ГОМОСЕКСУАЛЬНОСТЬ И ТРАВМАТИЧЕСКИЙ ОПЫТ

ГОМОСЕКСУАЛЬНОСТЬ И ТРАВМАТИЧЕСКИЙ ОПЫТ

Зигмунд Фрейд утверждал: чтобы лучше понять особенности характера Леонардо, необходимо связать между собой его образ жизни, наклонности и стиль работы как в искусстве, так и в науке.

Прежде всего он обратился к вопросу историков: имел ли художник, будучи взрослым, гомосексуальную связь по крайней мере в платонической форме ее проявления, или, как уже говорилось, это может быть представлено как случайная связь между сердечным отношением ребенка к своей матери и его более поздними гомоэротическими склонностями. Однако психоаналитическое исследование могло бы привести доказательство того, что гомосексуальные мужчины в большинстве случаев связывают свои необычные потребности в любви с женской персоной, и, как правило, со своей матерью, overprotective mother. Итак, любящая и проявляющая заботу мать возвышает их или, по меньшей мере, оказывает покровительство. Эта интенсивная эротическая тяга к женской персоне, сформированная на ранней стадии детства, позже забывается, и, попадая в бессознательное, вытесняется. С вытеснением любви к матери у таких мальчиков начинают формироваться собственные личности, которые замещают ее, таким образом, они ее идентифицируют и приводят в соответствие с объектом любви. В таких случаях обычно говорят о возвращающемся скольжении автоэротизма, который эти мальчики считают, подрастая, привлекательным и достойным любви и наконец любят не личность, являющуюся замещением, а собственные детские представления о ней: «он так любит, как мать любила его в детстве». Из таких глубоких психологических рассуждений Фрейд вынес убеждение, что «путь гомосексуальной сущности в бессознательном фиксируется в воспоминаниях о своей матери. Вытесняемая им любовь к матери подобным образом консервируется в его бессознательном, и он тем самым остается предан ей. Если мальчику-любовнику покажется, что он хотел бы от нее убежать к другим женщинам, то он все равно им не будет верен».

Описание детских воспоминаний Леонардо подводит нас близко к тому, чтобы предположить необычайно интенсивную эротическую связь, имевшую место во взаимоотношениях матери и ребенка, а описываемый Фрейдом процесс проявления гомосексуальных задатков мог бы сыграть определенную роль. Такое проявление в свете устоявшихся традиций кажется весьма вероятным, даже если при этом речь не вести о сексуальных отношениях художника. Однако большинство фактов, указывающих на гомосексуализм, уже отмечалось в биографическом анамнезе. Среди них всегда будет тот, что Леонардо выбирал учеников только среди мальчиков и юношей с очень привлекательной внешностью. Причем постоянно будет акцентироваться то, что он по отношению к ним был добр и снисходителен и оберегал их словно мать, когда они заболевали. Леонардо также никогда не скупился и покупал им дорогие одежды. Очевидно, потому, что он выбирал своих учеников не по степени одаренности, а исключительно по красоте, среди них не было действительно значительных художников.

Первое прямое свидетельство о его гомосексуальных наклонностях появилось во времена пребывания в доме Верроккьо, где он жил вместе с другими мальчиками. Но Леонардо тогда оправдали. Несмотря на то, что большинство современных биографов считают, что толкования о возможных сексуальных контактах между Леонардо и его учениками безосновательны и определенно дезавуируют их, все равно многие полагают возможным, что «нежное отношение» художника к мальчикам, не соответствовавшее тогдашним традициям, выражалось также и не в сексуальных действиях. Это мнение касается по меньшей мере Салаино, которого он, едва встретив, взял к себе в нежном десятилетнем возрасте и несмотря на его лживый и вороватый характер любил и баловал. Они также размышляют об упоминавшейся уже здесь «позорной карикатуре» на листке Codex Atlantikus, которую доставил в его мастерскую один из учеников, она откровенно свидетельствовала о связи мастера и Салаино. Но, тем не менее, современники отметили двойную игру в отношении обоих, о чем уже упоминалось в рассказе Ломаццо.

Охотно поговаривают еще и о том, что одно время Леонардо овладело безграничное чувство мрачного аскетизма и, по Фрейду, это было «примером сознательного отказа от секса». Зигмунд Фрейд в этой связи подчеркивал, что Леонардо в противовес другим великим художникам с удовольствием пытался дать волю своей фантазии в эротических и часто по праву считающихся постыдными изображениях. Фрейд об этом писал: «Оставаясь целомудренным, говорит о желании пребывать в воздержании, и когда б только был один эрос, то все живое не было бы достойным материалом для научных устремлений исследователя». Разумеется, здесь Зигмунд Фрейд заблуждался. Вспомните об упомянутом уже сообщении Ломаццо, где он рассказывал об изображении «„симпатичного мальчика“, который на лбу носил части своего тела… под подбородком находился пенис, а на ушах яички». Однако в своих записях он, преисполненный стыдливости, не избегал эротических намеков и легкомысленные, имеющие неоднозначное толкование шутки не осуждал. Существует также прямая порнографическая сентенция, в которой он откровенно пишет о том, что «женщина, прежде чем попадет на труднопроходимый и вязкий путь, поднимает вверх то спереди, то сзади свое платье. И едва она ощутит прикосновение к влагалищу и заду, трижды изречет истину, в которой только и будет сказано: это трудный проход». В других местах он высмеивал далеких от жизни священников, описывая как их обманывали проститутки, прижимаясь к ним безо всякого стыда.

То, к чему он испытывал чувство отвращения и ненависти, в действительности было гетеросексуальным актом. В качестве доказательства того, что Леонардо испытывал эти чувства, Зигмунд Фрейд привел рисунок, на котором Леонардо представил анатомический разрез совершения полового акта и приписал ему странные заблуждения замещений. Р. Райтлер, анализировавший это своеобразное изображение акта совокупления, писал: «Мужское тело нарисовано во весь рост, а женское только частично. И если беспристрастный наблюдатель представит передаваемый здесь рисунок… он с уверенностью может сказать, что голова выполнена в чисто женском стиле. Вьющиеся кудри как на переднем, так и на заднем плане, опускаясь вдоль спины, характеризуют голову больше как женскую, чем мужскую. Женская грудь показана с двумя изъянами: первый в изобразительном отношении передает контур некрасивой обвисшей груди, второй — в анатомическом плане представляет точный вид грудных сосков кормящей матери, выполненный им только один раз. Бросается в глаза еще и тот факт, что Леонардо не уделил внимания женским гениталиям. И хотя можно признать то, что здесь показаны влагалище, вход, то матка изображена беспорядочными и сбивчивыми линиями. Мужские гениталии Леонардо рисовал намного корректней… Половой акт происходит в положении стоя, отчего можно было бы предположить, что причины этого гротескового изображения находятся в особенно сильных сексуальных замещениях… Черты лица феминизированной головы мужчины свидетельствуют о защите. Брови нахмурены, а взгляд, устремленный в сторону, выражает страх. В действительности, по этому лицу нельзя было бы признать ни радости любовной жертвы, ни блаженства, гарантированного ею, а только лишь гнетущую тяжесть досады и отвращения».

Леонардо не признавал ни притягательной силы, ни благотворного действия телесного слияния двух людей. Он проклинал распутную любовь, так как «если возлюбленная личность подлая по своей сути, то унижает любящего». Его максимализм не был аскетизмом, а лишь точным соблюдением сущности всех вещей. Леонардо считал: «Кто не может удержать все свои желания в узде, связанные с распутством, тот уподобляется животным»; отчего компетентный Фрейд выразил мнение о том, что «он в своих сексуальных потребностях и своей сексуальной активности существенно принизил мужчину и в его возвышенных стремлениях необычно возвысил животную необходимость». Этот взгляд, разумеется, противоречит многим фактам из жизни художника, отраженным в биографическом анамнезе. В его записях имеется достаточное количество примеров того, что мужчине подобает не отвергать наслаждения от потребления мясной пищи. Впрочем, он их обозначил как вред для тех, кто ее употребляет слишком много. Кроме этого, он считал, что чувственность, вызываемая любовью, вредна, связана с неизбежным разочарованием и болью. Он намекал на опасность заражения, потому что с 1495 года в Италии устрашающим образом распространился сифилис.

Но все-таки не было случая, когда бы сексуальная активность Леонардо была сведена до минимума, как нас пытался заверить Фрейд. Его сексуальные потребности были направлены со всей очевидностью только на привлекательных мальчиков, соответствовавших его эстетическому вкусу, которых он, может быть, воспринимал не только в платоническом смысле. Такая предрасположенность не вызывала в нем чувства отвращения к гетеросексуальному половому акту и сексуальным действиям в целом, и он проявлял к ним огромнейший интерес, поскольку соотносил их с мужским половым органом. В этой связи Серж Брамли указывал, что на листе, усыпанном техническими рисунками, Леонардо изобразил пенис, направленный прямо в заднюю часть мужчины, и это изображение соответствовало упомянутой уже постыдной карикатуре, выполненной одним из его ассистентов. Интерес, который возникал у художника к мужскому половому органу, особенно проявился в небольшом сочинении, в котором он анализировал мышечные свойства: «Реакция мужского полового органа обусловливается духом человека и потом остается независимой. И хотя он стимулируется духом мужчины, но все равно остается упрямым и следует своим путем. Иногда он приходит в движение непроизвольно, независимо — думали о нем, или нет. Спите ли вы или бодрствуете — ему все равно. Часто бывает так: когда мужчина спит — он бодрствует, а когда мужчина бодрствует — он спит. Когда мужчина желает реализовать свои похотливые желания — он не хочет, но когда он хочет — мужчина не желает. Поэтому, чтобы овладеть духом и жизнью этого создания, необходимо рассмотреть его отдельно от мужчины. После этого выясняется, что мужчины стыдятся дать ему имя и выставить его напоказ. Его стараются прикрыть и спрятать, хотя должно быть наоборот — его необходимо торжественно показывать словно „священника, читающего мессу“». На основании этого описания можно с уверенностью утверждать, что у Леонардо исключалась импотенция, приписываемая ему неоднократно, потому что здесь он выразительно ссылается на наличие эрекции, возникающей ночью.

Согласно Зигмунду Фрейду, случайное незаконное рождение и нежные чувства матери, для которой он стал единственной радостью, выразившиеся «в поцелуях на этапе его раннего сексуального развития», стали фактором, оказавшим влияние на формирование его характера и дальнейшую судьбу в целом. Однако это толкование Фрейда существенно принизило значение других событий, которые должны были бы психически травмировать Леонардо в детстве, и поставило во главу угла одиночество как результат разлуки с горячо любимой матерью. В рабочих тетрадях Леонардо находим большое количество «пророчеств», связанных с очень волновавшими его тогда загадками, и их можно признать (как, например, записи, сделанные при изучении растительного и животного мира) травматическим опытом, полученным в детстве ребенком, вследствие незаконного рождения и разлуки с родителями. О подобных ситуациях говорят примерно так: «Многие дети, если они отлучены от своей матери, становятся безжалостными и жестокими» или: «Нежная, горячо любящая всем своим сердцем мать становится частью своего ребенка, свирепая и неумолимая мачеха — всем остальным; я вижу, что твои дети попали в рабство… Оно будет угнетать их в течение всей их жизни». Дальше Серж Брамли цитирует примеры на эти же темы и, таким образом, приходит к выводам о значении переживаний, полученных в ранние детские годы. Возможно, что то же самое хотел сделать и Леонардо, разделявший боль своей матери, которую ей причинил его отец, вступив в брак с другой женщиной в то время, когда она находилась на последних месяцах беременности. Позже, изучая эмбриональное развитие человека, он написал о «единой душе, наделяющей жизнью мать и эмбрион» и решил для себя, что страдания матери передаются новому созданию так же, как и всем частям женского тела. Из этого следует, что «чувства матери оставляют след не только в ее душе, но и в теле ребенка, связанного с ней». Таким образом, он изучал серьезнейший вопрос, подхваченный в конце XIX столетия в большинстве научных работ: передаются ли страдания матери плоду.

Разумеется, психофизическое развитие Леонардо было обусловлено не только со стороны матери; огромное значение играл в его жизни отец не только своим отсутствием в первые годы жизни, но и присутствием в детские годы жизни мальчика. В этой связи Зигмунд Фрейд указывал: «Какой ребенок, жаждущий своей матери, и этого никоим образом нельзя избежать, не желал бы поставить себя на место своего отца, тем самым идентифицировать свои фантазии, связанные с ним, и сделать целью своей жизни позже ликвидировать их». Это чувство соперничества, проявляемое в связи с его отцом, должно было бы возникнуть в то мгновение, когда он был передан в руки молодой мачехи, находившейся в доме его отца и в действительности исполнявшей обязанности его матери.

Из небольшого количества документов, дошедших до нас, можно сделать вывод, что молодая мачеха проявляла к ребенку самые нежные чувства, отчего она в его жизни могла бы занять положение его собственной матери, с которой он был разлучен в первые годы жизни. С наступлением половой зрелости, когда обычно определяется сексуальная ориентация, идентификация первоначальных стремлений к своему отцу уже не играет для дальнейшего сексуального развития никакой роли. Очевидно, что в одном из его пристрастий — носить великолепную одежду и окружать себя роскошью — проявилась настоятельная потребность подражать отцу и, возможно, даже перещеголять его. Даже если он окружил себя, как сообщает Вазари, прислугой и лошадьми, хотя «почти ничего не имел и они мало работали», то это свидетельствовало о том, что он несмотря на то, что был беден и имел крестьянское происхождение со стороны своей матери, так же, как и его отец, принадлежал к состоятельному сословию и держал себя как знатный и элегантный господин. Впрочем, его целью было не скопировать, а перещеголять во всем своего отца.

Впечатления, полученные в первые годы жизни, оставаясь в бессознательном, не были вытеснены опытом дальнейшей жизни, даже когда он пытался их корректировать, не оценивая больше поведение своего отца как «насилие». Таким образом, Леонардо-художник, который, как и все представители искусства, должен был проявлять отцовские чувства к своим произведениям, устранил роковые последствия: по прошествии времени он заботился о них так же мало, как его отец заботился о нем. С другой стороны, протест против отца позитивно окупился и, по мнению Фрейда, вероятно, воплотился в «инфантильные потребности исследователя, стимулировавшие его великие достижения». Если все-таки он стал первым исследователем нового времени, изучавшим природу, то только потому, что он резко осудил чисто искусственное подражание «старине» и в познании опирался только на собственные наблюдения природы и вытекавшие из них суждения. Психоаналитики считают, что авторитеты для него отождествлялись с отцом, а природа со всеми ее тайнами воспринималась в качестве добросердечной матери, родившей и вскормившей его грудью. Если бы в первые годы жизни над ним не было насилия со стороны отца, выразившегося в его отсутствии, то он, одержимый мужеством и отвагой, никогда позже осознанно не отрекся бы в своих научных опытах и экспериментальных исследованиях от опоры на тот самый авторитет и не стал бы на путь независимых исследований.

Отсутствие авторитета отца в детские годы могло быть связано также с осознанием Леонардо религии. Так как он, являясь свободным исследователем природы, не был подвержен влиянию библейского учения, рассказывающего об истории сотворения мира и вычислял геологическое развитие земли, равно как и возникновение форм жизни за период в сотни тысяч лет, то не удивительно, что Леонардо опасался обвинений в неверии или по крайней мере задавал себе вопросы о своей вере в Христа, о чем поведал нам Вазари еще в первом издании своих «Жизнеописаний». Психоаналитическое исследование расценило это как сознательную критическую установку Леонардо по отношению к догмам христианства. Зигмунд Фрейд увидел в этом суть интимной связи между комплексом отца и верой в бога, где «личный бог психологически означал не что иное, как возвышенного отца». Этим он хотел объяснить, почему молодой человек зачастую теряет религиозную веру, и это происходит так скоро, как скоро распадается авторитет их отца. Таким образом, психоанализ признал, что корень религиозных потребностей находится в комплексе родителей, где, как пишет Фрейд, всемогущий для нас Бог и благосклонная природа проявляются в величественной сублимации отца и матери.

Зигмунд Фрейд пытался объяснить биологическую потребность в религиозности тем, что у маленького ребенка на длительный период возникает беспомощность и настоятельная необходимость в ней, и «если позже в действительности будет признана слабость или беспомощность против великих сил жизни, то он отождествит свое положение так, как мог бы пережить его в детстве, не испытывая печали, ища возможность отречься от безутешности с помощью регрессивного возобновления инфантильной защиты. Такой способ защиты от невротических заболеваний, гарантированный религиозной верой, легко объясняется тем, что родительский комплекс снимается с отдельного человека, так как сознание вины зависит как в целом, так и в отдельности от человечества, и для себя доводят до конца то, что, когда станут неверующими, должны справиться с задачей быть ко всему готовым самому». Что касается Леонардо, то он оберегал свои записи, из которых можно было определить его отношение к религии, что воспринималось как осуществляемая долгое время борьба с догматической религией. Об этом можно догадаться из его произведений, в которых он «лишил святые образы оставшейся части их церковной принадлежности и воплотил их в человеческое», и, по выражению Мутгера, воспроизвел бьющие через край настроения XV столетия, право человека на чувственность и радостное наслаждение жизнью.

Идентификация Леонардо со своим отцом в его художественном творчестве могла также сыграть определенную роль. Некоторые поклонники мастера, появившиеся позже, остаются просто беспомощными перед фактом, что многие произведения не были окончены. Это непостоянство ошибочно списывали на недостаток его характера. Но в переводе на язык психоанализа это значит, что он, творя в мучительной борьбе свои произведения искусства и затем относясь к ним безразлично, заботился об их дальнейшей судьбе так же, как позаботился некогда о нем отец. Возможно, что бессознательно существенную роль в этом сыграли вытесненные воспоминания детства. Но не будем забывать, что подобные попытки интерпретации упускают из виду утверждения автора о том, что некоторые его картины остались не такими уж незаконченными. А именно, создателю этих произведений искусства мерещится совершенство, которое невозможно увидеть собственными глазами, и поэтому он не хотел больше продолжать работу над картинами. Речь идет о сохранившихся набросках и рисунках, в которых бесчисленное количество раз варьируется изображение каждой детали. Различия, которые в своих вариантах были достаточны для всех его притязаний, должны были стать каждый раз преодолением сомнений, возникавших у него, и ликвидацией процессов торможения. В этой борьбе за совершенство проявился ставший притчей во языцех медлительнейший способ его работы, как например, трехлетний труд над знаменитой «Тайной вечерей» в миланском монастыре Санта-Мария делле Грацие или работа над портретом Моны Лизы, который он, как свидетельствует Вазари, рисовал на протяжении четырех лет «без возможности ее полного завершения». Впрочем, Вазари при этом забывает указать, что медлительность при работе над «Тайной вечерей», равно как и над «Битвой при Ангиари», была результатом неудачной попытки Леонардо применить технику рисования масляными красками «al fresco».

Характер Леонардо часто загадывал современникам различные загадки. Так, одной из сторон его была ярко выраженная неактивность и отсутствие агрессивности. Он постоянно пребывал в спокойном, уравновешенном состоянии души и старался избежать всеми возможными способами споров или враждебных отношений. Наделенный медвежьей силой, он был добродушным и мягким во всем человеком, даже если проявлял себя как дикое и хищное животное во время дискуссий. Он очень любил животных, их жизнь казалась ему святой, он предпочитал даже воздерживаться от мясной пищи. Что касается женщин, то нам известно, что он не позволял им распространять на него свое влияние. Он сопровождал в последний путь осужденных на смерть преступников и тщательно фиксировал любое изменение их мимики в своем альбоме для рисования. Такое странное сочетание добра и зла может быть объяснено только ненасытной жаждой исследований, в которых он не останавливался даже перед ужасающим видом рассеченных мертвых тел, когда при свете свечи проводил ночные вскрытия трупов, чтобы тщательно изучить каждую деталь человеческого тела. Видимо не зря назвали неутомимого исследователя Леонардо итальянским Фаустом!

Зигмунд Фрейд считает, что, по всей вероятности, эти чрезмерно сильные влечения в образе страстных желаний проявились еще в раннем детстве Леонардо, и он зафиксировал их господство посредством детских переживаний, изначально усиливая их силой сексуального влечения. Психоаналитические исследования свидетельствуют, что высокоодаренные дети примерно на третьем году жизни проходят фазу инфантильного сексуального познания и получают особенные, важнейшие переживания. Этот период сокрыт тягой интенсивных сексуальных вытеснений, так как они диктуют дальнейшие влечения в судьбе познающего и, как думает Фрейд, в зависимости от сексуальных интересов познающего в раннее время представляют три возможных варианта: «Исследовательское начало познающего разделяет судьбу сексуальности; страстные желания с этого времени остаются в угнетенном состоянии, а свобода умственной деятельности может быть ограничена в течение всей жизни. Это тип невротических торможений… Во втором типе интеллектуальное развитие проявляется достаточно сильно, чтобы противостоять мешающему сексуальному замещению. Спустя некоторое время после прекращения инфантильных сексуальных познаний, когда интеллект уже окреп… подавляемые сексуальные познания возвращаются из бессознательного в виде навязчивой склонности анализировать их. Здесь познание сексуальной деятельности приводит к чувству, часто единственному в своем роде, ясного и освобожденного осознания и занимает место сексуального удовлетворения… Третий, самый редкий и совершенный тип в силу особого предрасположения избегает сдерживания интеллектуального поиска, равно как и навязчивого влечения к анализу. Сексуальные влечения имеют место и здесь, но этого недостаточно, чтобы направить частичное влечение к сексуальному наслаждению в бессознательное и вопреки этому либидо избегает участи вытеснения и с самого начала сублимируется в любознательность. Здесь также познание до некоторой степени несет в себе давление и замещение сексуальной деятельности, но… характер их протекания не будет невротическими». Случай Леонардо, а именно — его чрезмерное влечение к исследовательской деятельности и неактивная сексуальная жизнь, Зигмунд Фрейд охарактеризовал как проявление классического третьего типа и увидел суть его тайны в том, что инфантильная деятельность любознательности была поставлена на службу сексуальных интересов, чтобы в большей своей части либидо могло сублимироваться в интеллектуальную деятельность.

Для объяснения сдерживающих факторов в сексуальной жизни Леонардо и его деятельности как художника Зигмунд Фрейд в своем анализе подводит итог следующими словами: «Незаконное рождение Леонардо, вероятно, устраняет его, возможно, до пятилетнего возраста от влияния отца и отдает нежным заботам матери, для которой он являлся единственным утешением. Заласканный ее поцелуями и благодаря этому преждевременно сексуально развившийся, он должен был неизбежно вступить в фазу инфантильной половой деятельности, из которой достоверно одно единственное проявление — это интенсивность его инфантильного сексуального познания. Влечение подсматривать и знать наиболее возбуждалось его ранними детскими впечатлениями; эрогенная зона рта приобрела значение, которое сохранилось навсегда… Энергичный толчок к замещениям обрывает это детское излишество и устанавливает предрасположения, которые должны проявиться в период полового созревания. Отвращение ко всему грубочувственному — самый наглядный результат превращения; Леонардо может вести воздержанный образ жизни и казаться несексуальным человеком. Даже если волны полового возбуждения проснулись в его юности, то они не сделали его больным, а толкнули его к дорогим и вредным заменителям; большая доля потребностей к сексуальному влечению полового акта благодаря раннему проявлению сексуальной любознательности смогла сублимироваться в стремление познания вообще и таким образом избежала замещений. Лишь незначительная часть либидо осталась для достижения сексуальных целей и представляла собой в жизни взрослого Леонардо слабое проявление половых отношений. Эта маленькая часть либидо вследствие вытеснения его влечений к матери проявилась в его гомосексуальной установке и выразилась в идеальной любви к мальчикам. Но в его подсознании осталась фиксация матери… Свидетельства Вазари о том, что головы улыбающихся женщин и красивых мальчиков, а значит изображения его сексуальных объектов, бросаются в глаза уже в первых его художественных опытах, едва ли указывает на то, что творчество художника отводило от него сексуальные вожделения. Когда Леонардо был в юношеском цветущем возрасте, он работал, прежде всего, не испытывая факторов торможения. В своем внешнем образе жизни он брал за образец тип отца и в Милане, где судьба послала ему заместителя отца в лице герцога Людовико иль Моро, пережил время мужской творческой силы и художественной продуктивности. Но вскоре его опыт окажется пригодным для подавления желания реальной сексуальной жизни и создания благоприятных условий для деятельности… В нем медленно осуществлялся процесс, который можно было бы рассматривать со стороны регрессии, проявляющейся у невротиков… с потерей отца, которого ему замещал покровитель Людовико, и усиливающихся житейских тягот он все больше попадал под власть регрессивных замещений… Исследования, которые заменяли ему художественное творчество, вероятно, носят в себе некоторые черты деятельности бессознательных влечений, а именно ненасытность, не считающееся ни с чем упрямство, нежелание приспосабливаться к обстоятельствам… На вершине зрелости, после пятидесяти лет … в его жизни произошли новые перемены… Он встретил женщину, которая пробудила в нем воспоминания о счастливой и чувственно нежной улыбке своей матери и под влиянием этого пробуждения он вновь ощутил влечения, которые возвращали его к первым художественным попыткам, когда он рисовал изображения улыбающихся женщин. Появились „Мона Лиза“, „Святая Анна“ и целый ряд других таинственных картин, изображающих все те же загадочные улыбки… Эта последняя фаза развития расплылась для нас во мраке его приближающейся старости. Но его интеллект вознесся еще ранее до высших ступеней достижений, и его мировоззрение намного опередило свое время».

Это обобщение результатов психоаналитического учения Фрейда во многом объясняет загадочную сущность Леонардо да Винчи, проявившего себя мастером, создавшим различного рода шедевры, и помогает понять, почему он сам оценивал эту работу как самое лучшее в его жизни. Возможно, результаты исследований наметили определенную модель для всех последующих психобиографических описаний. Это должно будет выглядеть примерно так же, как Фрейд попытался исключить из имеющегося скудного материала характерные странности Леонардо и вывести расшифровку их проявления, а именно неторопливый темп работы художника Леонардо и потеря всяческого интереса, при пока еще невыясненных обстоятельствах, к своим работам; полная отдача себя научной деятельности; женская мягкость в восприятиях и уклонение от противоречивых ситуаций; откровенное индифферентное отношение к добру и злу; а также трезвые и отрицательные установки к сексуальным отношениям и его гомосексуальные тенденции. Но все-таки мне кажется, что приблизительность некоторых утверждений Фрейда неприемлема, и, прежде всего, о якобы несексуальной сущности Леонардо. Нетрудно обнаружить живой интерес к сексуальной теме на некоторых листках его рабочей тетради, в виде пометок и в большинстве случаев совершенно отчетливых рисунков, но, разумеется, это еще не опровергает то, что в идеальном естестве Леонардо была только любовь к мальчикам. Хотелось бы также подчеркнуть, что мы не считаем Леонардо невротиком; и даже если Фрейд представил регрессивные изменения художника в конце его жизни с этой стороны, то это отнюдь не означает, что он хотел зачислить Леонардо в эту категорию, на что недвусмысленно указывал. Необходимо опровергать все спекуляции, связанные с тем, что попытался вывести Фрейд из детской фантазии Леонардо «о коршуне», что уже само по себе не должно ставить вопросов о ценности подобного анализа детских воспоминаний.

К концу своей жизни Леонардо покорился судьбе: «Как королевство катится к гибели, когда оно делится на части, так и душа становится слабой и запутанной, когда она занимается большим количеством различных тем». В действительности только малая часть его планов была претворена в жизнь, а обещанные трактаты об искусстве и различных технических проектах и изобретениях, вплоть до создания летательного аппарата, а также об анатомических и физиологических исследованиях, так и не были оформлены. На тысячах разрозненных листков можно встретить невыстроенную концепцию, бегло записанные примечания и текстовые наброски, для систематической обработки которых он не нашел времени. Подобно тому, как при создании великих шедевров его интересовали преимущественно концепция, проблема и идея, он занимался обработкой обозначенных планов и эскизов к ним, а также письменных изложений наблюдаемых в целом феноменов, и все это покажется нам непродуктивным расточительством времени — времени, которое он хотел использовать для важнейших вещей, затрагивавших нерешенные вопросы в мире. Сейчас можно задавать вопросы, почему он проектировал сценические декорации, фонтаны, наряды и костюмы для придворных дам миланского двора и трудноисполнимые художественные эффекты — сюрпризы, конструировал к пышным торжествам львов, которые самостоятельно могли бы двигаться. Вероятно, это для нас останется непостижимым. Но все-таки кажется, что эта деятельность приносила ему радость и удовольствие. Нечто подобное можно вспомнить о Моцарте, который во многом на протяжении всей своей жизни оставался ребенком. Вазари сообщал, что искусный Леонардо занимался конструированием пустяков, даже когда ему это не поручали: «В Риме он изготовил тесто из воска и лепил из него, пока оно не затвердело, очень нежных зверей, наполненных воздухом; и когда он их надувал, они летали и, выпустив воздух, падали на землю… Он очищал кишки барана таким образом, что мог поместить их в руке; он раскладывал их в большой комнате, а затем в соседней комнате прикреплял к кузнечным мехам и надувал до тех пор, пока они не заполняли всю комнату». Подобные пустяковые удовольствия свидетельствуют о его замыслах и загадках, в которых он олицетворял уже упоминавшиеся «пророчества».