2. Начало

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Начало

Под влиянием всей этой разношерстной музыки я решил, что мне нужна группа. Группа была у папы, у Теда была скиффл-группа «Candy Bison», а Арт пел с «Blues Incorporated» — с первой британской ритм-энд-блюзовой группой. Это была команда белых парней, которые звучали как чернокожие прямо из Чикаго. В ней были Арт, Алексис Корнер на гитаре, Дик Хексталл-Смит на саксе, Спайк Хитли, Джек Брюс на басу и Чарли Уоттс на барабанах. Они начинали в клубе «Marquee» на Оксфорд-стрит в центральном Лондоне, но вскоре перебазировались в клуб «Ealing», который благодаря им стал настоящим домом британского ритм-энд-блюза.

Это был глухой подвал с крохотной сценой с одного конца баром с другого, и в нёго всё время набивалось, как сардин в банке, более сотни людей. Там было так горячо, что даже потолок покрывался испариной. В этом местечке — в «Сыром Лифте» — рождались музыканты, готовые роковать.

Вся задумка была в том, что каждый, кто хотел выступить, могли сделать это с согласия всей группы. Именно так впервые выступил Мик Джаггер, который пел с моим братом Артом перед тем, как зависнуть с Китом Ричардсом и Брайаном Джонсом. Также с группой Арта пел Длинный Джон Болдри — перед тем, как он открыл миру Рода Стюарта и создал группу «Steampacket». Клуб «Ealing» и «Blues Incorporated» сильнейшим образом влияли почти на всех, но особенно на «Fleetwood Mac», «Yardbirds», Манфреда Манна, Джона Мэйолла и «Pretty Things».

Так же сильно, как я желал тусоваться со своими братьями и делить с ними их музыкальные приключения, мне также хотелось сделать и что-то своё. Тед и Арт приходили и показывали мне фотографии со своих безумных вечеров, думая, что они оказывают этим мне честь, но этим они наступали на мою любимую мозоль. «А вот участники моей группы», — говаривали они, и я только вылуплял глаза. Митч Митчелл играл с Артом перед вступлением в группу Джимми Хендрикса, Ронни Лейн для Арта тестировал усилители, а Кит Мун просто ошивался около них. Я всегда видел Муни на обратном пути из Илингского колледжа искусств, когда поезд проезжал мимо поля, на котором он гонял в футбол по ту сторону ограды из рабицы.

К 1962-му Арт начал выступать в поддержку таких фантастических звезд ритм-энд-блюза из Америки, как Хаулин’ Вулф, Литтл Уолтер и Мэй Мерсер. Арт также выступал в «Klooks Kleek» — в большом старом клубе в Уэст-Хэмпстеде, где собирались поиграть все крутые парни. Некоторое время «Blues Incorporated» Арта были группой-резидентом клуба «100».

После того, как она перебазировалась из «Marquee» в клуб Кена Кольера, Чарли Уоттс решил покинуть группу. Он пришел к Арту и сказал: «Я получил предложение присоединиться к «промежуточной» группе». (То есть к какой-то неизвестной группе, которая выступала между первым и вторым основными ансамблями — вроде той, в которой мы с Тедом играли в «Мальборо».)

Арт пожал плечами: «Если ты действительно хочешь этого, я даже помогу тебе перенести твою ударную установку». А потом спросил: «Кто же они?»

Чарли ответил: «Они называются «Роллинг Стоунз»».

Мой мир ограничивался тогда местностями Коули, Аксбриджем и Уэст-Дрейтоном. В этой глуши Брайан Пул, Клифф Беннетт и Рой Янг почитались наравне с Элвисом. Но тех, кто играл в этих краях живую музыку, подстерегала опасность, так как местные хулиганы — Лорд Крыса и его банда — обязательно приходили и затевали драку. Крыса был рокером, он носил кожаную куртку с кнопками, носил с собой ножи и терроризировал всех в округе, потому что это, собственно, и была его работа. Он командовал ночлежкой при кафе «Две Сестры» на центральной улице, и когда я был подростком, мы обходили её стороной. Особенно Лорд Крыса любил затевать драки с американцами с воздушной базы в Руислипе, и я часто слышал рассказы о том, как люди вылетали из переднего окна «Двух Сестёр». Одним словом, с Лордом Крысой и его бандой лучше было не связываться…

К тому времени у меня выросли ощутимо длинные волосы, что выглядело по-особому, так как почти все, кого я знал, носили короткую стрижку. На улице люди спрашивали меня: «Ты — мальчик или девочка?» Мне это было всё равно, так как длинные волосы были неотъемлемой частью моей личности. Моим родителям тоже было все равно. Мой папа никогда не заставлял меня пойти постричься. Однажды он сказал мне: «Сынок, если хочешь выглядеть именно так, это — твоё дело».

Таким образом, у меня теперь было много дел — я стал набирать друзей в свою группу. Долго мне искать, впрочем, не пришлось. Рядом со мной жил Ким Гарднер, Тони Манроу — на другом конце улицы, а Али Маккензи — в другом квартале. Я решил, что мы назовемся «The Thunderbirds»[6], по песне Чака Берри 1960 года «Jaguar and the Thunderbird» («Ягуар и птица-гром»).

Первыми участниками группы стали Тони и я, но у нас на двоих был только один усилитель — для вокала и двух гитар. Поэтому мы пригласили в группу Кима — у него был собственный басовый усилитель. С двумя усилителями мы роковали в Бирмингеме, Лейстере и Манчестере, но в основном мы роковали в Йивсли. Мы играли репертуар «Мотауна» — песни вроде «Ain’t That Peculiar» («Разве это не особенно») и «Baby Don’t You Do It» («Крошка, не делай этого») Марвина Гэя и «Needle in a Haystack» («Иголка в стоге сена») «Вельвелеттс». Мы играли Бо Диддли, «Темптейшнз», «Бич Бойз» и Джимми Рида — всё на одном концерте. Я обычно пел вещи Чака Берри «Talkin’ ‘Bout You» («Говорю о тебе»), «Maybellene» («Мэйбеллин») и «Too Much Monkey Business» («Слишком много напрасной работы»). Тони тоже пел, но настоящим певцом среди нас был Али, так что он пел большинство песен. Мы репетировали друг у друга, когда чей-нибудь гараж был не занят, и джэмовали, пока нас не выгоняли. Наконец, у нас появилась другая репетиционная база, когда один весьма любезный джентльмен, который открыл магазин пластинок «Радуга» прямо за «Нэг’с Хед», пустил нас репетировать на витрину его магазина. Помнится, он испытующе глядел на нас, а потом объяснялся со своими покупателями, в то время как мы громыхали, выставив стекло в витрине и издавая всевозможные шумы. Каждый, кто проходил мимо того магазинчика, невольно присутствовал на нашем бесплатном концерте; у нас даже появилось несколько поклонников, но эта затея долго не продолжалась — мы нашли себе настоящую сцену.

От Уайтторн-авеню до «Гнезда», где мы начали выступать каждый пятничный и субботний вечер, было полтора километра. Али, Киму, Тони, Бобу Лэнгэму (нашему первому барабанщику) и мне приходилось идти на место нашей работы пешком, так как ни у кого из нас не было автомобиля. Зато у нас были тачка и корзина с откидными колесами, так что мы загружали их до верху нашим оборудованием и толкали всё это добро вперед посередине главной улицы, увёртываясь от машин, автобусов и такси, которые попадались нам на пути. Чтобы добраться до Тависток-роуд (страна доброго Тони Кинга), нам надо было пересечь мост, где тачка неизбежно подпрыгивала, и тогда с неё на дорогу валились усилители, ударная установка и всё остальное, что у нас было с собой. Но когда мы наконец заваливались в «Гнездо», приходили наши знакомые, а также подружки, и мы закатывали шоу.

Когда молва о нас потихоньку разнеслась по округе, в «Гнездо» стало приходить всё больше и больше народу, даже до той степени, что там регулярно начинала собираться целая толпа. По-моему, у нас всё неплохо получалось, так как когда в Англию без аккомпанирующей группы приехал Мемфис Слим, то молва решила за нас, что мы ему вполне подойдём; он пришел на наше выступление, а после него спросил меня и Кима, не сможем ли мы поиграть с ним в клубе «Ivy League»(«Плющовая Лига»), который был через дорогу от «Гнезда». Тогда я просто не понимал, насколько замечателен был в то время этот Мемфис, но я помню, что он пел и играл на фортепиано очень здорово. Я вовсе не был уверен, что нам за это выступление заплатят. Так и случилось. Но Мемфис заказал нам бутылку виски и крепко обнял нас обоих!

Но именно в эту замечательную пору мой пыл был приостановлен одним из самых неожиданных и резких поворотов в моей жизни. Таким, которого не забыть с годами, таким, который может сразить наповал, когда тебе всего 17.

Стефани де Коут была моей юношеской любовью, её я провожал домой после школы. Она была красавицей. Все было очень невинно — разговоры, рука об руку, иногда — поцелуй. Но между нами было и нечто большее — определенная связующая нить. Я думал только о ней. Когда мы собирались пойти куда-нибудь погулять, я в ожидании, когда она придёт, прятался в её садике, потому как она не хотела, чтобы они знали о нашем маленьком романе. Потом, когда мы возвращались к её дому, то снова скрывался в саду, пока она не входила в дом. Когда мы опаздывали хоть на минуту, я слышал, как её сурово отчитывали родители. Это был такой особенный роман, который навсегда остается с тобой, и я был несказанно рад, что он случился у меня именно с ней.

31 мая 1964 года мы с группой играли концерт, и Стефани с тремя подругами поехали, чтобы послушать нас, но в клубе они не появились. Мы отыграли концерт, и я отправился домой к родителям.

На следующее утро меня разбудил папа. Это был мой 17-й день рождения, но по его тону я понял, что у него на уме не поздравления:

— Кажется, Стефани убита…

На лестнице стоял её дядя. Он рассказал мне, что всё произошло, когда девушки ехали по Хенли-на-Темзе в «Мини». Каким-то образом они были сбиты проезжавшей мимо машиной. Я не так давно говорил с одной из её подруг — Дайэн, которая в тот вечер не поехала с ними и теперь жива, чтобы всегда напоминать мне о тех чудных временах, когда мы были вместе, и так как она была лучшей подругой Стеф, она помнит, как мы были близки.

Меня не пригласили на её похороны, поскольку её родители решили, что почти не знают меня, и что я там совершенно не нужен. И вот, когда они хоронили Стефани, друзья взяли меня в пивную. Здесь я и обнаружил, как алкоголь может помочь мне заглушить свои чувства. Они напоили меня, потому что только так я смог принять тот факт, что она ушла из моей жизни навсегда.

Хотя я и не попал на её похороны, я сходил на то чёрное место, где всё случилось, а спустя несколько дней — и на её могилу. И все-таки я был не в состоянии принять то, что случилось со Стефани; лишь в бутылке я нашел способ, как не думать об этом. Я знаю, что ярость и расстройство чувств задувают свечи души. Я не дал им поглотить лучшую часть себя.