НАЦИСТЫ ЧИТАЮТ НАШИ РАДИОГРАММЫ

НАЦИСТЫ ЧИТАЮТ НАШИ РАДИОГРАММЫ

В конце апреля 1943 года в швейцарских газетах появились сообщения о том, что на французском берегу Женевского озера работают немецкие пеленгаторные установки, которые будто бы ищут нелегальную радиостанцию французов. На самом же деле, как это подтвердилось позднее, объектом радиоподслушивания были наши передатчики. Пеленгаторные установки на автомашинах прощупывали территорию Швейцарии одновременно с трех сторон — с французской, итальянской и германской границ.

Пеленгатор — самый коварный и опасный враг радиста-разведчика. Он засекает конспиративный передатчик на большом расстоянии, тогда как сам остается необнаруженным.

Наши передатчики радиослужба абвера пеленговала сперва с дальних расстояний и знала, что они где-то в районе Женевы и Лозанны. Теперь враг подобрался совсем близко. Цель операции состояла в том, чтобы установить местонахождение радиоквартир с точностью до квартала и дома.

Несомненно, нацистские пеленгаторы засекли рацию Мауд, так как она работала в загородной вилле по шоссе Флориссан, всего лишь в одном километре от франко-швейцарской границы. Передатчики Розы в Женеве и Джима в Лозанне также были доступны радиопеленгу.

Однако для германской контрразведки эта операция имела только подсобное значение. Как пишет в своей книге Флике, если бы швейцарцы арестовали радистов, захватив все три станции, это не принесло бы пользы. Спустя некоторое время передачи на Москву возобновили бы другие радисты, которые, по убеждению автора — нацистского контрразведчика, — безусловно, были подготовлены. И тогда потребовались бы еще месяцы, чтобы добраться до этих новых радиоквартир. Флике считает также, что даже арест Радо, Сиси и других сотрудников нашей группы не был бы оправдан по той же причине. По его мнению, все усилия следовало направить на раскрытие информаторов, и прежде всего Вертера, Ольги, Тедди и других источников Люци.

Так оно и было на самом деле. Гитлеровцы имели намерение сначала вскрыть все наши источники в Германии и ликвидировать их. Поэтому они не хотели торопиться с репрессивными мерами против членов швейцарской группы. Архивные документы позволяют сейчас проследить многие любопытные подробности этой тонко разработанной операции.

В бернском бюро «Ф» поисками «Красной тройки» занимались ротмистр Ганс фон Пескаторе и его помощник обер-ефрейтор Вилли Пирт. Впоследствии они попали в руки наших союзников и дали на следствии обширные показания.

Что же им было известно весной 1943 года?

На допросе Пескаторе и Пирт рассказали, что они теоретически хорошо изучили организационную структуру и принципы работы советской разведки, но в своих поисках на территории чужого государства встречали большие затруднения. Ротмистру и его помощнику удалось все же раздобыть кое-какие интересующие их данные. Они, например, узнали настоящую фамилию Сиси, ее адрес, состав семьи. Впрочем, вряд ли это было их заслугой. Скорее всего, они получили эти сведения от брюссельских гестаповцев, арестовавших курьера Нигги, с которым Сиси была связана. Кроме того, контрразведчики знали ряд псевдонимов, упоминавшихся в расшифрованных радиограммах. Но, конечно, вымышленные имена ничего не могли сказать им.

В бернском бюро «Ф» имелась, в частности, копия дешифрованной радиограммы Директора от 23 апреля 1943 года на мое имя, в которой руководство Центра запрашивало Сиси конкретные данные об источниках Люци в Берлине. Нетрудно представить, с каким нетерпением нацисты ждали нашего ответа. Известно, что Рёсслер, весьма осмотрительный человек, отказался представить какие-либо личные или служебные сведения о Вертере, Ольге, Тедди и о самом себе. Противник, однако, продолжал караулить нас в эфире, уверенный, очевидно, что рано или поздно завеса тайны спадет с этих имен.

Судя по показаниям ротмистра Ганса фон Пескаторе и обер-ефрейтора Вилли Пирта, гитлеровцы стали читать мою шифропереписку с Центром после арестов советских разведчиков во Франции. По-видимому, немцы наладили дешифровальную работу не раньше весны 1943 года. Более поздний срок назвал один из инспекторов швейцарской полиции, о чем сообщил уже после войны Пауль Бётхер, арестованный в Женеве в 1944 году. По словам Бётхера, на допросе инспектор сказал ему, что «с лета сорок третьего года немцы перехватывали и читали все радиограммы, посланные русскими из Женевы».

Но мы знаем теперь, что германская контрразведка, заполучив от Кента мой шифр, прочла также какое-то количество радиограмм, относящихся к периоду 1941—1942 годов. Несколько таких информаций, опубликованных в книге Флике, я уже цитировал. Между тем в ту пору в наших радиограммах сообщались подлинные фамилии и служебное положение почти всех сотрудников и источников нашей организации. Делалось это для того, чтобы Центр имел возможность более правильно оценить поступающие от нас сведения. Если бы нацисты ознакомились с такими данными, для них не составляло бы труда разыскать наших людей.

Как же объяснить подобную неувязку? Объяснить ее можно двумя причинами. Во-первых, тем, что, поскольку супруги Хамель в 1941—1942 годах работали телеграфным ключом еще слабо, значительное количество информации шло через рацию Джима. А у него был свой шифр, переданный Центром, которым пользовался он один. Этого шифра гитлеровцы не знали. Во-вторых, службой радиоперехвата оказалась непрочитанной изрядная часть той информации 1941—1942 годов, которая была записана моим шифром и отправлялась по рациям Эдуарда, Мауд и Розы. Объяснение этому дал уже после войны тот же Флике. В первом издании своей книги «Агенты радируют в Москву» он свидетельствует, что немцы смогли записать в это время лишь половину радиограмм, посланных Радо. Из этого количества сумели дешифровать только десять процентов информации. А ведь бывали недели, когда специалистам абвера не удавалось прочитать ни одной радиограммы. Дело в том, что код ежедневно менялся. И если нацисты не успевали прослушать и записать первые цифровые группы, которые являлись началом кода, то, даже имея в руках нужную кодовую книгу, им очень трудно было, если вообще возможно, расшифровать радиограмму. Благодаря такому обстоятельству большинство наших информаторов сохранили свое инкогнито. Германской службе радиоперехвата пришлось довольствоваться псевдонимами. Что же касается передач по рации Джима, то враг и в 1943 году не мог их контролировать, так как не знал ключа к его шифру.

С появлением немецких пеленгаторщиков вблизи Женевы нужно было безотлагательно принять меры защиты. Я тотчас же известил об опасности Центр.

29.4.43. Директору.

По сообщению здешних газет, немцы ищут в районе Женевы нелегальный передатчик. Речь, очевидно, идет о станции Мауд, которая находится только в одном километре от границы. Чтобы затруднить пеленгацию, я предлагаю: Мауд работать по четным числам на волне 48. по нечетным — на волне 45. Начало работы в воскресенье, среду и пятницу — в 22.00, в понедельник, четверг — в 23.00, во вторник, субботу — в 24.00. Кроме того — попеременно старая и новая квартира. Для этого в старой квартире будет установлена моя резервная рация. По истечении шести месяцев после обыска на старой квартире можно предполагать, что следствие против Эдуарда прекращено.

Дора.

5 мая поступил ответ на эти мои предложения о маскировке. Руководство дало согласие на работу по новым программам, обещало вскоре выслать измененные условия связи для каждого из наших радистов. Однако Директор категорически запретил вести радиопередачи из дома Хамелей, не разрешил и хранить там запасную станцию. Он полагал, что дело с обыском и временным арестом Эдуарда еще может дать свои последствия, и нам нужно быть предельно осторожными. Кроме того, мне рекомендовалось обязательно подыскать и обучить еще одного радиста и ввести в действие в Женеве третью станцию.

Все эти меры вполне обеспечивали тайну радиопереписки с Москвой, не знай германская контрразведка моего шифра…

Вот что пишет в своей книге Флике: «Во второй половине апреля состоялась немецкая операция по пеленгованию в районе Женевы…» Далее цитируются полностью тексты моей радиограммы от 29.4.43 г. и ответ Директора от 5.5.43 г. и сообщается, что обе эти радиограммы были прочитаны специалистами. Кстати замечу, что приведенная автором переписка, перехваченная службой подслушивания, воспроизводит слово в слово, лишь с незначительными искажениями при дешифровке, оригиналы наших радиограмм, которые, как я уже отмечал, писались на немецком языке.

Спасение состояло в одном — заменить мой шифр другим, хотя бы шифром Джима. Это нетрудно было сделать, если бы мы знали, что нас читают.

В начале мая из газет стало известно, что немецкие пеленгаторщики ликвидировали подпольную радиостанцию французов по ту сторону границы. Родилась надежда: может быть, германская контрразведка ищет все-таки не нас, а рации Сопротивления? Однако ничто не гарантировало теперь сохранения секретности и, нашей связи в эфире. Эдуард, Мауд, Роза и Джим работали каждый по нескольку часов подряд, не меняя радиоквартир. Разумеется, это было опасно.

Условия не позволяли пока сменить старые радиоквартиры. Нелегко было также найти и подготовить радиста для четвертой, резервной станции.

Было ясно, что одна лишь перемена программ радиосвязи — недостаточная мера при создавшейся ситуации. Нужны были новые квартиры, нужны были новые обученные радисты. А это требовало больших усилий и времени. Мы понимали, конечно, что непосредственной опасности для самих радистов нет и не будет до тех пор, пока поиски идут за пределами Швейцарии. Хуже станет, когда гитлеровцы пустят по следу своих ищеек в Женеве и Лозанне. Но для этого врагу тоже, как и нам, требовалась подготовка, какое-то время. Значит, мы могли еще успеть что-то предпринять.

В начале лета случилась еще одна серьезная неприятность. Контрразведка врага разоблачила Билл — под этим псевдонимом значилась у нас секретарша германской военной закупочной комиссии в Швейцарии. Она входила в группу Сиси и давала полезную информацию. На встрече со мной взволнованная Сиси рассказала, что девушку уволили с работы, заподозрив в передаче секретных сведений противнику. Такое обвинение будто бы прямо предъявил ей один офицер, которого Билл считала тайным гестаповцем. Она, конечно, отпиралась, но ее все равно уволили. На чем именно Билл попалась, мы тогда не знали. Теперь ее провал выглядит яснее. Очевидно, германская контрразведка установила принадлежность девушки к нашей группе при анализе перехваченных радиограмм, так как в них указывалось место работы Билл.

Одна из радиограмм была такого характера:

2.5.43. Директору.

От Билл.

Маннергейм имел в Женеве беседу с генералом Мюллером — представителем ОКВ в комиссии по приему швейцарского вооружения для германской армии.

Дора.

Возможно, гитлеровцы прочли также вот эти посланные в Москву сведения:

18.5.43. Директору.

От Билл.

По данным из окружения генерала Мюллера, Германия во второй половине апреля собиралась вторгнуться в Швейцарию в связи с позицией, которую заняла Швейцария во время торговых переговоров. Причем немцы серьезно рассчитывали на помощь пятой колонны среди швейцарского офицерства. Руководителем пятой колонны в Швейцарии является барон фон Миттерних, официальный делегат в международном Красном Кресте. Предполагалось занять только промышленные районы, предоставив швейцарской армии отступать в горы. План вторжения был отклонен в связи с уступкой Швейцарии в торговых переговорах. По данным из окружения генерала Мюллера, немецкое командование намерено летом 1943 года применить новый тяжелый танк «тигр» на Восточном фронте в массовых размерах.

Дора.

По этой информации, конечно, уже нетрудно было установить, из какого немецкого учреждения поступают секретные сведения и кто повинен в их разглашении.

Для самой Билл неприятности окончились лишь увольнением. Нас же эта история могла поставить под удар. Поэтому я велел Сиси прервать всякие отношения с девушкой. За большее беспокоиться не стоило: Билл не знала, где живет Сиси и кто она такая.

Несмотря на то что угроза провала благодаря принятым мерам, как мне казалось, миновала, я решил еще раз все-таки прикинуть, что можно сделать для укрепления безопасности группы.

Никаких проблем не возникло бы, имей мы в своем распоряжении несколько запасных квартир, несколько резервных раций и подготовленных радистов. Вопреки предположению Флике, высказанному в его книге, должен сказать, что мы ничем подобным не располагали. Даже в благоприятных условиях Швейцарии дело обстояло не так просто, как может показаться со стороны. Собрать новую радиостанцию, найти подходящего человека для ее обслуживания или переменить жилище — все это требовало длительных поисков с соблюдением величайшей, можно сказать кошачьей осторожности, дабы не навлечь на себя подозрений или столь же опасного для нас любопытства швейцарских обывателей.

Особенно сложно было с переменой квартир.

Тем не менее после провала Билл, и особенно позднее, когда стала заметной подозрительная возня вокруг наших людей, я все чаще подумывал, не пора ли мне перебраться в другое место. Но как это сделать? Я был известным в Швейцарии человеком — и как ученый, и как владелец издательства Геопресс. Нацистским агентам не составляло труда установить мой новый адрес хотя бы по телефонной книге. Можно было выяснить его и у режиссера (управляющего) нашего дома — все они связаны друг с другом вкруговую. Я уже не говорю о швейцарской полиции, где моя фамилия значилась в картотеке для иностранцев и куда мне приходилось периодически наведываться для продления вида на жительство.

Приблизительно в таких же условиях находились и мои помощники — Сиси, Пакбо, Джим. Особенно Джим, который, как иностранец, тоже не имел швейцарского подданства. Нет, перемена квартиры не гарантировала безопасности.

Между тем, как теперь выяснилось, мы имели в 1943 году более чем достаточно оснований для беспокойства. Не довольствуясь пеленгацией, чтением переписки с Центром, засылкой провокаторов и агентов, нацисты пытались действовать по дипломатическим каналам. В течение 1943 года германская миссия пять раз официально требовала моего ареста. В нотах я прямо назывался советским агентом, занимающимся сбором военных сведений о рейхе. Гитлеровцы, видимо, ожидали, что швейцарские власти меня интернируют, посадив в спецлагерь для иностранцев, или вышлют из страны. А там я сразу попаду в руки гестапо.

На мое счастье, федеральные власти не удовлетворили германские требования. Несколько лет спустя швейцарские газеты, упоминая об этом факте, писали, что правительственные чиновники не верили, что я, известный ученый, являюсь советским разведчиком. Возможно, так оно и было. Но скорее всего, отказ швейцарцев выдать меня врагу или заключить в лагерь объяснялся политическими соображениями.

Швейцарское военное руководство видело спасение своей страны от порабощения рейхом в победе держав антигитлеровской коалиции. Поэтому на деятельность разведок государств Объединенных Наций здесь смотрели сквозь пальцы. Какие-то, правда не очень решительные, меры принимались только тогда, когда германские дипломаты официально протестовали против антинемецкой деятельности тех или иных иностранцев. Так, кстати, случилось с Лонгом и Зальтером. Нацистам, видимо, было известно прошлое этих людей, и, подозревая их в ведении разведки против рейха, они обращались с резкими нотами к швейцарскому правительству. Под таким нажимом власти вынуждены были устанавливать за Лонгом и Зальтером полицейское наблюдение, но через некоторое время слежка прекращалась. Конечно, федеральная полиция догадывалась, что оба француза работают на деголлевскую разведку, но мешать им всерьез не собиралась, так как их работа не только не затрагивала безопасность Швейцарии, а, наоборот, косвенно помогала ее государственным интересам.

Вот в такой сложной обстановке, чреватой многими опасностями для группы, работали мы весной 1943 года.