Глава 8 БЕГСТВО

Глава 8

БЕГСТВО

Пока мы совершали утомительные ночные переходы, готовясь отразить нападение с любой стороны, к нам постепенно присоединялись все новые и новые такие же, как мы, беглецы, и постепенно численность нашего отряда достигла почти тысячи человек. Если бы количество делало наше существование более безопасным, мы бы приветствовали каждое новое пополнение. Но на самом деле мы брали их в наш отряд лишь из жалости. Эти люди были для нас большей частью лишними ртами. К тому же чем больше был наш отряд, тем больше было шансов привлечь к себе внимание противника.

И вот, наконец, неизбежное произошло, и за нами стало вестись постоянное наблюдение с воздуха. Для этой цели русские использовали маленькие самолетики, которые мы между собой прозвали Rollbahnkrahen («дорожные вороны») за то, что они, выслеживая нас в лесу, то медленно взмывали вверх, то снова падали вниз.

Однажды утром, после того как мы всю ночь провели на марше, мы повстречали в лесу сразу трех русских летчиков. Мы увидели друг друга одновременно, и пилоты сразу же пустились наутек, преследуемые несколькими нашими солдатами, назначенными в тот день в охранение. Мчась зигзагами через лес, летчики сумели оторваться от погони и благополучно добежать до своих самолетов, которые спокойно стояли на лесной поляне, прежде чем наши солдаты сумели их поймать. Двое сразу же улетели в одной из машин, но мотор третьего самолета все не мог завестись. Тогда летчик выпрыгнул из кабины и залег по другую сторону от своей машины.

Я был за то, чтобы вывести машину из строя и тем самым избавить себя от назойливого внимания по крайней мере одной «дорожной вороны», однако генерал твердым голосом отдал приказ не отвлекаться и продолжать движение. Нам было очень важно преодолеть как можно большее расстояние от того места, где мы встретили летчиков. Долгий марш продолжался до самого полудня, после чего генерал отдал приказ остановиться и отдыхать перед следующим ночным переходом.

На следующее утро наша колонна подходила к месту привала, когда вокруг нас повсюду начали стрелять. Мы попали в засаду, в которой, кроме наземных войск, участвовала и авиация. Можно сказать, что только земля под нашими ногами не стреляла! Русские обрушили на нас град бомб, снарядов и пуль. Потери были чудовищными, но мы продолжали сопротивляться весь день, несмотря на то что вооружены были только стрелковым оружием. Все надеялись сдержать врага до наступления темноты. На девять тридцать планировался прорыв через брешь, нащупанную в русских позициях. В последний момент генерал перенес время прорыва на девять часов ровно, и это подтвердило его дар к предвидению. В половине десятого противник перешел в решительное наступление против наших позиций, и, если бы нам не удалось только что ускользнуть из капкана, все мы были бы уничтожены.

Весь день мы продолжали движение, по пути собирая разрозненные группы наших солдат, неприкаянно бродивших по лесам и дорогам близ мелких населенных пунктов. Все они были истощены и деморализованы и с удовольствием вливались в наши ряды, особенно после того, как видели, что нами командует генерал. Наш командир был очень хорошо подготовлен физически. Он шагал наравне со всеми, как будто вышел пройтись на природе в своем родном поместье. Его любимой присказкой, которую с удовольствием повторял каждый солдат нашей группы, было: «Раз уж меня называют молотильщиком (буквальный перевод его фамилии Дрешер), то я и буду молотить нашего врага». При этом он смотрел так яростно, что мы, забыв на время про усталость и отчаянное положение, в котором оказались, испытывали даже некоторое сочувствие к противнику, который попадет под генеральский «цеп».

Но несмотря на полное доверие к нашему командиру, все мы понимали, что оказались в прескверном положении. Еще одна засада, в которую мы попали на следующий день, стала для нас похоронным набатом. Танки, минометы, пехота, среди которых было много автоматчиков, — все они косили нас, спеша собрать кровавый урожай. Зная, что у нас нет тяжелого вооружения, противник, не заботясь о безопасности, мог быстро перемещать танки с одной позиции на другую. Спастись сумела примерно половина группы. Ползком и на карачках мы поспешно бежали с поля, где шла бойня. Остальные были убиты, и я до сих пор вспоминаю неровные звуки выстрелов и крики, доносившиеся с места, которое мне удалось покинуть.

Те, кому удалось спастись, собирались в укрытии неподалеку, чтобы провести реорганизацию группы. В любую минуту могла последовать еще одна атака, и тогда с нами со всеми было бы покончено. Но каким-то чудом нам удалось отбросить преследовавших нас русских, и следующие двое суток мы придерживались уже отработанной тактики движения: ночной марш и отдых днем. Во время отдыха при свете солнечных лучей наше настроение и вера в спасение крепли, в дождливую же погоду все были во власти безнадежности и упадка духа.

Однажды примерно в три часа ночи мы вдруг почувствовали, что входим в какую-то опасную зону. Первый сигнал тревоги последовал, когда мы переходили через шоссе. Перейти на другую сторону успела лишь половина группы, когда мы вдруг увидели, что вдоль шоссе движется колонна вражеских солдат на автомобилях и подводах. Нам удалось остаться незамеченными до прохода мимо нас всей колонны, но в другой раз, при переходе вброд через реку, удача отвернулась от нас. Сама по себе река была довольно простым препятствием, скорее даже это был всего лишь небольшой ручей. Но он лежал на открытой местности, которая, как назло, в ту ночь хорошо освещалась ярким лунным светом. Мы приняли решение до наступления дня переправиться на другую сторону, где и остановиться привалом, поэтому не стали дожидаться, пока небо затянут облака. Но как только началась переправа, нас сразу же заметили с другой стороны. Вспышки выстрелов осветили переправу еще ярче, чем лунный свет. У нас не осталось другого выхода, кроме как рассыпаться на группы и отступать в спасительную тень леса, вправо, влево и назад. На этот раз я оказался в отряде численностью примерно от восьмидесяти до ста человек. Наш трудный путь продолжался, но теперь все было по-другому: нам пришлось двигаться на восток! Нам отрезали пути к спасению, и теперь мы могли рассчитывать только на то, что сумеем, двигаясь на север или юг, запутать следы и где-нибудь вновь повернуть на запад. Сознание того, что теперь мы повернулись спинами к родине и лицом в сторону Сибири, было просто удручающим.

— Следующая остановка на Камчатке! — заметил какой-то балагур, но никто даже не улыбнулся этой шутке.

На несколько дней мы сумели избежать неприятностей. Противник прекратил преследовать нас, к тому же нам удалось поймать несколько пасущихся без присмотра лошадей. Это была собственность немецкой армии, и мы были рады неожиданному пополнению нашего скудного питания. Мы съели всех лошадей, которых нам удалось поймать. Потом нам попалась на глаза разбитая немецкая автоколонна. В некоторых машинах все еще лежали трупы, которые, как видно, никто и не подумал убирать в течение нескольких недель. Но в других грузовиках остались нетронутые грузы. Мы съели все, что смогли найти, и были счастливы оттого, что на несколько дней избавлены от ужасных мук голода. Так мы шли и шли, пародия на некогда великую армию, мучаясь от неизвестности, что нас ждет. Продолжая молить судьбу избавить нас от монотонного изнурительного пути, каждый в душе уже знал, что любое изменение, что ждет его впереди, могло быть только к худшему.

И все же несчастье, как это обычно бывает, пришло неожиданно. Как-то ранним утром мы вышли к нескольким полуразрушенным строениям на опушке леса. Внутри мы нашли солому, что показалось нам необычной роскошью, которой мы так долго не могли себе позволить. В домах было решено поселить генерала и трех офицеров его штаба, которым удалось пережить последние чудовищные бои. Остальные расположились под деревьями вокруг. Меня вызвали к командиру и приказали взять двадцать человек и занять позицию на близлежащей возвышенности. Мы немедленно выдвинулись туда. Я заметил, что, помимо возможности контролировать обстановку на фланге, мне открывается прекрасный вид на то, что происходит по фронту, то есть мы могли заранее знать о нападении с любой стороны, за исключением леса, что было маловероятно, или с другого фланга, где в охранении сидела другая группа немецких солдат. Наши товарищи у домов могли спокойно отдыхать, чувствуя себя в безопасности, насколько это слово вообще применимо в отношении скрывающихся ото всех беглецов. Мои подчиненные, которых со стороны домов уже не было видно, рассыпались на мелкие группы и заняли наблюдательные посты, готовясь к любым неожиданностям.

Незадолго до рассвета со стороны домов раздались звуки стрельбы. Я быстро пополз в ту сторону и с ужасом убедился в том, что там уже идет настоящий бой, на отдельных участках переходящий в рукопашную схватку. Как оказалось, в лесу остановилась русская часть, в состав которой входили конные казаки, очевидно специально дожидаясь нас, а может быть, по досадной случайности. Должно быть, русские слышали, как мы подошли к лесу ночью, и затаились в ожидании подходящего момента для нападения. Наших товарищей застали врасплох, сонными, и, прежде чем они успели проснуться, многие были уже убиты или захвачены в плен. Спастись удалось только одному. Этот человек до войны был моряком и поэтому имел странную для всех нас привычку не ночевать на земле. Вот и в то несчастное утро он устроил себе «гнездо» на нижних ветках одного из деревьев и поэтому сумел остаться незамеченным. Когда русские ушли, он слез с дерева и вместе с еще двумя счастливо спасшимися товарищами сумел добраться до второго отряда из шести солдат охранения, которым приказали наблюдать за подступами к месту дневки на другом фланге. Потом все они поспешили присоединиться к моей небольшой группе.

Выживший очевидец рассказал мне, что сам видел, как генерал выскочил из домика, двумя выстрелами уложил двух казаков, потом направил пистолет на себя, на секунду застыл, а затем последним выстрелом вышиб себе мозги. Мы молча стояли, подавленные новостью о том, что человека, задачей которого было «молотить» врага, больше не было среди нас. Он предпочел позору плена смерть, и мы восхищались им. Было невозможно представить, что такой человек, как генерал Дрешер, окажется в руках противника.

Теперь мне поневоле пришлось взвалить себе на плечи его обязанности. До того момента я всегда считал, что мои плечи иногда были слишком слабыми, чтобы позаботиться даже только об одной-единственной голове — моей собственной. Со своего наблюдательного пункта я видел, как противник гонит наших товарищей в плен. Я принял решение вести свой отряд в противоположном направлении. И двадцать семь убитых горем человек молча отправились в путь.

Стараясь не шуметь, мы пробирались через поле, а потом вышли на дорогу, которую следовало пересечь, чтобы попасть на относительно безопасную сторону леса. Осторожно разведав подступы к дороге, мы убедились, что вдоль нее были выставлены часовые, на расстоянии примерно по сто пятьдесят метров один от другого. Мы расположились так, чтобы находиться на полпути между двумя русскими, охранявшими подступы к дороге, и стали дожидаться наступления темноты. Потом я повел группу за собой. Мы двигались на четвереньках; каждый молил о том, чтобы не попасть, подобно зайцу, в свет фар приближающегося автомобиля. Мне и еще шестерым моих товарищам удалось благополучно пересечь шоссе, но, когда на дорогу вышел восьмой из нашего «отряда», в темноте мы увидели вспышку и услышали выстрел. Наш товарищ как подкошенный свалился на землю, и я прокричал своим шестерым спутникам, чтобы те немедленно убегали и искали укрытие. Нам удалось проскочить еще около ста метров по полю, которые мы преодолели, наверное, с рекордным результатом. Тут, наконец, показался склон холма и лес, куда мы тут же нырнули. И только здесь мы позволили себе обернуться назад и посмотреть, не преследуют ли нас. Мы увидели, как наши товарищи по другую сторону дороги бегут назад через поле; при лунном свете их силуэты казались черными на светлом фоне поля. Мы видели их в последний раз и хорошо представляли себе, что могло с ними произойти потом, так как вокруг уже слышались крики часовых и лай собак. Шансов спастись в таких условиях практически не было.

Из отряда численностью тысяча солдат теперь осталось только семеро, измотанных и умирающих от голода скитальцев. Несмотря ни на что, мы сохраняли в себе последнюю искру надежды на то, что нам повезет. «Вперед», — командовал я себе мысленно, и в моей голове продолжала настойчиво стучать эта безмолвная команда. С нами больше не было генерала, который строго-настрого запрещал нам двигаться в светлое время суток, за исключением чрезвычайных случаев. Теперь мне самому приходилось принимать решения, и я отдал распоряжение идти днем и ночью, останавливаясь для отдыха и сна, если позволят обстоятельства.

Голод терзал нас не переставая, мысль о нем постоянно вспыхивала в моем мозгу, и я стал даже опасаться за свой рассудок. Найдут ли меня в лесу, выкрикивающего «вперед», еще до того, как я окончательно лишусь сил? Нужно было любой ценой раздобыть какую-то пищу. Я инстинктивно старался двигаться по опушке леса вдоль дороги, понимая, что рано или поздно мы таким образом выйдем к жилью. А уж там мы могли бы отобрать, выпросить или украсть что-то из продуктов. И вот с расстояния примерно трехсот метров мы наблюдаем за одним, а потом и за двумя домами. «Наверное, очередной колхоз», — решил я. Двое из нас поползли к домам через поле, остальные продолжали внимательно наблюдать. В случае опасности наш авангард должен был предупредить нас свистом.

Некоторое время изучая обстановку и не увидев никого, кроме стариков, которые ходили по деревне туда-сюда, мы решили рискнуть. Выйдя на дорогу, мы направились к ближайшему дому. По дороге нам встретились оживленно болтающие старик со старухой. Увидев нас, они мгновенно смолкли. Оба очень перепугались: старик громко воскликнул «Господи!», а пожилая женщина рухнула на колени. Это помогло мне убедиться в том, что мы все еще выглядели достойно, как солдаты, а не как оборванцы.

Не обращая внимания на эту пару, я, постучав в дверь, шагнул в дом и жестами показал, что нам нужна еда. У меня не было времени упражняться в русском языке. Я вынул зажигалку и складной нож и предложил эти вещи в обмен на буханку хлеба, вареную картошку, лук и полный карман зеленого табака, который здесь называли махоркой, с бумагой в придачу. У меня не было никакого желания причинять вред или даже просто угрожать этим людям. Если можно было обойтись без этого, я вообще предпочел бы ничего не воровать у местных жителей. Ведь за это через несколько дней мы могли бы уже висеть на деревенской площади.

Посмотрев на предложенные на обмен вещи, обитатели дома согласились на сделку. Нас пригласили присесть и даже предложили молока. Молоко мы с удовольствием приняли, но от предложения отдохнуть отказались: нам следовало как можно скорее бежать с этого места. Хозяйка дома сама, без всякого принуждения с нашей стороны, рассказала, что периодически этот участок дороги патрулируют солдаты-кавалеристы. А примерно в шести километрах располагаются аэродром и казармы. Уже не в первый раз мне пришлось задуматься о том, на чьей же стороне был обычный русский крестьянин в той непонятной войне. Старики все еще продолжали с вытаращенными глазами стоять во дворе, когда мы в спешке отправились в обратный путь. Я вежливо попрощался с ними, после чего они, казалось, совсем успокоились и чинно попрощались со мной.

Мы отошли от деревни примерно на пару километров, поделили еду и с жадностью на нее набросились. Махорка для каждого из нас была чем-то новым. Мы скрутили из газеты самокрутки и, попробовав этот табак, нашли его прекрасным на вкус, несмотря на то что он нещадно драл нам горло. Ведь в нашем положении нам оставалось только благодарить небеса за любой подарок, который мы воспринимали как роскошный дар. Только через несколько затяжек я осмелился признаться, что когда я согласился принять махорку, то сначала подумал, что это чай. От души посмеявшись, мы приступили к обсуждению ценнейшей информации, которая поступила к нам таким неожиданным и необычным путем. Мы решили обойти аэродром по широкой дуге, сменив направление движения. Как мы полагали, все гражданское население в округе было тесным образом связано с Красной армией или, по крайней мере, так напугано, что вряд ли кто-то стал бы нам помогать.

Поэтому для того, чтобы избежать новых криков «Держи!», мы решили резко повернуть налево и пройти довольно большое расстояние, прежде чем снова вернуться на первоначальное направление. До сих пор мы старались идти строго на запад, ведь каждый шаг пусть немного, но приближал нас к дому. Но по мере продвижения вперед препятствий становилось все больше и больше. Вскоре после того, как мы вынужденно свернули с пути, чтобы обойти аэродром, нам снова пришлось столкнуться с необходимостью переправы через реку. Уже почти стемнело. Я осторожно ступил в мутную воду, как вдруг услышал, как кто-то сзади закричал: «Спасайтесь! Нас преследуют партизаны!»

Я опомнился только тогда, когда выбрался из воды на клеверное поле. Было так тихо, что я слышал колыхание каждого листа. Изо всех сил я бежал прочь от того места. В сумерках мне удалось убежать, и я в изнеможении упал в заросли клевера, где пролежал три часа. Я подумал, что все остальные попали в плен. Нападение было настолько неожиданным, что я сам удивлялся своей удаче и очередному спасению. Впереди, словно приглашая меня, темнела новая полоса лесистых холмов, но я посчитал, что немедленно начинать движение было бы слишком опасно.

Потом я услышал, как кто-то из моих товарищей звал меня по имени. Я уже собирался броситься навстречу, как вдруг подумал, что с его стороны было бы очень странным звать меня в полный голос, когда вокруг партизаны. Поэтому я сразу заподозрил ловушку. То, что я лежал тихо и не обращал внимания на крики, как оказалось, продлило мои дни на свободе. Позже, когда я встретил некоторых из своих товарищей по тем событиям в лагере для военнопленных под Минском, они рассказали мне ту историю во всех подробностях. После того как я убежал, все остальные действительно попали в плен к партизанам. Как обычно, немецкие солдаты сразу же лишились обуви и всех тех личных вещей, что представляли хоть какую-то ценность, а потом их заперли в доме, стоявшем неподалеку от поля. Потом одного из них вывели наружу и угрозами заставили выкрикивать мое имя.

На рассвете очередного серого дня я снова отправился в путь, единственный выживший, как я тогда думал, из всех тех дивизий, которые откатились к реке Березине. Что только не довелось мне испытать! Сколько раз я был так близко к тому, чтобы попасть в руки врага! Наверное, сама судьба заботилась о том, чтобы я выжил, сумел добраться до родной Германии и рассказать свою грустную историю. Я отказывался верить в то, что мне просто в очередной раз повезло. Во время тех скитаний по бесконечным равнинам России в моем затуманенном сознании прочно укоренилась мысль, что я избранный.

Следующим препятствием на пути домой стала железная дорога. Она хорошо охранялась, и мне пришлось просидеть в укрытии целый день, чтобы дождаться темноты, когда выпадет возможность перейти ее. Ярко светило солнце, но у меня совсем не было настроения загорать; минуты текли невыносимо медленно, как это бывает всегда, если вынужден в одиночестве дожидаться чего-то очень для тебя важного. Примерно один раз в час окружавшее меня однообразие нарушал проходивший мимо поезд, который напоминал мне, что существовали гораздо более скоростные способы передвижения по земле. Подумав, я пришел к выводу, что мог бы воспользоваться и этим «попутным транспортом». Конечно, не стоило рисковать и вскакивать в идущий мимо эшелон при свете дня. Но ночью я смог осторожно прыгнуть в последний вагон медленно идущего товарного поезда. Никто меня не заметил, ведь я спрятался под брезент, которым обычно накрывают танки и другую технику.

— Это будет роскошная поездка, к тому же в полной безопасности, — убеждал я самого себя, лежа на спине и мысленно воздав хвалу своей сообразительности. — Все, что тебе останется сделать, это благополучно покинуть вагон, прежде чем он остановится под разгрузку. И благодаря Красной армии ты вскоре окажешься там, где нужно.

Это чувство ложной безопасности убаюкало меня и заставило совершить ошибку, о которой я сожалел еще много лет. Я заснул, причем так глубоко, что не услышал, как эшелон замедлил ход. Меня разбудил громкий стук железнодорожных молотков. Мгновенно проснувшись, я с ужасом увидел, что разгрузка уже идет полным ходом. Поезд стоял на большой станции, хорошо освещенной и многолюдной. Я попал в ловушку. Из-за того, как стоял мой танк, я не мог даже незаметно скользнуть вниз под вагон и спрятаться между рельсами. В панике и отчаянии я отступил как можно дальше, к самому краю вагона, и спрятался между гусеницами танка в кормовой части машины.

Звуки разгрузочных работ были все ближе, а мне оставалось только выглядывать из своего убежища и размышлять о том, не пристрелят ли меня на месте. Минуты казались часами. Вдруг кто-то сдернул брезент и полез внутрь танка. Взревел двигатель, и монстр медленно отправился по разгрузочной рампе вниз. В вагоне не осталось никого, кроме меня.

Тщетно пытаясь остаться незаметным, я распластался на дне вагона, под беспощадным всевидящим оком ярких фонарей.