33. «Взрыв»

33. «Взрыв»

В мае 2005-го «Стоунз» пришли к выводу, что в мире есть еще места, которые нужно повидать. Мы объявили о турне «Bigger Bang» («Еще больший взрыв») в Нью-Йорке, на этот раз в Джульярдской музыкальной школе. Мы сыграли пару песен, в том числе подходящую для этого момента «Oh No Not You Again» («Ох, это снова не ты»), а потом направились в Торонто для подготовки шоу. Репетиции продолжались до тех пор, пока мы не приготовили 70 песен. На «Forty Licks» игрались песни, которые знали все, но в «Bigger Bang» появилось множество новых вещей, так что для того, чтобы отшлифовать и проработать их, потребовалось время. Впрочем, для этого и существуют репетиции, плюс мне никогда не могло наскучить исполнение музыки ради самой музыки, особенно с Китом. Иногда все заканчивалось тем, что я объявлял ребятам, что мне прекращаю разрисовывать сет-листы в перерывах между песнями, но они тем не менее оставались обязательной отправной точкой для всех.

Мы отыграли наше привычное клубное шоу, на этот раз — в концертном театре «Phoenix». Мику всегда казалось, что клубное шоу стоит недели репетиций, и он оказался прав — оно разгоняет жизненные соки по организму так. Как ни одна репетиция.

Как только мы подготовились, то отправились в дорогу.

Я прожил большую часть своей жизни в золотой клетке. Вот на что похожа жизнь в «Роллинг Стоунз» в период турне. Мы имеем привилегии, которые ассоциируются с известностью, но если смотреть изнутри, то это — место с высокими стенами, чтобы туда не проникали люди определенного рода, и чтобы я не мог оттуда выбраться.

Когда мы находимся в Англии, то стараемся вести жизнь, близкую к нормальной настолько, насколько это возможно. Мы с Джо теперь — дедушка и бабушка, и мы много тратим времени на то, чтобы быть семьей. И все-таки кое-что такое случается, когда мы все вместе вчетвером. «Стоунз» на гастролях — это бродячий цирк. Нас окружает безумие. И поэтому мы чувствуем себя заключенными в золотую клетку.

Все время нас окружает надежная охрана. Мы все время ныряем и проскальзываем сквозь, скажем, кухонные входы, потому что за нами всюду следуют люди. Спасибо моему надежному товарищу и телохранителю Гарди — с ним я знаю, что всегда защищен наилучшим образом. Бывали такие времена, когда Мик убегал из отелей с чемоданом через голову в грузовике с хлебом или мороженым. Мы ездим на работу с полицейским эскортом на включенных сиренах — отличный способ добраться до офиса.

Спрос на наши турне просто невероятен, и «Bigger Bang» стал самым востребованным. Теперь нам необходимо программировать свои души на отели и кочевой образ жизни, пренебрегая своими нормальными «я».

У нас всегда интенсивный график, и даже когда выдается свободный день, появляются чисто «стоунзовские» поводы делать то-то и то-то. Видеосъемки, интервью для местного телевидения — всё что угодно. Это значит, что нужно вставать гораздо раньше, чем мне бы хотелось, заниматься гримом и гардеробом — но это необходимо. Мы все испытываем на себе давление извне. Если это не торжественная встреча с лейблом или радиостанцией — то, значит, с мэром или местной футбольной командой. И всегда выпадает чей-нибудь день рождения. «Стоунз» не пропускают ни одного дня рождения во время турне — мы всегда здесь, чтобы петь и помогать имениннику задувать свечи. Мы никогда не остаемся на одном месте более двух или трех дней, что означает, что мы постоянно находимся в дороге — в аэропорт, в новый гостиничный номер, пакуя вещи и распаковывая их. Ни одного свободного дня — это правда.

Джо — единственная жена на зарплате «Стоунз». Слава Богу, что она сопровождает меня в турне — как и дети. Когда у них выдается такая возможность. Они добавляют всеобщее веселье. Однажды на сцене к моим ногам приземлилась пара белых ботфортов, и перед тем, как до них добрался Кит, я поднял их, а после песни заметил, что на них кое-что написано. Там было: «Папа, я люблю тебя. Твоя дочь Лия Икс».

Без семьи я давно сошел бы с ума. Джо постоянно готова к непрерывным изменениям, и она старается быть уверенной в том, что я — тоже. Её девиз — это «Никогда не ревнуй, не ной по поводу алкоголя и всегда занимайся сексом».

Уж поверьте мне — я — то знаю, насколько я счастлив.

Мы с ней путешествуем по миру со всем-всем-всем в 18-и чемоданах и сумках. У ней есть портативная плита, где она может разжечь волшебство; чемодан с принадлежностями для плавания, содержимое которого может поспорить с флагманским магазином «Boots»; плюс по крайней мере две гитары, которые мы используем в гостиничных номерах.

Если вы думаете, что моя комната содержится в порядке, то пусть тогда Чарли возьмёт с полки пирожок. Его комната предельно чиста. Я имею в виду — безупречно: всё точно на своих местах. Его сборы в дорогу — это предмет легенды. Сэвил-Роу — это его убежище. Один журналист как-то написал, что когда он брал у него интервью в его комнате, Чарли больше волновали складки его шелковых носок и их правильное положение — друг на друге — в выдвижном ящике его гардероба. Я видел эти выдвижные ящики — это просто красота. Чарли — самый организованный из всех людей, которых только можно встретить. В конце шоу, когда мы бешено срываемся к нашим лимузинам, которых ждут полицейские машины, чтобы отъехать с ними как можно быстрее, Чарли оглядывается на свою ударную установку в недовольстве, что его барабанные палочки сложены на несколько дюймов левее, чем нужно.

Так как Чарли учился в школе искусств, неудивительно, что он прекрасно рисует. Когда мы гастролируем, он рисует свою спальню, и он утверждает, что нарисовал каждую кровать, в которой он когда-либо спал. Думаю, он также рисовал каждое блюдо, которое ему когда-либо приносили в его номер. Он очень минималистичен, и его линии просты. Он может взглянуть на мои рисунки и сказать: «Ты переработал вот над этим», — тогда я смотрел на них и видел, что он прав, и что мне надо было оставить рисунок таким, каким он получился первоначально. Его советы всегда полезны, и я следую им.

Во время турне он рисует, потому что этим он занимается, когда ему становится скучно, а скучно во время турне ему становится, потому что они ненавидит гастролировать. Ему нравится содержать свой чемодан в порядке. Но он ненавидит быть далеко от дома. Он считает, что каждое турне для него будет последним, и, наверное, так и будет в действительности, за тем исключением, что он любит играть на барабанах, а барабанщиком в группе нельзя быть, когда ты сидишь дома. Я рад, что он с нами — постоянный компаньон по обеденному столу для меня и моей компании, и самое милое лицо, которое просовывается ко мне в гримерку перед концертом.

Во время пресс-конференций Чарли предстает во всей своей красе. Он стоит там со сложенными руками и ничего не говорит. Если кто-то спрашивает его о чем-нибудь, его обычный ответ: «Я не знаю». Почему? Потому что он не настроен говорить ни о чем, ему доставляет удовольствие дать поговорить нам остальным. Он — чудесный человек и во многом — настоящий английский эксцентрик.

Чарли и Билл были всегда очень дружны, когда Билл был в группе. Чарли говорит, что скучает по таким выражениям Билла, как: «Дорогой, я бы не прочь чашечку чая» в перерыве между дублями или «Хорошая пара титек вон там» на сцене. Сейчас они, наверное, еще более дружны, чем когда-либо.

Несколько лет назад, прямо после «Forty Licks», Чарли лёг в больницу. Он победил рак. Никакой суеты — он просто победил его.

В турне у нас есть стилисты, но в основном меня одевает Джо. Л’Рен одевает Мика, а с Чарли и так всё просто: его единственное требование — это чтобы его футболка и носки подходили к местному футбольному полю. Кит одевается только в вещи от Кита. Он также сам стрижется — он встает перед зеркалом, достает ножницы и режет.

Мы пересекали одни и те же границы столько раз, что мы знаем всех парней с таможенного контроля и их собак. Я стараюсь подружиться с собаками, натасканными на поиск наркотиков, и когда бы они не подходили ко мне, я командую им: «Сидеть», но когда собака садится, то значит, что она нашла что-то, так что я говорю:«Нет, нет, не надо сидеть», и парни с таможенного контроля смотрят на меня странными взглядами.

У всех четырех из нас есть по гримерной, которые должны быть оборудованы одинаково каждый раз, что делает приезд на все эти различные места концертов гораздо проще. Моя называется «Восстановление», через дверь — Кит («Лагерь «Рентген»»), Чарли называет свою «Коттон-Клаб», Мик — «Детальная Разработка». В «Восстановлении» всё направлено на достижение комфорта — там тепло и уютно, там стоят свечи, стереосистема и машина для готового эспрессо. Здесь я в основном и предпочитаю находиться. Я настраиваю гитары с моими роуди Дэйвом Роузом и Пьером де Бюпором, делаю тут одну-две зарисовки и перекуриваю сигаретку.

Кит оформляет «Лагерь «Рентген»» картонной фигурой Элвиса в золотом костюме в натуральную величину. Он выковыривает в зубах Элвиса дырки и вставляет туда косяк. В Мемфисе, когда к нему пришел Скотти Мур (гитарист Элвиса) и увидел эту картонную фигуру. Я спросил его: «Что ты подумал, увидев Элвиса в таком виде?»

Он ответил: «Если бы я мог, то задушил бы его».

Еще одна комната, где мы проводим время за сценой — это ложа «Гремучая Змея», место тусовки для всех. Логово для дебошей, разговоров, для песни и хорошей еды, где каждому предоставляется возможность разогреться перед концертом.

Организатор также обязан установить стол для снукера для Кита и меня. Это — требование, которое не обсуждается, и в контракте даже сказано: «Стол для снукера, а не для бильярда». Так что когда у нас есть возможность убить время, мы с Китом играем перед шоу — очень обязательное требование. Но наши игры не длятся очень долго, потому что нас вечно отвлекают от этого наши обязанности. Очень рады вас видеть. Нет, я Рон, а он — Кит. Мы вчетвером проходим гуськом мимо неограниченного числа людей. Улыбаясь и пожимая им руки, пережидая время, пока спонсоры и их клиенты нащелкают фотографий. Мы понимаем. Почему это нужно делать, и сейчас мы подошли к такой стадии, когда мы делаем это эффективно для себя, без лишней крови, перед тем, как снова вернуться в безопасное окружение наших гримерных. Мы желаем друг другу, чтобы это были самые короткие приветствия вообще. Как только с этим у нас покончено, приходит время гримироваться и одеваться.

Повсюду с нами — наши семьи. Где бы мы ни были, что бы ни случилось. У Мика 119 родственников. И в каждом городе есть девочки, которые утверждают, что они — бывшие подруги Кита.

Я стараюсь полежать перед каждым концертом, но это у меня не всегда хорошо получается, так как всегда приходит кто-нибудь из нашего цеха. Ронни, выходи встретить мэра, выходи встретить племянника Сэма. Кого-кого?

Когда становится совсем невыносимо, мы с Китом говорим: «Не могу дождаться выхода на сцену — там-то я обрету мир и покой».

В конце концов, мы вчетвером решили, что мы сами слишком усложнили себе жизнь. Это так сложно — быть заключенным за сценой довольно долгое время перед каждым концертом, что Киту пришла в голову идея проводить саундчеки на сцене. Это значит, что когда мы приехали с «Bigger Bang» в Европу, то вместо того, чтобы приезжать на место концерта в три дня ради шоу, которое начнется в девять вечера, мы не появляемся там до шести. Потом мы встречаемся в комнате для снукера, где наша команда уже установила наш скарб в пробном режиме, чтобы мы могли проехаться по нескольким песням. Это я, Кит, Чарли, наш клавишник Чак Ливелл, басист Дэррил Джонс и певцы Бернард Фоулер, Лиза Фишер и Блонди Чаплин, в то время как Мик бережет свою голос для шоу.

Роуди заботятся о наших гитарах, и я всегда путешествую с сорока штуками — или больше. Я должен это делать, потому что я меняю гитару почти в каждой песне — и мне всегда нужна одна за одной.

Я использую «Fender Telecaster B Bender» — гитару на ремне, которая придает эффект педальной стальной гитары в таких песнях, как «Honky Tonk Women» и «Dead Flowers» («Увядшие цветы»); черный «Zemaitis» на «Let It Bleed» («Лейся, кровь»), «You Got Me Rockin’» («Я рокую пред тобой») и «Rough Justice» («Скорый суд»); «Duesenberg» или мой «Les Paul», как у Слэша, на «Midnight Rambler». Также у меня есть «страт» для «Paint It Black» («Окрась в черное»); педальная стальная гитара для «Far Away Eyes» («Далекие глаза») и «Bob Wills Is Still the King» («Боб Уиллс — по-прежнему король»); компактная стальная гитара для «Happy» («Счастливый») и «Weisenborn» для песен вроде «No Expectations» («Нет надежд»). Я надеваю «Fender Stratocaster» для «Brown Sugar» («Коричневый сахарок») и всех остальных, если только это не акустическая песня, — в таком случае мы с Китом используем «Гибсоны».

На случай гастролей в Штатах я держу здесь полный набор своих гитар, а для Европы — другой полный набор. И нам всегда дарят гитары во время турне. Некоторые из них просто фантастические, как, например, та, что мне подарил Билли Гиббонс из «ZZ Top» — прекрасная серебряная гитара, которую я использую на «Satisfaction».

Когда кто-нибудь дарит мне гитару, я забираю её к себе в комнату, чтобы проверить её, и только потом кладу её к остальным. Спустя все эти годы у меня, например, собралась целое семейство гитар Тейлора — средненькие, а также известные.

Когда меня спрашивают о гитарах, все по какой-то причине хотят знать о гитаре в форме «сортирного сидения», которую кто-то сделал для меня в 1970-м. Её помнят, потому что она выглядит как сиденье для туалета, и она засветилась на фото времен «Faces». Также я играю в ней в клипе с «Top of the Pops». Но, честно говоря, она тогда уже не работала, и я с тех пор на ней не играл.

После шоу мы бросаемся прямо за кулисы, и нас забирает домой наш полицейский эскорт. А потом, в отеле, наступает еще большая проблема, так как чтобы устроиться там, нужна пара часов. Моя комната — больше не «Централ вечеринок». Я включаю телик и смотрю «CSI»[53] или «Закон», или «Order SVU», работаю над картиной и отдыхаю с Джо и детьми. Заходит меня проведать Бернард Фоулер. Иногда появляется Мик. А Кит говорит: «Заходи ко мне в номер».

Одно из немногих преимуществ жизни в гостиницах на гастролях — это то, что я могу посмотреть «CSI». Я — его большой фан, и во время «Bigger Bang» было время, когда в моем DVD-плеере не было больше ничего другого. Можете себе представить, как я полюбил его, когда после одного из наших концертов в Лос-Анджелесе я встретился с актерским составом «CSI Майами», «Вегаса» и «Нью-Йорка». Они наняли автобус, и 31 человек из этого фильма приехал на концерт. Я не уставал повторять им, как сильно я их люблю. И они пригласили нас с Джо посетить съемки «CSI Майами». После того, как я потусовался с ними целый день в лаборатории, в морге и на оружейном складе, они представили меня своим авторам. Я рассказал им, какие сюжеты мне понравились, и предложил несколько историй. Именно тогда подошел один из продюсеров и предложил мне сняться в одной из серий. Авторы решили, что я могу сыграть «дядю Рона» — взломщика сейфов — прямо здесь же, когда мы начали «мозговой штурм» по поводу новой истории.

Спустя месяц (или около того) я смотрел новую серию и раскрыл преступление задолго до её героев. Это была история, которая крутилась возле парня, у которого было слишком много ТГК[54] в крови. Я понял, что разгадка преступления — в этих следах от марихуаны, так что я позвонил одному из актеров, который пусть останется неназванным, чтобы похвастать ему о своих детективных способностях: «Привет, это Ронни. Я нашел разгадку. Это ТГК в его кровеносной системе».

Он не понял, о чем я толкую.

Я повторил: «ТГК, мужик. Марихуана».

Он запаниковал: «Ты где? Как ты узнал?»

Он взбеленился. Я объяснил, что говорю о фильме, а «коп» на другом конце провода признался, что подумал, будто я знаю, что он был на вечеринке, где курил косяки.

Ха! Я поймал копа из «CSI».

Нашей первой остановкой в турне «Bigger Bang» был Бостон, где мы сыграли на чтимом по играм команды «Red Sox» их бейсбольном поле «Fenway Park». Оказалось, что это — странное местечко, и я теперь понимаю, почему его не часто используют для концертов. Там установили огромную сцену посреди поля, за несколько сотен метров от сидений, и позволили некоторым фанам встать прямо перед ней, но не разрешили никому вставать за пределами поля. Фаны находились перед нами, а далее был пустой промежуток до самых сидений, из-за чего создавалось впечатление, что мы играем на полупустом стадионе. Мы не знали этого тогда, но как только мы покинули «Fenway», «Red Sox» пожаловались, что тяжелый вес нашей сцены примял все поле. Более 12 гектаров грунта пришлось заменить.

Во время репетиций там пришлось хранить нашу новую сцену в самолетном ангаре, потому что она была слишком большая, чтобы собирать её в другом месте — нам выдался шанс играть в Бостоне впервые. Для нас на ней было достаточно места для передвижений, но на первый раз на самой сцене вместе с нами стояли короба для 250 фанов. Им приходилось задирать голову, потому что сцена получилась очень высокой, и эти короба дали им возможность разделять с нами радость бытия на сцене и позволили им увидеть то, как всё выглядит с нашей позиции, с массой народа впереди. «Bigger Bang» начался.

Теперь на гастролях мы меняем сет-лист в каждом шоу. Многие думают, что мы так поступали всегда, но это впервые начало делаться на «Forty Licks». До него у нас был обычный «чистый» и «выдраенный» сет каждый вечер — иногда с незначительными изменениями. Для «Bigger Bang» мы включали по 4, 5 и 6 других песен каждый вечер.

Чак Ливелл записывал всё, что мы пели в каждом городе, так что он знал дату каждого концерта и каждую песню, которую мы на нем играли. Он советовался с Миком перед каждым шоу и напоминал ему, что мы не можем играть эту песню потому, что мы играли её в этом же городе два раза перед этим. Как только они договаривались, то подходили к нам с готовым сет-листом. Мик использует телесуфлер для того, чтобы все было в лучшем виде. В «Faces», когда я и Род Стюарт писали слова на бумаге, мы ставили их на пюпитры и никогда не прикрепляли их к ним, так что когда случался небольшой бриз, слова улетали со сцены, а мы в конце концов придумывали очень интересные стихи.

Начиная с «Fenway Park» я мог сказать о себе, что я стал играть лучше — да и все мы. Это было очень здорово, и это было очевидно всем, кто видел нас. Лучшая группа в своей лучшей форме.

Когда 40 лет назад американцы разыгрывали свой первый Суперкубок, группа там не играла — в тот вечер «Стоунз» были на шоу Эдда Салливана. Многомиллионная аудитория была так обрадована этим, что трансляция Суперкубка была передвинута, чтобы каждый мог посмотреть и то, и другое. Сейчас Суперкубок смотрят миллиард зрителей, так что для Суперкубка XL[55] мы решили выступить там в Детройте.

Наша сцена в форме языка, который как бы лижет поле, проектировалась специально для этого события. Она весила 18 тонн и её привозили на поле по частям. У 350 волонтеров (которые тренировались над этим несколько недель) было только 5 минут и 30 секунд, чтобы собрать её. Наша гримерная находилась внутри сцены, и мы прятались в черной коробке, который они выкатили на поле в качестве одной из частей сцены. Мы сидели там как в западне вчетвером — плюс гитары, — смотрели друг на друга и надеялись, что всё произойдет вовремя. Так и случилось. Мы чуть не обделались от страха, но это был памятный момент.

За два года до того, как мы сыграли на Суперкубке, там дала шоу Джанет Джексон — её костюм соскользнул, и миллиард зрителей увидел одну из её титек. На следующий год они пригласили Пола Маккартни, потому что никто уже не волновался за его титьки. Национальная футбольная лига и Американская телесеть не волновалась ни за одну из наших частей тела — только за наши языки.

Мы сказали, что мы будем делать своё дело, но они склонились к тому, чтобы делать ихнее, так что они поработали над тем, как заглушить соответствующие слова. Спонсоры задержали дыхание и молились, что никто их нас не добавит еще один «***» в песню, чтобы перехитрить парня за кнопкой с глушением.

Сцену собрали, мы вылезли, поставили всех на уши, а спустя 12 минут покинули это место.

А потом был Рио. Бесплатный концерт на пляже Копакабана — нас увидели на сцене 50–100 тыс. зрителей. Пляж был длинным, и все остальные — где-то 1–2 млн. человек — либо растянулись по пляжу на более чем полтора километра, либо свесились с балконов по левую сторону от нас вдоль улицы. Либо же они сидели в лодках справа от нас. Либо они просто были в воде.

Для этого шоу сцену также пришлось перепроектировать, потому что она была слишком тяжелой для пляжа, и нам пришлось установить массивные экраны на всей протяженности пляжа, так что каждый мог что-то увидеть. Мы также установили на два километра динамиков по всему пляжу, что создало реальные проблемы для наших звуковиков из-за задержки звука на расстоянии.

Шоу стало историческим. Никто никогда не устраивал ничего такого же грандиозного. Мировой рекорд по численности народа на пляже Копакабана принадлежит Роду Стюарту, но он играл там в канун Нового Года, а в Рио — традиция, когда каждый встречает Новый Год на пляже, так что — не в упрек Роду — там и без него был бы народ. Мы претендуем на рекорд по наибольшему количеству людей, которые пришли именно на концерт.

С той самой минуты, как мы прибыли в Рио, там собралось столпотворение. Мы сидели взаперти в отеле три дня перед шоу. Наши начальники охраны Эрик и Гварди никогда не работали так усердно. Вертолеты с документалистами и прессой нетерпеливо болтались в небе. Из наших балконов в «Замке Копакабана» мы видели тысячи фанов, которые наблюдали за саундчеком, постройкой сцены и за трансвеститами, которые с важным видом прохаживались на параде. Фаны замечали, как мы выходили на свой высокий балкон, и шум поглощал нас. Настоящее безумие трудно описать.

Никто из нас даже не представлял, сколько людей в точности появятся на концерте, и пляж перед сценой оставался пустым вплоть до нескольких часов перед концертом, но пляж сзади словно вздымался. Отель был прямо через дорогу от пляжа, и там пришлось построить дорожку через улицу, чтобы мы могли попасть туда. Если бы мы попытались пересечь улицу в ту ночь, то не попали бы туда до следующей среды.

К 8 часам место стало заполняться, и когда мы прошли по своей дорожке, то миллион или вроде того людей кричали. Ревели и пели нам. Отовсюду мелькали вспышки. Когда мы шли, то казалось, что сюда собралась еще и вся Южная Африка.

Только когда мы добрались до малой сцены, то полностью ощутили величину толпы. В Рио, когда малая сцена переместила нас в публику, шум просто оглушал, мы такого никогда не слышали ранее, и именно тогда мы вчетвером внезапно поняли, что нас окружает почти два миллиона людей. Когда думаешь об этом всеобщем шуме, когда никто и не думал испортить вечер — это можно описать только как массовое счастье.

Мы с семьей видели, как на следующий день убирают на пляже — наверное, многие дни спустя после этого в Рио трудно было найти хоть один лимон после того, как там были выпиты миллионы бутылок «Кайпиринха».[56]

В Буэнос-Айресе нас ждало подобное же веселое безумие. Во время поездки из отеля на стадион вокруг нас снова было столпотворение — на этот раз из сотен людей на мотоциклах — не просто ехавших, а сидевших на дамском седле так, что можно было фотографировать. Мы наблюдали за ними из автобуса и кричали: «Будьте осторожны, отъедьте от автобуса!» Это просто чудо, что никто не был задавлен.

Фаны в Аргентине были повсюду — как и везде, и они даже пели под нашими балконами. Они стояли там целый день, выпевая наши имена до трех часов дня, перед перерывом на обед, а потом они вернулись в пять и пели всю ночь напролет. Это — новый вид мании.

Во время нашего второго шоу в Буэнос-Айресе на огромном футбольном стадионе «River Plate» шел проливной дождь, который лил как из ведра во все время концерта. В прежние времена играть под дождем было проблемой. Теперь все наше оборудование — водонепроницаемое, так что нас не ударило током, но мы всё-таки промокли.

Всё, что мы могли видеть с главной сцены — это облака пара, которые поднимались от волн из трепещущих мокрых людей. А на малой сцене на нас полетели футболки. Мы надели шляпы, чтобы попробовать остаться сухими, но это не сработало — и вот мокрые футболки летели на нас так быстро и яростно, что мы в конце концов чуть не барахтались в них и стали такими же мокрыми, как все остальные. Мик начал размахивать футболкой над своей головой, и вскоре все в публике стали размахивать своими, пока всё поле обозрение не заполнилось колышущимися рубашками. Теперь они стали лететь на нас со всех направлений, без остановки, пока мы играли — это означало, что куча девчонок показывали нам свои титьки под дождем.

Это было прекрасно — пока одна из футболок не приземлилась под малой сценой и не спутала там передаточный механизм. Мы не смогли уехать. И вот мы оказались в самой гуще публики без каких-либо путей к отступлению. В центре потной и топлес аргентинской толпы — пока, наконец, наша команда не освободила нас, и мы поехали назад к более безопасной основной сцене.

Я пригласил Марадону прийти повидаться со мной после шоу. Я все время называл его Ронни, а он меня — Диего, пока мы травили друг другу байки в течении нескольких часов. Я убедил Лию позвонить своим друзьям — фанатам футбола в Англии, чтобы она рассказала, с кем мы сейчас. Не будучи большой фанаткой футбола, она позвонила домой и сообщила такие новости: «Я сейчас с Мадонной — видимо, он хорошо играет в футбол».

И как тут не вспомнить Китай, что стало для меня как историческим, так и нелепым опытом. Мы собрались сыграть там в 2003-м и запланировали концерты в Пекине и Шанхае, но вынуждены были отменить их из-за эпидемии атипичной пневмонии. Так что мы определено решили сыграть там на этот раз. Кит даже решил, что это даст ему возможность почувствовать себя в роли Марко Поло.

Нас критиковали из-за того, что мы сыграли в 8-и тысячном театре вместо стадиона. Причина, по которой мы играли на маленькой площадке, была в том, что мы осваивали новый горизонт и не знали, чего ожидать. И всё-таки мы устроили телетрансляцию, так что вся эта страна могла составить свое отношение к рок-н-роллу.

Мик решил, что мы должны пригласить специального гостя, чтобы спеть дуэтом «Wild Horses» («Дикие лошади»), так что он позвал Куи Жиана — дедушку китайского рока — чтобы он присоединился к нам. Это — парень, чьи песни подпадали под цензуру правительства всю его жизнь. Мы болели за него, а он болел за нас.

Китайские цензоры вначале решили запретить 4 песни: «Honky Tonk Women» («Женщины из хонки-тонка»), «Let’s Spend the Night Together» («Давай проведем ночь вместе»), «Brown Sugar» и «Beast of Burden» («Вьючное животное»). Но когда мы прибыли, они пришли к нам и сказали, что мы также не можем петь «Rough Justice» («Скорый суд»).

Этот концерт был исторически важным и стал вроде церемонии закладки первого камня на личном уровне. Ступить ногой на китайскую землю для меня означало ранее не планировавшийся марш-бросок. Я просто уверен, что все там врубились в эту странную зарубежную четверку, так как даже вооруженные солдаты притаптывали ногами в такт нам.

Наконец, мы сыграли и в Китае. Теперь пришло время подвергнуть испытанию мою живопись. Я организовал свою выставку в прекрасном домике в Шанхае. Картины висели на улице, и сам вечер добавил им замечательный восточный шарм. И все же напряженная клаустрофобия города напирала. Шанхай — это смесь «Blade Runner»[57] и кино 60-х о кунг-фу. Хотя город и кишит людьми и в нем не хватает чистого воздуха, внутри него было спокойно. Васко Василев играл на цыганской скрипке, и, кажется, в Китае моя живопись понравилась. Это было фантастикой. Я торжествовал. Снова.

Из Китая мы полетели в Австралию, а из Австралии — на Новую Зеландию. К тому времени мы были в дороге уже 8 месяцев и чувствовали себя опустошенными. Нам всем был нужен перерыв, так что Джо, я, Патти и Кит направились на Фиджи.

Это — тихое и пышное местечко с самыми дружелюбными туземцами. Тут гуляют олени и дикие лошади, а прекрасные редкие птицы (в их числе Джо и Патти) добавляют прелесть всему острову. Все заселились, и мы с Китом прошлись на кайяке по бесконечным кораллам, которые раскинулись перед нами, как краски на палитре художника. Все мы вчетвером наслаждались нашим маленьким роздыхом — пока Кит не повредил себе голову. Пару дней после своего падения у него просто были надоедливые головные боли, но потом всё повернулось так плохо, что мы поняли, что это — гораздо более серьезно.

Его забрали с острова, СМИ раздули шумиху вокруг него, и наконец, его залатали. Я очень беспокоился за Кита — мне было страшно за моего товарища и за его семью. Мы с Джо избежали всеобщего безумия, так как остались на Фиджи паковать вещи Кита и Патти. Когда, наконец, всё пошло на лад, я и моя семья почувствовали настоящее облегчение. Потребовалось, чтобы произошло нечто вроде этого случая, чтобы показать, насколько близки Ричардсы и Вуды. Мик, Чарли и я хотели вернуться в свою группу, я хотел вернуть своего друга, а мир нуждался в Ките. Кажется, мы просто прилепились теперь друг к другу.

Мик объявил, что мы отменим несколько шоу, чтобы дать время Киту поправиться. Мы уже отменяли из-за Кита несколько шоу в прошлом — когда он упал дома со стремянки в 1998-м, и когда в один из его пальцев попала инфекция после того, как он поранил его о нож перед Небуортом, но на этот раз это были 6 недель посредине мирового турне. В прессе даже были спекуляции по поводу того, что Кит больше не вернется, и мы прикроем весь остальной «Bigger Bang».Но все, кто предсказывал нам конец, не знали, каков череп этого парня.

Мы снова отправились в дорогу по прошествии июля, и на этот раз мы поехали в Европу. Мику пришлось перенести шоу в Порто и Испании. У него болело горло, хоть в Португалии и горели леса; когда мы прибыли в Порто, там было столько дыма в воздухе, что даже дышать было тяжело. Из-за этого неожиданного перерыва я снова открыл для себя музей Прадо и показал своей семье «Гернику» Пикассо, плюс расстрелы глазами Дега и Гойи.

В Италии мы играли на стадионе «San Siro» сразу после того, как итальянцы выиграли Мировой Кубок. Мик пел на итальянском, и во время биса мы пригласили на сцену игроков Алессандро дель Пьеро и Марко Матерацци — последнего ударил в приступе безумия головой французский игрок Зидан. Я ударил его головой еще раз — к радости французов, бывших в публике.

В Англии мы играли на твикенэмском регби-стадионе, и мы с Джо провели наш привычный «Вудфест». Когда бы «Стоунз» не играли в Лондоне, мы устраиваем вечеринку для всех, это — вроде благодарности. Вся группа и её команда приходит поотмечать и хорошенько выпить. Подготовка к этому занимает около 3-х дней, и весь наш сад превращается в тематический город под навесом. Эти легендарные вечеринки начались проводиться на мой 50-й день рождения, тогда была ковбойско-индейская тематика. Потом у нас были китайские вечеринки, подводные вечеринки… мы придумывали всё, о чем только можно подумать.

Джо — она же мисс Органика — любит привносить элементы здоровья, так что у нас есть соковый бар. В список гостей входят наши самые близкие и дорогие люди. Все наши дети, все дети «Стоунз», мой лучший друг Джимми Уайт, Келли Джонс, Пэт Кэш, Сила Блэк, Трейси Эмин, Ронни О’Салливан, Том Стоппард, Оуэн Уилсон, Майкл Оуэн и Кейт Мосс — это только немногие из всех.

Сын Кита Марлон познакомил меня с Кейт в доме Ноэля Галлахера «Supernova Heights», и с тех пор мы подружились. Она и Джонни Депп любят приходить к нам. В первый раз Джонни принес прекрасную компактную стальную гитару для меня в качестве подарка, и я показал ему свою коллекцию, одновременно мы курили его табачную смесь, закручивая её в «Ризлы»[58] с лакрицей. Эти двое были таинственной парочкой, и они были невероятно красивы. Джо до сих пор не может забыть, как Джонни подарил ей свою рубашку. У моего сына Джесси был небольшой романчик с Кейт во время этого длинного радостного лета. Они приехали в Ирландию, Кейт снимала и потом накладывала на это отличную музыку на своей «Super 8». Мы сидели чудными солнечными днями на моем теннисном корте в «Сэндимаунте». Кейт стала частью нашей шайки. И вот однажды Джесси подошел ко мне и сказал: «Папа, мне придется сойти с этих американских горок». Она — по-прежнему желанный гость у нас и наш друг, она приводит свою дочь Лилу поиграть у нас, пока мы обмениваемся друг с другом рассказами о своих приключениях.

Наши «Вудфесты» проходят просто отлично, потому что на них собирается группа таких разных людей, которые смешиваются вместе. Из этого всегда получается конфетка. Они немного шумные, но после всех этих лет наши соседи привыкли к ним. И они получают бесплатное шоу с фейерверком. Самая последняя вечеринка — мой цыганский 60-летний юбилей — стала самой скандальной, самой экзотичной и самой приятной.

Из Европы мы вернулись назад в Штаты. Во время нашего второго выступления в Нью-Йорке к нам присоединились Билл и Хиллари Клинтон. Он отмечал свой 60-й день рождения в театре «Beacon» и приурочил это событие одновременно к сбору средств для своего благотворительного фонда и к съемке фильма о «Стоунз», который снимал Мартин Скорцезе, в котором оно стало центральным событием. Наблюдать за Марти в процессе работы — это просто невероятно, он просто тонет в ней. Мы провели неделю на съемках вместе с ним и с замечательным хозяином всех лучших кинематографистов Голливуда.

Кажется, что операторов было больше, чем зрителей, и тусовка с Клинтонами превратилась в самый большой званый прием из всех. Билл, Хиллари и «Стоунз» пожали руки бессчетному количеству дорого расплатившихся за свои места гостей, некоторые из которых выжали из себя до 500 тыс. долларов за эту привилегию.

Я встречался с Биллом ранее, но мне в общем-то не выдался шанс поговорить с ним в тот вечер, так как там было очень много народу. Он был, как обычно, преисполнен шарма и выказал большой интерес к каждому, кого встречал. Джо недавно открыла свою органическую косметическую марку и подарила свои продукты Хиллари. Ей особенно понравилось масло для тела, и она спросила Джо, как им пользоваться. Джо ответила, что нужно вылить немного в теплую ванну, намазать немного его на кожу перед сном, или вылить все на Билла — это было встречено демократической улыбкой.

С нашими шоу в Нью-Йорке совпала моя выставка в галерее «Поп» в Гринвич-виллидж. Она прошла хорошо, и я был поражен, что в Большом Яблоке полюбили мою живопись. Но не только в Нью-Йорке. После встречи с агентом Мухаммеда Али меня представили Дэниэлу Кросби, у которого был серьезный опыт в арт-бизнесе в Штатах. Этот человек выставлял работы Уорхола и Харинга, так что я оказался в хорошей компании.

Мы с Дэниэлом организовали арт-турне по Соединенным Штатам с целью представить мои труды коллекционерам изящных искусств. Проведение шоу в таких крупных городах, как Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лос-Анджелес и Вегас открыло нам доступ к коллекционерам, которые раньше никогда не видели ничего подобного.

«POP International» в Нью-Йорке, «San Fransisco Art Exchange» в Сан-Франциско, «Gallery 319» в Лос-Анджелесе и галерея «Jack» в Лос-Анджелесе провели удачные для меня шоу. Но я не знал, что они понравились также и Биллу с Хилари. Ночь спустя, после вечеринки Билла, в моем гостиничном номере зазвонил телефон, и, конечно, уверенный женский голос на другом конце линии сказал: «Сэр, с вами на линии — президент Соединенных Штатов».

Я: «О, вау!»

Она: «Вы должны принять этот звонок».

Обрадованный этим великолепным началом телефонного звонка, я неожиданно услышал теперь уже известный мне южный говорок. Билл сказал: «По поводу твоего арт-шоу, о котором мы говорили вчера — каков адрес галереи? Я был бы рад прийти и посмотреть на некоторые из твоих работ, пока они в городе».

Шоу уже паковали, чтобы перевезти на следующее место — но это был Билл, так что я схватил телефон и остановил колеса в пути, чтобы там снова повесили выставку на место. Я чуть не опередил Билла. В типичной Билловской манере он немного опоздал, так как был погружен в атмосферу Виллидж, приветствуя разных людей и выкраивая время, чтобы поговорить с моим водителем. Мы с ним прогулялись по выставке и поговорили о наших любимых художниках. Когда он ехал домой, у него под рукой уже были две моих картины. Одна из них была портретом Билли Холлидей и Бесси Смит, в которых он был влюблен. Другая была сценкой из «Стоунз» на малой сцене. Я написал на ней: «С днем рождения Вас, мистер Президент». И это было серьезно. Потом он позвонил мне в Англию и сказал, что Билли украшает стену в его офисе. А вторая картина смотрит на реку, что возле его дома в Литтл-Рок.

На следующее утро снова зазвонил телефон, и на этот раз это была Хиллари. Она звонила от своего имени — без секретаря, без формальных инструкций, просто её знакомый голос, который произнес: «Мой муж пришел прошлым вечером домой с двумя прекрасными картинами». Она была очень любезна, и я подумал, что может быть, они повесят что-нибудь моё однажды в Овальном Офисе. Мы поболтали несколько минут, а потом она выразила мне благодарность официально в качестве сенатора Соединенных Штатов от Нью-Йорка за всё, что «Стоунз» сделали для Нью-Йорк-Сити.

Учитывая, что все турне окружены выпивкой, оставаться трезвым — это настоящий вызов. Моё рабочее место изобилует алкашами. Я сейчас в порядке и вышел на качественно новый уровень «завязки»». Один из плюсов трезвого образа жизни — это то, что я могу в полной мере оценить все качества этих невероятных людей вокруг меня. Взгляните на Кита. Впервые за долгое время я действительно начал понимать то, что Кит говорит. Хотя в его голове несколько заклепок, там также находятся отличные мозги, в которых полно историй и шуток. И теперь я не забываю то, что он мне говорит.

В ноябре 2006-го, в середине «Bigger Bang», когда мы уже готовились отдохнуть на Рождество, умер мой брат Арт. Я вылетал к нему в перерывах между шоу, чтобы быть с ним. И я находился с ним, когда он закрыл свои глаза навсегда. Несколько недель спустя я написал для того, чтобы прочесть это на его похоронах, следующее:

Сегодня с нами специальный гость: Король Артур.

Теперь я — глава семьи — гораздо раньше, чем я ожидал, — и мне бы хотелось поблагодарить вас всех за то, что вы пришли проводить сегодня моего брата Артура в последний путь. Без него и его наставничества я определенно никогда бы не стал тем, кто я есть сегодня. Не только как музыкант и художник, но и как человек, который имел самое сокровенное удовольствие и удовлетворение от того, что знал его как друга и вдохновителя. Он был для меня как брат. Да так оно и было…

Мы все будем помнить о дяде Арте с любовью. Не было ничего, чего бы он не мог сделать для вас. Я очень горжусь Энджи (его женой), и я горжусь Саймоном (его сыном) и его семьей.

Когда я был молод, мама и папа помогали нам, троим мальчишкам, обрести широкую душу, и не ограничивали нас ни в чем. Начиная с репетиций в задней комнате, компаний в школе искусств, битников и девушек, его музыкальное первопроходство простиралось от джаза Луи Армстронга и Сидни Бекета, Биг Билла Брунзи и джаз-бэнда Криса Барбера до Сирила Дэвиса и Алексиса Корнера и первого комбо Арта Вуда, которое превратилось в «the Art Woods». Здесь с нами Джон (Лорд), Дерек (Гриффитс) и Малькольм (Пул). Все они возделывали новую музыкальную почву с такими людьми, как Чарли (Уоттс), поддерживаемые Родом (Стюартом) и Длинным Джоном Болдри. Арт пригласил в Англию таких мастеров блюза, как Хаулин’ Вулф и Литтл Уолтер, на такие исторические площадки, как «Эл-Пай-Айленд», «the Marquee», клубы «100» и Кена Кольера.

Он научил меня первым гитарным аккордам на гитаре Дэйзи — песни вроде «Hard Travelling» («Тяжкое путешествие»), «Midnight Special» («Полночный специальный поезд»), «Froggy Went a Courtin’» («Лягушонок стал ухажером»), «Smokestack Lightning» («Молния из дымовой трубы») и первому проходу на испанской гитаре — с помощью Джима Уиллиса и Лоуренса Шиффа.

Я написал ему много писем в дни его военной службы в Платном корпусе Королевской Армии, который с помощью его сержанта Мика Барретта известен тем, что выгнал японцев с Девайзеса[59].

Я не считаю, что теперь потерял всех из моей непосредственной семьи, потому что у Джо и у меня есть все вы, кто любит Арта от всей души. Мой внук, Маленький Артур, говорит: «Теперь я — единственный Артур». Я бы хотел поблагодарить всех его друзей из пивной «Tide End», которые всегда мощно поддерживали его и Энджи. И ансамбль — Пита, Мика и всех ребят.

Он попросил, чтобы я рассказал вам эту шутку. Две змеи ползли по джунглям, и вдруг одна говорит другой: «Мы ядовитые или констрикторы?» Вторая змея ответила: «Это странный вопрос для змей, почему ты спрашиваешь?» И первая ответила: «Потому что я прокусила себе губу».

Если кому-то хочется найти поддержку в час скорби, я помогу вам в этом… правда, мне показалось особенно важным, что мне выпал шанс сказать ему лично: «Прощай», и я сказал: «Твоя душа и твоя любовь будут жить вечно».

Мы сегодня прощаемся навечно с особым человеком… Королем Артуром.

После того, как я прочел некролог, который были написан для него, то вспомнил, что во время Второй Мировой войны — это было до моего рождения — у Арта и Теда был коклюшный кашель, и мой папа вывел их из «Андерсоновского» убежища в саду домой и купил им карандаши и книжки-раскраски, так что мальчики могли рисовать и не бояться бомб, которые падали на Лондон. Так как они научились рисовать, то в конце концов оказались в школе искусств. И так как они сделали это, то я — и подавно.

Тед играл джаз, в то время как Арт занялся блюзом и роком, в те годы играя со всеми подряд в Англии и Франции. Когда он больше не мог зарабатывать себе на жизнь музыкой, он начал заниматься рекламой — рисовал брошюры и листовки — и продолжил играть, на этот раз уже для себя. Он ни на йоту не ревновал меня — как и Тед, — и Арт всегда говорил: «Я счастлив, что Ронни добился такого успеха за всех нас троих».

Мы проводили его как надо, а спустя несколько месяцев собрали команду из его старых товарищей на единственный — и последний — концерт «Все звезды Арта Вуда» в его честь. Он прошел седьмого числа седьмого месяца 2007-го — в этот день ему могло бы исполниться 70. Ему бы это очень понравилось.

Я скучаю по Арту и Теду, потому что семья — это значит для меня очень многое. Почином Теда стала нетронутая коллекция мастеров джаза под названием «Тед Вуд: торжество всей его жизни». Мы с Джо всегда на первое место ставим семью, детей и внуков, потому что семья — это очень важно. На самом деле мы очень даже понимаем это. Папа Мика Джо умер, когда мы были на гастролях, и после того, как мы с Джо совершили однодневную поездку в Англию, чтобы попрощаться с Артом, Мик сделал то же самое для своего папы. Если «Роллинг Стоунз» — это бродячий цирк, то мы, в конце концов — это семейный цирк.

Опустошенные после «Bigger Bang» и перед тем, как снова уехать в мини-турне весной 2007-го (чтобы отработать те концерт, которые нам пришлось отменить), мы провели семейные каникулы на Сейшелах: я, Джо и Тайрон, Джесси и его жена Тилли со своими детьми — Артуром и Лолой; Джэми и его жена Джоди, плюс сыновья Чарли и Лео; и, наконец Лия со своим женихом Джеком. Но там несколько дней шел дождь, и Джо решила, что вместо того, чтобы сидеть под дождем (мы могли бы делать то и дома), мы должны найти солнце. Мы направились в Кению.

Каждый раз, когда мы посещаем Африку, мне на ум приходит внезапная мысль о том, насколько прекрасна наша планета, и как легко мы её можем разрушить. Будучи ярым излучателем углерода (если принять во внимание то, сколько я летаю на самолетах), я решил, что мне нужно что-то предпринять в связи с этим. Я начал с того, что нарисовал несколько картин с изображением вымирающих объектов живой природы для того, чтобы собрать деньги для различных проектов. Одна из этих картин — слон и носорог — оказалась на 40 тысячах футболок, которые распространила благотворительная организация «TUSK», чтобы собрать деньги на охрану вымирающих видов.

Не так давно я создал «Ronnie Wood Wood» — лес в Мозамбике. Я скооперировался с компанией «Carbon Neutral», чтобы посадить деревья в Национальном парке Горонгоза — на участке, над которым нависла серьезная угроза. Деревья, которые мы посадили, помогут впитать диоксид углерода и защитить наш климат. Конечно, я не мог начать это дело в одиночку, так что я дал фанам шанс помочь мне. На мой призыв откликнулись тысячи из них, они присоединились к моему крестовому походу, чтобы засадить «Лес Ронни Вуда» деревьями.