А. И. ЛЯПУСТИН, журналист, лейтенант запаса ЕГО ПОДПИСЬ БЫЛА НА РЕЙХСТАГЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

А. И. ЛЯПУСТИН,

журналист, лейтенант запаса

ЕГО ПОДПИСЬ БЫЛА НА РЕЙХСТАГЕ

Этот снимок теперь обошел почти все издания. Солдат, закинув за плечи автомат, пишет свою фамилию на стене рейхстага:

«9.5.45. Усачев».

Михаил Филиппович Усачев очень хорошо помнит этот день. Они только вернулись с трудного задания. Семьдесят два часа тянули связь к Берлину. Чертыхались про себя — наши неделю как в городе, а они все еще на подходе. Только вечером 8 мая им выдали новое обмундирование. Повеселевший старшина приказал:

— К утру привести себя в порядок — поедем к рейхстагу.

А утром поднял всех на ноги сигнал тревоги:

— Немцы! Из метро прорвались!

Связистам помогли стоявшие неподалеку пехотинцы, танкисты. В последний раз работал в этот день автомат ефрейтора Усачева. Михаил Филиппович короткими очередями косил фашистов и думал, что вот и довелось сражаться в Берлине.

Потом он увидел знамя над рейхстагом. Избитые пулями, испещренные надписями стены. «Сколько до нас здесь побывало!» Он вскинул за плечи автомат, подобрал кусок штукатурки, привстал на носках, чтобы дотянуться до свободного места. «9.5.45. Усачев», — старательно выводил он свою фамилию. Когда ставил точку, щелкнул за спиной затвор «лейки» военного корреспондента.

Осенью сорок пятого года ефрейтор Усачев, получив единственную за всю войну награду — медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», вернулся в родные Озеры под Москвой. Потом переехал в Челябинск и все послевоенные годы, как и до ноября сорок первого, работал «по электричеству» — на заводе электромашин.

Спустя двадцать два года после войны этот снимок был напечатан в «Правде», и две работницы столярного цеха, присмотревшись повнимательней к цеховому электрику, пришли в партком завода с газетой:

— Это наш дядя Миша…

Все вдруг по-новому посмотрели на своего товарища по работе, который ни разу и словом не обмолвился о своем участии в великом сражении, никому не рассказывал о последнем дне войны. В редакцию «Правды» послали заметку — это тот самый Усачев, который работает на нашем заводе.

И пошли письма: «Челябинск, завод электромашин. Усачеву». Люди в них выражали признательность дяде Мише. Им неважно было, отмечен ли он в наградных листах. Но он осуществил мечту многих — и тех, кто погиб в суровые годы войны, и тех, кто сражался на трудовом фронте тыла, — дошел до Берлина и поставил точку.

…«От Советского Информбюро. В ночь на шестнадцатое июля наши войска вели крупные бои на Псковском, Смоленском, Обо-Бобруйском, Новоград-Волынском направлениях…»

Я родился 16 июля 1941 года, когда гремела война и наша армия, оказывая ожесточенное сопротивление фашистам, отступала на восток. В июле сорок первого бригадир колхоза «Старо-Берсенский» Иван Ляпустин сдавал дела — дома ждала повестка. Через несколько месяцев вьюжной февральской ночью он погиб на окраине смоленского села.

Пуля настигла его в наступлении, наши войска уже погнали фашистов на запад. Ему не суждено было познать радость победы. Он просто заплатил за эту победу своей жизнью. А в нашу деревню пришел первый казенный пакет: «Ваш муж… смертью храбрых… в боях за Родину…» Это о моем отце.

Их было в деревне тридцать, подлежащих мобилизации мужчин. Может быть, кто-то из них пошел бы на фронт добровольцем, но не успел: всем вручили повестки в самые первые дни войны. Все тридцать ушли на фронт. Двадцать пять страшных писем принесли за четыре военных года в деревню, двадцать пять серых похоронных листков. По их обратным адресам можно было бы составить маршрут пути к победе — Подмосковье, Смоленщина, Белоруссия, Польша…

В пятьдесят пятом году, уже здесь в Челябинске, я узнал судьбу Владимира Иосифовича Солуянова. Тоже в июле сорок первого, только мальчишкой неполных семнадцати лет, пришел он в Троицкий военкомат, повесив на грудь все свои оборонные значки. Он убедил комиссара, что должен быть на фронте, что без него победы быть не может, и он обязательно дойдет до Берлина, а там застрелит самого Гитлера. Он убедил комиссара, но не дошел до Берлина.

В одном из боев десантника Солуянова ранили. После госпиталя — тыл. Он лежал на вагонной полке и мучился, силясь заснуть. Не раны мешали спать, сверлило голову одно: «Как же я так, ведь хотел до Берлина? Матери обещал за брата отомстить…» После одной из остановок медицинская сестра не досчиталась в вагоне бойца Владимира Солуянова. А тот в это время слушал перестук колес другого поезда, катившего в обратном направлении — на фронт, на запад.

И опять, теперь уже осенью сорок четвертого, его остановила пуля. Очнувшись, он успел увидеть над собой фашиста, который целил ему прямо в лицо. Дальше он не помнит ничего, а в Еманжелинск отцу с матерью пришло извещение о гибели второго сына.

Он познал радость борьбы, он уже видел, что победа близка. Он узнал и радость победы. Да. Всем смертям назло он выжил. И победа помогла ему встать с госпитальной койки.

А Михаил Усачев, «1908 года рождения, русский, образование четыре класса, рядовой необученный…», в июле сорок первого разносил по Озерам повестки своим друзьям, дежурил на крышах после нелегких смен на фабрике. Военком не спешил выдавать ему повестку — останавливала запись в красноармейской книжке: «Годен к нестроевой службе». Только в ноябре Усачев принес повестку себе.

Михаил Усачев был сугубо штатским человеком, никогда не думал, что ему придется взять в руки оружие, увидеть сожженные села… Его назначили в глубокий тыл (понятие, впрочем, относительное — немцы тогда были у самой Москвы). Он обращался к командирам разных рангов, упрашивая отправить его на передовую. Настойчивость победила. Его перевели под Гомель — в соединение авиационного базирования. Электрик Усачев стал связистом-наблюдателем. Задача простая — обеспечить четкую связь. Простая, но не из легких. Может, кто и прошагал эти тысячи верст до победы в полный рост, а связист Усачев большую половину их прополз по-пластунски вдоль полевого провода связи. Полз, отмораживая ноги в белорусских лесах, полз, чудом избегая вражеской пули.

Мечтал ли он о подвиге, о славе! Может быть. Как и все другие. О подвиге не ради подвига, ради общего — победы над врагом. Он беспокоился — не сделать бы меньше других.

Усачев не был добровольцем. И если бы ему не пришла повестка, он, наверное, воспринял бы это, как должное — значит, нужнее в тылу. Но когда его мобилизовали, понял, что и он нужен на войне. А если так, то дайте мне в руки оружие, позвольте в полной мере исполнить свой долг.

Пришел последний день войны. Их было тысяча четыреста восемнадцать. Пришел день, который не забудет никто. День, который долго и терпеливо ждали — 9 мая 1945 года.

Михаил Усачев, закончив свой последний бой, остановился у стены рейхстага. Закинул за плечи остывающий автомат, подобрал покрупнее кусок штукатурки. Друзья кричали:

— Давай, Михаил, повыше, чтоб всем видно было!

Это мог сделать и мой отец. Имел право. За это право он заплатил жизнью. Имел на это право и Владимир Солуянов. Он геройски сражался на фронте, и не его беда, что он не дошел до Берлина. Мечтал дойти и политрук старший лейтенант челябинец Владимир Колсанов — его могила на Курской дуге.

Усачев — рядовой этой войны. И все же внутренний закон, а не случай привел Усачева к стенам рейхстага. Ибо не подвигом единым делалась победа, исход великого сражения в равной мере зависел от танкиста Колсанова, десантника Солуянова, связиста Усачева.

…Закопченные, иссеченные пулями стены последнего прибежища фашистов. Сейчас такого не увидишь — зданию вернули былой лоск.

Я спросил у Михаила Филипповича, знает ли он, что давно уже стерты со стен рейхстага все надписи, сделанные в те майские дни сорок пятого года. Он ответил на редкость спокойно:

— Знаю, — и, чуть подумав, добавил: — Только есть память сердца, память поколений.