ЧЕЛОВЕК ПОДНЯЛ ГОЛОВУ
ЧЕЛОВЕК ПОДНЯЛ ГОЛОВУ
— Слушайте, юноша, вы сами еще не сознаете, что вы написали. Это удивительно. «Тайная вечеря» перед этим ничто, — сказал Репину Николай Ге, автор этой прославленной картины.
Он пришел в академическую мастерскую Репина вместе с Тургеневым. Художник писал тогда свою картину «Бурлаки». Приход знаменитого писателя и художника, слава которого гремела по всей России, поверг Репина в смущение.
Вскоре гости ушли. Через некоторое время вернулся Ге, взял Репина за руки и почему-то шепотом сказал ему похвальное слово о написанной им картине.
Щедрость этой оценки будет особенно понятна, если вспомнить о том, что картину самого Н. Ге «Тайная вечеря» считали написанной оригинально, смело. Она привлекала вдохновенным искусством, правдой и поэзией, притягивала зрителя своим глубоким драматизмом и неожиданными живописными находками. Сам Репин был тоже очень высокого мнения об этой картине, считая, что у «Тайной вечери» Н. Ге не было соперника в мировом искусстве.
И этот художник сказал о «Бурлаках», что они затмили его картину! Он оглушил молодого художника самозабвенной силой такой похвалы.
Поверг в растерянность — и ушел. Репин остался в мастерской перед своим холстом.
Наконец положен последний мазок. Пять лет упорного труда позади. Художника уже нельзя назвать юношей. Ему шел двадцать девятый год. Правда, он выглядел всегда очень молодым. Подвижное лицо, порывистые движения, легкая походка надолго сохранили в его внешности черты юности.
Долгожданный момент наступил — картина окончена. Кому поведать об этой радости? Прежде всего тому, кого он считает крестным отцом своей картины, — Стасову. И летит письмо другу:
«Вы не можете себе представить, Владимир Васильевич, какое приятное чувство испытываю я теперь. Как гимназист, выдержавший экзамен. Тетради еще валяются на полу, все в беспорядке, а он, счастливый, ожидает со дня на день лошадей, чтобы уехать к родным на каникулы.
В самом деле, только теперь кончил я академический курс; только теперь я распрощаюсь с казенной скамейкой в моей казарменной мастерской».
Скоро картина во второй раз предстанет перед зрителями. За эти годы она стала неузнаваемой и от первого варианта отличается основным — она показывает, что художник уверовал в подспудные силы народа.
В картине произошли большие перемены. Теперь нет больше горы на противоположном берегу реки. И волга стала шире, необозримее. Заново зазвучал колорит.
Но главное изменение касалось основного замысла произведения. Сейчас не сохранилось снимка с первого варианта картины, и о нем можно судить только по эскизам и описаниям.
Третий бурлак прежде был показан с опущенной головой, вяло падающими руками. Вместе с завершающей, полной безнадежности фигурой третий бурлак создавал впечатление непроходимого уныния, беспросветности.
Сейчас на вас в упор смотрит сильный человек, взгляд его испытующ, лицо выражает большой ум и большую нравственную силу.
Теперь третий бурлак поднял голову, и замысел художника читается по-новому. Не унылый, страдающий народ хотел изобразить Репин, а таких людей, в которых пробуждается мысль и рождается тяга к решительным действиям.
Человек поднял голову!
Сколько сурового упрека во взгляде этого человека! И сколько грозной решимости скинуть лямку и броситься в смертельную схватку с кровопийцами!
Но если и не суждено будет ему, «моряку», сбросить ярмо навеки, то это сделает, уже наверное, идущий за ним. Вот он, совсем молодой парень с лямкой и крестом на белой груди. Вся фигура его выражает протест, а руки готовы сбросить и лямку и крест.
Какая дивная эта репинская фигура! Светлая, высокая и сильная, она как знамя, как призыв к борьбе. Художник намеренно поместил ее между двумя бурлаками, как будто уже смирившимися со своей долей. Справа — изнуренный человек, вытирающий рукавом пот с лица. Образ огромной силы. Слева — согбенный старик. Такой контраст еще больше усиливает значение протестующего юноши.
В фигуре Канина сосредоточена любовь художника, в образе Ларьки — его надежда.
Эта светлая фигура протестующего парня в выцветшей красной рубахе, помещенная в самой середине группы, является композиционным и идейным центром картины.
Кто знает, быть может, Ларька дожил до грозных дней пятого года или до семнадцатого и отомстил за свою обездоленную юность, за горькую жизнь товарищей…
Репин почувствовал в нем дремлющую пока силу и открыл ее всему миру. Словно луч солнца брызнул на Ларьку и вырвал его, светлого, озаренного, из толпы грязных, темных оборванцев как обнадеживающее будущее.
Уж не эта ли мысль стала ясна великому князю Владимиру, когда он, увидев эскиз, заказал Репину картину, а купив ее, предпочел спрятать это полотно подальше от большого числа глаз и поместил в своей бильярдной. Сорок четыре года она была скрыта от всеобщего обозрения, и только после революции зрители, знавшие с детства картину по репродукциям, могли встать с ней рядом в одном из залов Русского музея.
«Бурлаки» пользовались большим успехом и на Всемирной выставке в Вене. Репин мог быть свидетелем этого успеха. Он проезжал через Вену и видел свое первое крупное произведение рядом с полотнами художников разных стран. Он видел и изъяны картины. Как больно обнаружить их уже на выставке, когда ничего поделать нельзя! Но он почувствовал и большую ее человечность. А это было главным, к чему он стремился.
Не тогда ли, оценивая картину со стороны, беспристрастно, увидел Репин особенно ясно ее «пережаренный колорит», как он говорил. В колорите «Бурлаков» действительно много еще от академических канонов — в фигурах преобладают теплые коричневые краски, в пейзаже и особенно первом плане — излишняя рыжеватость. Рефлексы голубого неба как на фигурах, так и на песке почти отсутствуют. Но сквозь это огорчение пробивалась и радость — его труд, которому отдано много молодых сил, понимают и ценят не только в России! Картина произвела впечатление и на тех, кто никогда не бывал на берегах Волги и знал лишь понаслышке о тяжкой доле русского труженика.
В отзывах заграничной печати имя чугуевца Ильи Репина встало рядом с именами всемирно признанных мастеров.
Немецкий критик Пехт отдал картине «Бурлаки» пальму первенства за жизненность и солнечность. Француз Ватон поражался проникновенности изображения простонародных типов, «которые — сущее диво исполнения и изобретения».
Критик Поль Манц поставил имя русского живописца рядом с прославленным французом:
«Кисть Репина не имеет никакой претензии на утонченность. Он написал своих «Бурлаков», нисколько не льстя им, быть может, даже немножко с умышленною некрасивостью.
Прудон, приходивший в умиление перед «Каменоломщиками» Курбэ, нашел бы здесь еще большую оказию для своего одушевления… Репин пишет немного шершаво, но он тщательно выражает и высказывает характер».
Так картина русского человека о главной трагедии русского общества — чудовищной эксплуатации, — о силе и мощи народа, без всяких пояснений была понята и оценена людьми, не знающими русской действительности.
И только некоторые доморощенные ценители искусства возмутились картиной молодого художника. Изысканный и аристократичный ректор Академии художеств не скрывал негодования по поводу этого произведения своего питомца. Он, ценящий в картинах только все традиционно красивое, испугался правды и силы репинского полотна. Он называл «Бурлаков» «величайшей профанацией искусства». И его трудно было переубедить. Он веровал в то, что столь грубая правда жизни должна оставаться за порогом мастерских художников.
Ярым защитником российских порядков оказался и министр транспорта Зеленой, с которым Репин повстречался уже в Париже. Министр прежде всего почувствовал себя оскорбленным чисто ведомственно. Как можно изображать такой допотопный способ транспорта, когда вверенное ему министерство сводит на нет этот вид тяги, превращающий человека во вьючное животное? Министр упрекнул художника в недостаточном патриотизме.
Разговор этот происходил уже в Париже, в мастерской художника Боголюбова, который опекал пенсионеров за границей.
Министр обратился к Боголюбову:
— Алексей Петрович… Хоть бы вы им внушили, этим господам нашим пенсионерам, чтобы, будучи обеспечены своим правительством, они были бы патриотичнее и не выставляли бы отрепанные онучи напоказ Европе на всемирных выставках…
Ничего, кроме лаптей и устарелого способа транспорта, министр Зеленой не усмотрел в прогремевшей на весь мир картине молодого художника.
Интересно заметить, что всего несколькими годами раньше великий Домье написал картину на ту же тему, и вдохновляли его наблюдения, сделанные не на Волге, а на Сене.
Репин не мог видеть картину Домье, и тот не знал произведения молодого русского художника, но оба они видели бурлаков. Один — во Франции, другой — в России, и оба не могли не рассказать образным языком живописца о своем негодовании по поводу этого тягчайшего труда, оскорбительного для человека.
Стасов, горячий пропагандист картины, считал, что композиция несколько растянута, советовал Репину об этом подумать.
Как ни уважал художник мнение друзей, как ни прислушивался к их советам, он не изменил композиции — и поступил правильно. В этой растянутости — мерный ритм тяжелых шагов, ширь реки, унылое однообразие изнурительного труда. В этой растянутости — смысл картины.
Но, видимо, вовсе отстраниться от совета друзей Репин не мог. И он попробовал написать ту же тему на другом холсте, где группа выглядит более компактно. Картина эта называется «Бурлаки, идущие вброд». Она тоже хороша, но смотрится как отдельный эпизод из жизни бурлаков. В ней нет монументальности обобщенного образа, который достигнут в первой картине.
Золотой медалью «За экспрессию» имени французской художницы Виже Лебрен, работавшей в России, отметила Академия в 1873 году огромный успех Репина. Надо думать, что ректор Бруни не изменил к тому времени своего резко отрицательного отношения к картине. Но Академия не могла не считаться с тем шумным успехом, который сопутствовал «Бурлакам» с первого дня их появления на выставке. Пришлось выдать медаль вопреки своим оценкам.
И это было справедливо, так как предельная степень психологической выразительности отличает каждого из участников этой картины. Лица «читаются» без всяких подписей. И хотя в картине не происходит никаких событий, при внимательном взгляде на эти лица — суровые, огрубевшие под ветрами и непогодой — вы можете рассказать не только, о чем думает каждый, но и кто он таков. Каждый человек в этой картине — сильно вылепленный характер, а все вместе — обвинительный приговор эксплуататорам.
Картины, задерживавшие художника в Петербурге, окончены. Дочь немного подросла. Можно двигаться в дальнее путешествие. И в мае 1873 года Репин с женой и дочерью отправился за границу.