С. М. ШУШУНОВ, ветеран войны, капитан в отставке МСТИТЕЛИ
С. М. ШУШУНОВ,
ветеран войны, капитан в отставке
МСТИТЕЛИ
1
Пожелтела от времени бумага, выцвели чернила, поблекла мастика угловых штемпелей и круглых печатей, заверяющих наскоро написанные от руки скупые, неброские документы военных лет. Но для Петра Ивановича Захарова и его семьи нет дороже реликвий, чем эти документы:
«Справка Белорусского штаба партизанского движения
Дана настоящая Захарову Петру Ивановичу в том, что он действительно состоял в партизанском отряде имени Кузьмы Минина бригады имени Пономаренко с 9 мая 1942 по март 1943 года».
«Характеристика командования партизанской бригады
Захаров П. И. служил в 5-м партизанском отряде имени Кузьмы Минина 2-й Белорусской партизанской бригады в должности командира отделения. Проявил себя в боевых заданиях по борьбе с германско-фашистскими оккупантами хорошим командиром, умеющим вести бойцов и руководить ими в бою. Имеет боевые подвиги. За что командованием представлен к правительственной награде».
За короткими строчками кроется славная ратная служба Петра Ивановича с первого и до последнего часа Великой Отечественной войны…
Горела Белорусская земля. Шли многодневные кровопролитные бои с немецко-фашистскими захватчиками.
Заряжающий П. И. Захаров исполнял обязанности погибшего в бою командира орудия, поддерживающего батальон пехоты. Пехотинцы то и дело требовали:
— Огонька, товарищи пушкари! Дайте прикурить господам арийцам!
Круто-солоно приходилось пушкарям. Требовалось много труда, силы, ловкости, железной воли, чтобы быстро менять рубежи, приноравливаться к местности. Порой даже маскироваться, окапываться как следует было некогда. На этот раз повезло — заняли выгодный рубеж на краю мелколесья перед ровной, как ладонь, открытой местностью.
Густая цепь гитлеровцев поднялась в очередную атаку. Боевому расчету Захарова предстояло отсечь пути их подхода к нашему переднему краю. Рассчитывая дистанцию, Петр Иванович напряженно всматривался вперед: «Рано… еще рано… рано… Пора!»
— Осколочными… Огонь!.. — скомандовал он.
Орудие дернулось — раз, другой. Ураган карающего металла обрушился на фашистские цепи, разорвал, разметал их в стороны, пригвоздил к земле.
Фашисты бросили на орудие Захарова танк. Петр Иванович усилил темп огня по пехоте, а затем, не мешкая, приказал:
— Бронебойными по танку… прямой наводкой… Огонь!
Облако пыли взметнулось возле вражеской машины. Промах! Танк замедлил ход, застучал пушкой — зло, торопливо. Десантники, укрывшиеся за башней танка, строчили из автоматов. Пули, словно град, цокали в щит орудия.
— Левее!.. Перелет… — Петр Иванович посылал снаряд за снарядом.
Черные клубы дыма окутали башню танка. Он крутанулся на месте и замер. По сторонам, справа и слева, к орудию крались еще два других танка, а прямо в лоб — мчался третий.
Петеэровцы задержали, остановили два танка. А тот, что посередине, искусно маневрируя, уклонился от огня. Дистанция между ним и рубежом, занятым орудием, сокращалась и сокращалась. Было похоже, что вражеский экипаж получил приказ сбить орудие тараном.
Захаров и его расчет нервничали. Промах следовал за промахом. И вдруг неуязвимая доселе машина вроде бы присела, остановилась и вспыхнула.
Петр Иванович развернул пушку вправо и с первого выстрела уничтожил другую бронированную коробку фашистов, почти одновременно петеэровцы подожгли и третью вражескую машину.
К исходу дня атака гитлеровцев захлебнулась. К Петру Ивановичу подошел командир батареи.
— Спасибо, Захаров, — сказал он. — Твой расчет задавал тон боя! Теперь слушай приказ: в двадцать три ноль-ноль сняться с позиции. Скрытно оторваться от противника и отойти в район леспромхоза…
Командир батареи помолчал, добавил:
— Получена директива политорганов подбирать умелых, отважных добровольцев в помощь штабу партизанского движения. Есть предложение тебя направить в тыл, у фашистов орудовать.
Петр Иванович ответил с присущей ему прямотой и решительностью:
— Если надо — не откажусь. Доверие Родины оправдаю.
…В штабной землянке над географической картой, развернутой на дощатом столе, склонились двое: командир отряда имени Кузьмы Минина 2-й Белорусской партизанской бригады Сафронов и командир отделения отряда Захаров.
— Связные донесли, что в школе этой вот деревушки, — Сафронов карандашом указал крохотную точку на карте, — остановилось на отдых спецподразделение противника. Шестьдесят автоматчиков во главе с фюрером в ранге капитана. Он живет в доме учительницы, расположенном через две улицы от школы. Его надо взять. Очень нужен этот «язык». Желательно захватить все документы, которыми располагает он. Часовые выставлены лишь у школы и у дома учительницы. Она — наш человек. Квартира будет заранее открыта. Пойдете двумя группами: первая — выполняет задание, вторая — прикрывает и в случае чего поддерживает первую. Старшим будете вы. Все хорошенько обмозгуйте, предусмотрите, проверьте.
— Вас понял, — ответил Петр Иванович.
— Ни пуха ни пера! — пожелал Сафронов.
Шли осторожно, бесшумно, зорко поглядывая по сторонам. Темная ночь способствовала успеху предстоящей операции. Даже луну закутало пологом облаков.
Показались силуэты деревушки. Захаров и его товарищи замедлили шаг. Рассредоточились. Прислушались. Все дышало спокойствием. Часового сняли бесшумно. Дверь дома, как и было условлено, оказалась не заперта…
Трое суток рыскали гитлеровцы по окрестным лесным дорогам и проселкам, прочесывая лесные массивы автоматной и пулеметной стрельбой, но следов партизан они не нашли.
…На утреннем построении отряда Сафронов сообщил партизанам:
— С Большой земли получена радиограмма: на участках железной дороги Витебск — Полоцк, Полоцк — Минск противник усиленно подтягивает в зону действия своей танковой армии эшелоны с живой силой, техникой, боеприпасами. Необходимо дезорганизовать продвижение вражеских эшелонов. Есть добровольцы?
Первым из строя вышел Захаров.
— Разрешите мне?
— Разрешаю, — ответил Сафронов. — Подбирай товарищей…
К цели подошли ночью. Выбрали подходящее место: небольшую лощинку с пеньками вырубленных деревьев и редкими кустами орешника. Организовали наблюдение. Железная дорога была рядом. Плавно закругляясь по высокому откосу, стальные нити рельсов убегали к станции, расположенной в двух-трех километрах. Томительные минуты неизвестности, когда все чувства, мысли, силы, напряженно сжимаются, минуты молчаливого наблюдения длились нескончаемо долго.
В районе станции мертвым холодным светом вспыхивали ракеты. Откуда-то с перегона на станцию пришел патруль. Со станции на перегон помчалась автодрезина. «Проверяют путь. Значит, скоро, вот-вот будет поезд», — понял Петр Иванович.
Четверо партизан во главе с Захаровым по-пластунски, от куста к кусту, от пенька к пеньку, двинулись к полотну дороги. У полотна замерли, прислушались остро и чутко. Шелест травы да учащенное дыхание — больше ни звука… Мигом перемахнули на насыпь. Между шпалами внутри рельсовой колеи заложили восемнадцать толовых шашек большой взрывной силы, а посредине этой начинки установили противотанковую гранату, привязав к ее запалу шнур, второй конец которого оставили в кусте орешника.
В орешнике у шнура залег Захаров. А товарищи отползли к кромке леса и замаскировались, чтобы в случае необходимости прикрыть отход Петра Ивановича автоматным огнем. И опять — безмолвное, томительное ожидание.
Загудели рельсы. Застучали колеса. Показался поезд. Вздрагивая, покачиваясь на стыках, он с большой скоростью приближался. Петр Иванович с точностью опытного артиллерийского наводчика определил выгодную дистанцию, выждал решающий момент и дернул шнур взрывателя.
Возвратившись на базу, Петр Иванович доложил командиру отряда:
— Задание выполнено. Воинский эшелон противника сброшен под откос. Движение поездов в заданном районе прервано.
Сафронов поблагодарил Захарова и его товарищей и предоставил им сутки отдыха. А через сутки — новое задание.
Семь разбитых, спущенных под откос вражеских эшелонов — боевой счет диверсионной службы П. И. Захарова в отряде народных мстителей…
В марте 1943 года партизанский отряд имени Кузьмы Минина соединился с действующими частями Советской Армии. П. И. Захарова назначили командиром орудия гаубичного артиллерийского полка.
И он опять не раз отличался в боевых операциях. При штурме Кенигсберга метким огнем уничтожил три фашистских танка и несколько штурмовых орудий, истребил сотни гитлеровских вояк, при взятии Пилау подбил еще двух «тигров». В Магнитогорск отважный воин возвратился полным кавалером ордена Славы. Вручена ему и медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени имеет другие боевые награды.
2
Белоствольные березы да синие сосны — лес кругом, без конца и края. Крохотным обжитым островком затерялась в пучине лесного моря колхозная деревенька Старый Рукав.
Глухой, непогожей ночью из леса вышли трое. Осмотрелись по сторонам. Прислушались. И молча направились в деревеньку. Уверенно отыскали нужный двор и постучали в дверь дома.
— Кто там? — откликнулся хозяин.
— Открывай, Григорий Никитич. Побеседовать надо.
Голос говорившего показался Григорию Никитичу знакомым.
— Никак, Иван Семенович? — воскликнул он.
— Он самый…
Григорий Никитич Гусев, как и все жители округи, хорошо знал секретаря Ржевского горкома партии Ивана Семеновича Дежина.
— Откуда же вы, гости дорогие?
Не отвечая на вопрос, Иван Семенович вошел в дом, а его спутники остались во дворе: мало ли что может случиться в военную пору?
Фронтовая обстановка в то время была крайне напряженная. Используя численное превосходство в танках и авиации, фашистские захватчики теснили наши войска. Город Ржев оказался у них в тылу. Партийные, советские, комсомольские активисты города и района ушли в подполье, организовали отряды народных мстителей.
Отряд Ивана Семеновича обосновался в лесной глухомани за так называемой Опекаловской дачей. Выкопали и замаскировали землянки, проложили ходы сообщения, оборудовали долговременные огневые точки, разместили боевые заставы и посты наблюдения. Устанавливали связь с населением: нужны были явки, надежные люди.
Председатель колхоза Григорий Никитич Гусев был одним из таких надежных товарищей. Иван Семенович передал ему задание отряда — быть в деревне старостой, когда придут фашисты. Кровь бросилась Гусеву в лицо. Разволновался он, в ярость вошел:
— Я-а фашистским холуем? Иудой? На старости лет перед народом изменником представляться? Нет, в старосты не пойду!
Долго пришлось говорить с Григорием Никитичем. В конце концов Иван Семенович убедил его, что на посту старосты он будет не менее полезен, чем в отряде. Договорились о пароле, о явке.
А через несколько дней в Старый Рукав пришли фашисты. Односельчан согнали на сход. На крыльцо колхозной конторы вышел щеголеватый офицер. Его сопровождали дюжие автоматчики.
— Слушай меня, — заговорил он хриплым голосом. — Я есть переводчик дивизии «Адольф Гитлер». Красная Армия разбита. Москва обречена. Мы освобождаем вас от большевиков и Советов, даем новый порядок, много культуры, требуем абсолютной дисциплины. Необходимо назначить старосту.
Все молчали. Тогда Гусев, как условились с Иваном Семеновичем, степенно шагнул вперед. Тихим, словно бы севшим голосом, он начал говорить о том, что ежели новые власти дозволят, то старостой желал бы стать он, Григорий Никитич. Может быть, представители новой власти найдут и назначат другого, более подходящего, все равно он, Григорий Никитич, в знак своей полной лояльности приглашает господина переводчика и сопровождающих его господ автоматчиков посетить его хату и пообедать. Григорий Никитич подобострастно поклонился и, выпрямившись, так гаркнул «Хайль!», что переводчик и автоматчики невольно вздрогнули.
С тревогой и сожалением глядели односельчане на Григория Никитича: «Тронулся, видать, мужик». А когда убедились, что Гусев в здравом уме и твердой памяти предложил свои услуги оккупантам, все, как один, отвернулись от него.
Трудные дни настали для Григория Никитича. Туча тучей ходил он по дворам, выколачивал зерно, картофель, мясо. Хозяйки, не глядя на него, швыряли мешки:
— Чтоб вы подавились, чтоб вы сдохли, «освободители!»
Некоторые добавляли тихо:
— И тебе туда же дорога, собака старая!
От досады и обиды Гусев до крови кусал губы.
Вскоре вновь нагрянули фашисты. Зеленый от ярости переводчик размахивал кулаками:
— Свиньи! Саботажники! Где хлеб? Где мясо? Почему не выполняете приказ?
Все недоуменно смотрели на Григория Никитича: только вчера он объявил, что сам отвез на станцию Панино и сдал все-все собранные продукты.
— Староста! — бушевал переводчик. — Завтра доставить пять коров и три воза картошки!
Гусев угодливо кланялся. А на следующий день он опять ходил со двора на двор. На этот раз он сообщал верным людям: «Земляки наши в лесу подмоги ждут». Сбор продовольствия прошел значительно быстрее. Многие принесли шерстяные носки и варежки, теплую одежду: «Переправь, кому полагается».
А к вечеру от колхозного амбара отошли подводы с мукой, картофелем, мясом, теплой одеждой. На следующий день, чуть свет, в Старый Рукав примчались немцы: оказалось, вчерашние подводы попали к партизанам. На этот раз гитлеровцы сами волокли из дворов скот, хлеб. У старосты также выгребли все зерно.
В этот день Григорий Никитич попросил жену и детей выслушать и понять его. В Старом Рукаве знали, что семья Гусева бедствует, как все. И никто не удивился, когда пятнадцатилетняя Таня и ее младший брат Боря пошли побираться в соседние деревни. За день они обходили немало и видели многое. Вечером обо всем рассказывали отцу. А по ночам у фашистов чаще и чаще исчезали часовые, вооружение и боеприпасы, горели склады. Случалось, патрули задерживали ребят, но полицаи тут же опознавали их:
— Нашего человека пацаны: старосты Гусева дочка и ее брательник… Марш в отцовскую конуру, щенки бродячие!
Как-то Григорий Никитич попросил детей побывать у дяди Вани:
— Передавайте привет, узнайте о его здоровье. Хорошенько запомните все, что он вам расскажет.
Дядя Ваня, путевой обходчик железной дороги, встретил Таню и Борю приветливо, угостил печеной картошкой, напоил чаем. Прощаясь с ребятами, сказал:
— О встрече со мной никому ни слова. А бате своему передайте так: здоровье у меня нормальное, болеть некогда — почти все время идут поезда. Восемнадцать-двадцать эшелонов в сутки. Самое бойкое место — выемка седьмого километра. Подходы к ней удобные. Кругом лес. Дров можно наломать на целую неделю сразу.
Через несколько дней по всей округе разнеслась весть: на седьмом километре слетел под откос сдвоенный фашистский поезд.
В разгар осени в соседнюю деревню прибыла немецкая фронтовая часть. Ее штаб, застигнутый непогодой, остановился в Старом Рукаве. Начальник штаба приказал старосте:
— Истопить все бани. Зажарить кур.
Выполняя приказание, Григорий Никитич думал: «Известить бы партизан. Сам не отлучишься: сразу хватятся. А ребятишки в непогодь ночью в лесу, пожалуй, растеряются…»
Улучив момент, наскоро забежал домой. Позвал детей, рассказал, как найти партизан — идти по тропинке к бывшему хутору лесника. Сообщил пароль. Глубоко вздохнул, поцеловал ребят и пожелал сердечно:
— Час добрый!
Путь был долгим, изнурительным. Нудно цедил дождь. Под ногами чавкала липкая грязь. Колючие щетки елок царапали щеки. А Таня не замечала этого. Волновалась ли она? Да, конечно! Но самочувствие было радостное: «Пришла пора, когда и ты, Таня, сможешь отомстить врагу…» Борька тоже держался молодцом.
В указанном отцом месте — у березок-близнецов — их тихо окликнули. Вздрогнула Таня от неожиданности и… забыла пароль. Ответила с опаской:
— Таня… Гусева Таня.
В партизанском штабе Таня слово в слово пересказала все, что наказывал отец.
К Старому Рукаву народные мстители подошли перед утром. Бесшумно сняли часовых. Окружили дома, в которых расположились фашисты. Партизаны уничтожили штаб оккупантов, сожгли их автобусы, захватили особо важные документы и «языков».
Семнадцать месяцев в тылу врага Таня Гусева жила нелегкой опасной жизнью. Семнадцать месяцев — до возвращения Советской Армии — Таня Гусева была разведчицей и связной народных мстителей.
Через несколько дней после освобождения Ржевской округи от фашистских захватчиков в глубокий тыл — в Магнитогорск отправился поезд с подростками. Уральский город встретил их радушно. Он стал вторым домом Тани Гусевой и многих-многих ее друзей: они живут и поныне на нашей доброй магнитогорской земле. Таня окончила профессионально-техническое училище, стала строителем.
Каждое утро поднималась Т. Г. Гусева-Есина на леса магнитогорских новостроек. Она внесла свою, бойцовскую лепту в святое дело победы над фашизмом, а теперь закрепляла эту великую победу мирным созидательным трудом.