30. Хорошо и плохо

30. Хорошо и плохо

Прогресс в искусстве шагал у меня вместе с турне «Стоунз». Мы решили, что если мои работы выставлять в галереях тех городов, где появлялись «Стоунз», это положительно скажется на продаже билетов. Я вернулся домой после двух лет на колесах, уплатил все свои долги, и мы купили дом в Кингстоне. Прекрасный домик, соответствующе названный «Холмвуд» («Лес у поймы»).

За это прелестное местечко с 20-ю комнатами, построенное примерно в 1840 году, я заплатил несколько сундуков золота. Его вручили принцу Альберту и королеве Виктории в качестве свадебного подарка. Альберт использовал его как охотничий домик, когда отправлялся охотиться на оленей в Ричмонд-парке. Легендарная дыра для королевских пьянок. Замечательно!

Мы прожили в «Холмвуде» уже около 10-и лет. Каждый уголок дома заставлен артефактами, которые мы собирали долгие годы, и Джо превратила его в пышный, но функциональный семейный дом. Она разбила здесь большой участок для выращивания органических овощей, а в остальной части сада проходят летние вечеринки. Дженни, наш замечательный персональный ассистент и правая рука в «Холмвуде», находится рядом с нами много лет, и обеспечивает гладкое течение процесса содержания дома. Я могу приступить к работе в любое время дня или ночи, потому что в подвале у меня есть студия, а старый гараж я превратил в арт-студию. Теннисный корт я не так давно превратил в бассейн. Когда корт еще был здесь, я провел там несколько матчей с лучшими теннисистами.

Я являюсь одновременно и фаном, и другом Джона Макэнроу, и в 1999-м он собирался играть в смешанных парных играх на Уимблдоне со Штеффи Граф. Но в последнюю минуту она решила, что ей нужно поберечь себя для финала Уимблдона, и вышла из полуфинала с Джоном. Они бы, наверняка, выиграли бы звание, но Штеффи не была в этом заинтересована, и таким образом всесокрущающая сила Макэнграф не вступила в борьбу.

Джон появился в моем доме, кипящий от злобы, что Штеффи разрушила его шансы на еще одно Уимблдонское звание. Все еще раздосадованный, он вытащил меня на мой теннисный корт и в запале начал стремительно подавать мне мячи. Я стоял там в оцепенении, в то время как они со свистом проносились мимо меня на дикой скорости. Сыпля ругательствами и проклятиями — «Никогда не играй в смешанных парных играх с потенциальным финалистом…» — фить! Джон продолжал бить мячи, пока не попал мне в голову, так что мне пришлось защищаться, и я начал махать на них своей ракеткой. К моему большому удивлению, я начал возвращать подачи Джона, чем еще больше его разозлил. Я очень порадовался за себя и захотел продолжать игру. Но Джон — нет. Весь оставшийся вечер он, как начал, так и продолжал осыпать Штеффи проклятьями. Пэт Кэш[44] всегда наблюдает за мной на Уимблдоне. В этом году он представил меня «Рафе» Надалу. Какой талант и какой человек! Я отметил его тем, что поместил его в толпу на моем рисунке малой сцены.

Конечно, в «Холмвуде» есть комната для снукера, которая была устроена, когда мы купили дом. Но пока мы вели переговоры насчет дома, человек, что продавал его нам, решил, что паркет под столом для снукера не входит в цену, и потребовал его назад. Я не смог передвинуть стол, так что мне пришлось заплатить огромную сумму только за кусок паркета. За этим столом прошло несколько замечательных матчей. Джимми Уайт и Ронни О’Салливан приходили все время и устраивали завидные турниры. Я сидел там, пока они играли, и старался объяснить им самые приятные моменты игры, но не думаю, что они вообще слушали меня.

В «Холмвуде» много комнат, что означает, что мы можем приглашать к себе сразу нескольких гостей. По утрам в кухне сидят люди, которых Джо кормит деликатесной едой. Приходил и оставался у нас со своей женой Перлой Слэш. Им настолько понравился дом, что они зачали в Красной комнате своего ребенка и назвали его Лондон.

Мы устроили у себя спортзал, и если кто-то не колотится на беговой дорожке, здесь проходит сеанс йоги со странными запахами и звуками «ооомм», которые материализуются из-под двери. Обычно я разжигаю камин в гостиной, переступаю через одного из спящих псов и врубаю то, что я хочу, по телику.

Каждый из наших детей какое-то время жил в «Лесу у поймы», так что это место стало семейным гнездом. По воскресеньям семья собирается на обед со знаменитым ростбифом от Джо.

Все шло отлично. У меня была замечательная семья, грандиозная группа, великолепные картины, немного наличности и ной дом. Говоря словами моими и Джорджа (Бернард Шоу), «в жизни бывают две трагедии. Одна — не получить то, что желаешь всем сердцем, а другая — получить это». Обычно, когда все идет прекрасно, я начинаю «наддавать». Пока мы еще были в турне «Bridges», Ники Коуэн встретил парня по имени Эндрю Эдвардс, который владел замечательным строением в Южном Кенгсингтоне, где находилась студия «Pineapple» («Ананас»). Эдвардс подумал, что из него можно сделать отличный закрытый клуб, так что Ник принял его предложение и начал носиться с ним повсюду. Целый год или вроде того он провел в постоянных «посылах» от всех подряд, пока он не пришел к нам с отличным предложением, сказав, что ему для этого нужно пара миллионов фунтов.

Концепция, которая делала клуб «Харрингтон» уникальным, состояла в том, что нам нужно было создать место, где его члены могли зависать весь день и всю ночь. Кит предостерегал меня, чтобы я не ввязывался в это дело, и мне стоило бы послушать его, особенно после майамского фарса с «Вуди’c-На-Пляже». Тем не менее, нам с Джо понравилась эта затея, и я продал несколько долей в «BSkyB»[45], которые я купил ранее. Они мне просто феноменально помогли.

Мы бросились превращать строение в клуб. Джо была так вдохновлена этой представившейся возможностью, и когда мы вернулись с гастролей, Ник договорился о лизинге здания, пришли рабочие, которые начали наводить в нем лоск, и Джо начала покупать мебель, картины и книги, проектировать спа и организовывать органический ресторан Артура Джаггера — отличного шеф-повара, у которого теперь есть классный ресторан в Лондоне. Не пропала ни одна копейка.

В то же время Ник пытался найти других инвесторов. Джо начала проектировать каждый этаж, и расходы угрожающе росли. Так что мы вложили еще один миллион и подписали с Эдвардсом контракт.

Клуб «Харрингтон» стал особенным — он открылся в сентябре 2000-го. В нем был спа с 6-ю массажными комнатами и саунами с огромными гавайскими кристаллами на орнаментах в центре потолка и струящимися фонтанами, который прохлаждали гостей, пока те сидели в ожидании своих процедур. Джо, наверное, побывала на наибольшем количестве спа по всему миру, чем кто-либо, и она черпала вдохновение в одном из них. Открылся её органический ресторан, где подавались блюда, приготовленные из овощей, выращенных в нашем саду. Ресторан имел большой успех, но Нику не удалось выторговать лицензию на продажу спиртного поздно ночью. Он сказал нам, чтобы мы не отчаивались; мол, она будет у нас через мгновение.

Чтобы попасть к нам, мы установили вступительный членский взнос в 500 фунтов и еще 70 фунтов в месяц. Все заявки на членство должны были быть рассмотрены членским комитетом, который состоял в основном из меня и Джо, и довольно скоро у нас собралось 300 членов. Вступили Мик и Джерри, а также Кейт Мосс, Эрик Клэптон и Фрэнки Деттори.

Первые несколько месяцев клуб был настоящим хэппенингом. Мы с Джо бывали там каждый вечер, общаясь со всеми и делая так, чтобы все роковало. Мы даже пригласили пианиста, играющего на пианино как у Фэтса Уоллера, по имени Спайк, что привнесло волшебную атмосферу местечку под названием «Bar Orpen». Потом мы уходили домой, отдыхали и возвращались утром в спа и на обильный завтрак. Единственная проблема была в том, что бухать можно было только до полуночи. Но и без этого там у нас проходили потрясные вечеринки, например, благотворительное мероприятие, которое Мик и Джерри провели однажды ночью в октябре 2000-го. После угощения Мик и его брат Крис вышли на танцпол и начали петь. Я попросил их, можно ли мне присоединиться, и начал играть с ними. Потом поднялся и стал с нами играть Билл Уаймен, а также Дэйв Стюарт из «Eurythmics» и Майкл Камен, который написал музыку к сотням фильмов и работал с Клэптоном, «Pink Floyd», Лондонским Филармоническим, «Aerosmith» и «Metallica». Как оказалось, это стало одним из его последних появлений на сцене, потом что он скончался несколько лет спустя. Нам всем будет не хватать его музыкального гения.

Спустя год после того, как мы открылись, мы с Джо вложили в клуб «Харрингтон» 3 миллиона фунтов, а лицензии на бухло по-прежнему не было. Мы с Джо решили, что пришло время нанять новый персонал. Когда Ник сказал Эндрю Эдвардсу, что мы находимся в поисках нового менеджмента, Эдвардс выторговал у Ника соглашение, по которому мы отдадим ему 2 миллиона фунтов для того, чтобы содержать заведение. Контракт был составлен, и мы подписали его.

Эдвардс организовал компанию под названием «Harrington Club Ltd», что стало означать, что управление клуба теперь было в руках человека, который владел помещением. В свете всего этого новый контракт поставил условие, что мы с Джо снимаем клуб на 25 лет с рентой в 550 тысяч фунтов в год. И вот мы начали пахать — обеспечивать работу клуба «Харрингтон», как вдруг ни с того ни с сего Эндрю позвонил мне, чтобы сказать: «Нам нужны еще деньги».

Я не мог в это поверить. Я напомнил ему: «Мы уже вложили в дело больше чем достаточно денег». Он сказал нам: «Если вы не вложите еще денег, то вам придется уйти от дел».

Я спросил: «Уйти ни с чем?»

И он ответил: «Точно так».

Мне с Джо это очень не понравилось, но теперь у Джэми было достаточно опыта в бизнесе, чтобы понять, что надо разобраться во всем этом. Джэми сказал: «Адвокаты».

«Стоунз» только начали организовывать турне «Forty Licks»[46], так что я пришел занять у них миллион долларов, чтобы просто остаться на плаву. Мне нужно было платить ренту клуба «Харрингтон», или он должен был подвергнуться ликвидации. Мик все больше и больше беспокоился о моём пьянстве и кокаине, который я нюхал, и хотя я не знал этого тогда, но я близко-близко подошел к тому, чтобы соскочить с турне «Forty Licks».

Во время этих событий умерла моя мама. Я знал, что ей плохо, и однажды я послал ей цветы, но когда посыльный позвонил в дверь, ответа не последовало. Моя замечательная мама с больными суставами поднялась, чтобы открыть дверь, и упала со стула, сломав пять позвонков. Парень, что звонил в дверь, уже ранее приходил к ней, он заподозрил неладное и ждал. Он простоял под дверью несколько часов, пока соседи не заметили его и не поинтересовались, что случилось.

Они вломились внутрь и обнаружили её лежащей на полу. «Скорая» забрала её в больницу, но этот инцидент стал началом конца. У ней был рак, который годами дремал в ней, и теперь он расползся по всему её телу.

Я был в больнице все это время, чтобы быть вместе с ней и держать её за руку. Но видеть её кончину было ужасно, особенно когда ты знал, что ничем не можешь помочь. Ей кололи все больше и больше морфия, и она просто медленно угасала. На её похороны пришли родственники, которых я даже не знал. Там были кузены, которых я никогда не знал, и их дети, и дети их детей. Несколько чудесных людей, которые пришли воздать последние почести чудесной женщине.

И снова я понял, что не в силах перенести скорбь.

Пока с Эдвардсом велись суд да дело, его адвокатам наши адвокатам и даже адвокатам «Стоунз», мне и Джо сказали, что мы можем избежать аренды клуба «Харрингтон», если мы согласимся заплатить Эдвардсу 350 тыс. фунтов. Что мы и сделали. В конце концов мы потеряли всё — всю мебель, предметы искусства и книги, и нам даже запретили входить в наш собственный клуб.

Ко мне не поступали новые деньги, и мы были вынуждены заложить оба наших дома. Я и Джэми сели обсудить семейные финансы и постарались посчитаться с тем фактом, что мы снова полностью разорились. Я просто не мог понять, как мы к этому пришли, как мы сделали так, что потеряли опять столько денег. Конечно, я знал, что ответ этому — клуб «Харрингтон», но я также был недоволен менеджментом Ника Коуэна. Джэми сказал: «Тебе нужно уволить его».

Что я и сделал.

Я задолжал банкам несколько миллионов фунтов. Я отчаянно нуждался в ком-то, кто разрулил бы эти дела, но это должен был быть человек, которому я по-настоящему доверяю. И мне не нужно было беспокоиться по поводу того, как доверять кому-нибудь. Именно тогда я огляделся вокруг и увидел Джэми.

В детстве это был кошмарный ребенок. Спустя день после того, как умер отец Джо, Джэми впервые совершил своё кислотное «путешествие». Его выгнали из одной школы за употребление наркотиков, потом он начал ходить в другую и выдержал экзамены только затем, чтобы показать, что он может. Он начал тусоваться с неправильными людьми, считал, что это ему по кайфу, но он был вне контроля.

Когда ему было 16, он отбыл на Ибицу на неделю, остался там на 4 месяца и встретил свою будущую подругу Шарлотт. Он остался с ней на долгие годы и стал отцом её сына Чарли. Он был абсолютно безбашенным — это несомненно, но мы верили, что в конце концов он остепенится.

Мы не знали, как с ним быть, пока наш друг Харви Голдсмит, концертный промоутер, не предложил взять его на работу к себе. Харви взял его в туры Мадонны и Эрика Клэптона. Наши мысли о том, что с ним надо что-то сделать, поддержал Кит, когда он сказал Джо: «Посадите его на корабль и пустите его в море».

Так мы и поступили: мы убедили Майкла Коля дать ему работу в следующем турне. Джэми исправился по ходу того турне и исповедал Джо все свои грехи.

Он занял у меня денег после того турне, купил много мебели и начал бизнес по прокату мебели для концертов. Это открыло ему дорогу в другие отрасли бизнеса, он начал зарабатывать кучу денег уже сам по себе.

Так что когда «Харрингтон» откинулся титьками вверх, и когда я оказался в серьезных долгах, то сразу пошел к Джэми и попросил его помочь нам. Он сразу вошел в курс дела, отложив свои дела, и в конце-концов заключил соглашение с Ником.

С моими художественными работами по-прежнему были сложности. У Ника был друг, который работал на него и занимался арт-бизнесом. Все мои работы лежали в офисе, который был у Ника в Баттерси, но когда он стакнулся со своим другом, этот друг решил забрать все мои работы из того офиса и поместить их в более безопасное место — так, чтобы они могли продолжать продавать их. Джэми узнал о том, что они спланировали и решил найти фургон «Коммер», который они наняли, чтобы перевезти мои работы.

Джэми остановился у фургона, выпрыгнул из своей машины, открыл дверь грузового отделения и вскрыл замки. Водитель не знал, что происходит, и живопись была возвращена ко мне домой. Бог его знает, сколько работ таким образом исчезли.

Первое, что Джэми сделал как менеджер, это посадил нас на бюджет. С этим было нелегко смириться, но Джо и я знали, что это было необходимо. Он сэкономил на лошадях и запретил нам покупать цветы по 1000 фунтов в неделю. Он урезал расходы на автомобильные компании, клиентами которых мы были (что обходилось нам примерно в 170 тыс. фунтов) и заставил нас сократить расходы на одежду от дизайнеров.

В конце концов он сэкономил нам 2 миллиона фунтов за год. Он также заставил меня прекратить одалживать деньги тем, кто приходил ко мне в отчаянной нужде. Я просто не мог сказать «нет» никому, даже отчаянным нахлебникам. Решение Джэми было: «Я могу».