Стихи не наши

Стихи не наши

Оказалось, что от Мавзолея до площади Пушкина рукой подать. Через двадцать минут неспешной прогулки приезжий стоял уже перед поэтом, который, заложив руку за борт сюртука, смотрел на него, как бы говоря: «И куда же ты, братец, лезешь, не имея московской прописки и хотя бы завалящего лицейского образования?»

Время для института все еще было чересчур ран нее. Приезжий решил подкрепиться и у стоявшей неподалеку старухи в белом халате с жирным животом купил на два рубля пятьдесят копеек по одному из всех продаваемых ею четырех сортов жареных пирожков: за рубль – с мясом и по полтиннику – с рисом, с капустой и с повидлом.

Тут же сел на лавочку и, не стесняясь присутствием великого коллеги, заглянул внутрь тетради с целью очередной ревизии сочиненного.

Новое прочтение вырвало вздох из стесненной груди.

Что есть в наличии? «Новогоднее», «Матери», «Отцу», «Тете Ане», «Дяде Косте», «Брату Севе», «Брату Вите», «Сестре Фаине», «Бабушке». И вот это, без названия:

Остывает земля.

Тени темные стелятся медленно.

И внизу корабли

опускают за борт якоря.

И вверху самолет

тянет по небу нитку последнюю,

и, как угли в костре,

догорает и гаснет заря.

Девушка Света готова была автору за эти стихи отдаться, но автор догадался об этом лишь несколько лет спустя. Так или иначе, стихотворение Свете понравилось, особенно вторая строфа:

Далеко-далеко

тарахтит катеришко измызганный.

Загорелся маяк,

и выходит, качаясь, луна…

Тихо падают вниз

звезды первые белыми брызгами,

и на мокрый песок

их выносит слепая волна…

– Гениально! – вздыхала Света и, заглядывая стихотворцу в лицо, вопрошала, не тяжело ли ему жить с таким непомерным талантом. На что вопрошаемый интересничал и отвечал, что, конечно же, тяжело, но от своей планиды разве же убежишь.

Сейчас, перечтя содержимое тетрадки, автор пришел в большое уныние. То, что называл он стихами, ему не нравилось, и так стыдно было кому-то это показывать, что быстро наросло и созрело желание отказаться от своего намерения и бежать назад, в Керчь.

Но…

Он же не просто из дома вышел в сторону Литинститута, по дороге передумал и повернул обратно, а приперся черт-те откуда, сжег за собой мосты, никакого пути назад не оставив.

Решил немного дело поправить. Один, самый слабый стишок вырвал, другой, сочиненный тут же, вписал.

– Вы, молодой человек, если я не ошибаюсь, стихи пишете? – услышал он голос, булькающий, как из колодца.

Молодой человек, скрывая досаду, покосился на голос. Пожилой, лет сорока пяти (никак не менее), упитанный гражданин, в очках с тонкой оправой смотрел на него, приветливо улыбаясь.

– Для печати пишете или просто так, для души?

– Для души, – буркнул молодой человек, чтобы отвязаться.

– Взглянуть не позволите?

– А зачем?

– Затем, что я мог бы быть вам, очевидно, полезен.

Чем неожиданный благодетель мог бы быть полезен, наш стихотворец спросить постеснялся, но предположил, что – а вдруг – это редактор, критик или, может быть, даже какой-нибудь знаменитый поэт. Сейчас почитает стихи, прослезится, пожмет руку и на первом томе своего полного собрания сочинений выведет: «Победителю-ученику от побежденного учителя» или что-нибудь вроде этого.

Хотя, конечно… Конечно, вряд ли… Но все-таки…

Стихотворец загнул тетрадь так, чтобы легко доступным осталось лишь только что испеченное, и протянул ее в любопытные руки.

Память автора не сохранила это сочинение в полном объеме, только последнее четверостишие вспоминается, да и то благодаря тому случайному ценителю, встреченному под башмаками Александра Сергеевича.

Ценитель читал стихотворение, беззвучно шевеля толстыми губами, а запомненное четверостишие прочел вслух, булькая, гнусавя и испытывая трудности в произнесении всех шипящих:

– «Мечты, мечты… И я мечтаю робко при свете затухаюшчего дня, что, может быть, нехоженая тропка ешчо осталась где-то для меня». – Он вздохнул, поднял очки на лоб, посмотрел на начинающего автора и сказал:

– Нет, это не то.

Потом подумал и решил свое суждение детализировать:

– То, что вы пишете, молодой человек, есть настояшчая и сушчая чепуха.

Молодой человек и сам думал примерно так же, но столь прямое суждение его покоробило.

– Почему ж это чепуха? – спросил он сердито.

– Потому что чепуха! Потому что все содержание этого вашего, с позволения сказать, стихотворения стоит три копейки, а если сказать точнее, то две с половиной. Кроме того, я вам должен сказать откровенно (тут голос его посуровел): это стихи не наши.

– Не ваши? – переспросил молодой человек удивленно.

– Не наши, – повторил тот очень серьезно. – Судите сами. Почему вы пишете о затухаюшчем дне, когда можно сказать, что солнце нашего дня находится на пути к зениту? Вы понимаете, что я имею в виду? И почему ваш лирический герой, проявляя несвойственную нашему человеку склонность к индивидуализму, ишчет для себя какие-то, понимаете ли, отдельные, побочные тропки? Почему он не хочет идти по широкой магистральной дороге вме сте со всем нашим народом? Почему? Вы откуда приехали? Из Крыма? Вот и возврашчайтесь к себе в Крым. Можете там вырашчивать виноград или картошку или заниматься чем-то ешчо, но писать стихи… Нет, нет, молодой человек, поверьте мне, это совсем не для вас. Впрочем, давайте разберем, что вы написали ешчо.

Он вознамерился читать дальше, но молодой человек схватился за тетрадь:

– Отдайте!

– Ну почему же? Я же хочу вам помочь разобраться.

– Не надо! – Неблагодарный, он вырвал тетрадь, встал и поспешно удалился.