готов, что уже продуман ряд механизмов и агрегатов, мне говорить не хотелось, чтобы не размагничивать Радкевича. Тут я немного схитрил — для пользы дела.

— Ну что ж, будем бороться, — сказал Леонард Антонович, и я понял: теперь до него дошло. Значит, пушка будет.

Уже давно перевалило за полночь, но сон не шел. Хотелось поскорее начинать проектирование. Там все станет виднее, в том числе и наши слабые места.

Самое опасное, если конструкторы примутся отыскивать «безопасные» решения, то есть не проявят необходимой инженерной смелости. Не менее опасно и легкомыслие. Моя обязанность — выносить все конструктивные предложения на суд коллектива и принимать решения с учетом замечаний. Если выяснится, что мы в чем-то ошиблись, немедленно исправлять ошибку, независимо от того, кто ее совершил.

Признание своей ошибки не позор и не слабость, наоборот, в этом — сила руководителя. Если руководитель стремится питать всех сотрудников своими идеями, он не будет воспитывать в них творцов, мыслящих людей, станет гасить их инициативу; такой руководитель быстро выдохнется, а коллектив начнет развиваться медленно и слабо. И наоборот, коллектив, воспитываемый в духе самостоятельности, в духе творческого, критического отношения и к своему созданию и к чужому, приученный смело принимать решения, развивается бурно, а руководитель, опирающийся на такой коллектив, не только не выдохнется, но тоже будет непрерывно расти.

Взаимосвязь, взаимозависимость руководителя и коллектива не снимают с начальника КБ личной ответственности за дело, но создают основу для более глубокого решения вопроса, которое при необходимости будет отстаивать весь коллектив КБ.

Руководитель должен быть членом коллектива, врасти в него, только это обеспечит ему настоящий авторитет. Страх перед руководителем — совсем не признак его авторитета, страх принижает человеческое достоинство подчиненного и ведет к затуханию его творческого потенциала. В таком случае труд не радует, не воодушевляет, а гнетет, и хотя человек все-таки работает, но без души.

Моральное удовлетворение от труда является большим стимулом, оно придает красоту человеческой жизни, и труд становится столь же необходимым, как пища, как воздух, как развлечение.

Все это во многом зависит от руководителя. Он должен создать обстановку, при которой отсутствовали бы нервозность, боязнь, притупляющие творческое начало, порождающие нерешительность. Человек должен идти на свой завод, в свое учреждение с предвкушением удовольствия от предстоящего ему труда, а не с тяжестью на душе от того, что приходится работать там, где ему все противно. В этом случае и материальные блага не могут создать нужного стимула в работе.

Вот такие приблизительно мысли владели мной в ту ночь в вагоне… Конечно, сегодня я не могу ручаться за полную точность в их изложении. Наверно, многое из сказанного пришло ко мне позже, с годами, с опытом, но в главном я точен: в ту ночь голова моя была занята мыслями о взаимоотношениях руководителя с коллективом. Знаю — и посейчас многие ломают головы над той же проблемой.