Глава седьмая «ЛЕТО УЖЕ НА ПОРОГЕ!»
Глава седьмая
«ЛЕТО УЖЕ НА ПОРОГЕ!»
Уютная вартбургская обитель не вернула Лютеру покоя. То, чего он боялся, началось. Отовсюду шли слухи о брожениях. Люди слишком склонны плотски воспринимать даже самые возвышенные мысли.
Они не довольствуются светом христианской истины, а требуют решительных перемен. Подмастерья хватаются за алебарды. На улицах вдогонку клирикам летят улюлюканья и комья навоза. Народ собирается на тайные сходки. И не только в Цвиккау. Одни зарятся на богатые церковные угодья, хотят уничтожить монастыри, а другие не забывают показать и на замки господ.
Ему неприятно вспоминать недавние события. Даже в Виттенберге, этой цитадели благоразумия, не обошлось без крайностей. Горластые студенты вломились в монастырь и разбили алтарь: лучше, мол, употребить строительный материал для возведения виселицы и лобного места. В сто крат почетней быть палачом, чем треклятым папистом! Под плащами школяров были обнаженные кинжалы.
Давно уже Лютера мучила мысль, что начатое им движение помимо его воли превратится во всеобщий мятеж. Теперь, в декабре 1521 года, он особенно ясно это понял. Разгневанный народ, поднявшись, не захочет остановиться на полдороге. Что преградит путь лавине, если она уже тронулась? Дух мятежа надо подавить в самом зародыше. Он отложил в сторону рукописи переводов и взялся за перо. Новую свою работу он считал очень важной. Она называлась «Верное предостережение всем христианам беречься мятежа и возмущения».
Можно опасаться, писал Лютер, что дело дойдет до восстания. Попы, монахи и епископы будут перебиты или изгнаны, если они сами не осуществят серьезных и значительных улучшений. Простой человек, возмущенный злом, которое ему причиняют, не захочет больше терпеть и пустит в ход цепа и дубины. Опасность восстания велика, но Лютер все-таки убежден, что оно не произойдет. Папистам уготовлена свыше доля куда более худшая, чем телесная смерть: Христос убьет их духом уст своих. В день Страшного суда папа Антихрист и присные его будут наказаны вечным проклятием, которого нет страшней. Толкуя пророка Даниила, Лютер утверждал, что царство Антихриста сгинет без содействия рук.
«Простой же люд надо успокоить и указать ему, чтоб он воздерживался от мятежных речей и помыслов и ничего бы не предпринимал без повеления властей или помимо их». Мятеж безумен. Когда поднимается чернь, то уже не различают доброго и злого. Удары сыплются как попало.
Власти обязаны предотвращать восстания — для этого они и наделены мечом. Только законная власть имеет право применять силу. Высший же долг христианина в смирении. Народ должен помогать властям. Упаси боже забегать вперед! «Пока правители не берутся за дело, до тех пор и ты держи в узде свои руки, свои уста и сердце свое и ничего не предпринимай. Если начальство не захочет выступать, то и ты не должен хотеть. Если же настаиваешь на своем, то ты хуже врага».
Он, Лютер, никогда не будет заодно с бунтовщиками. Человек, вступивший на путь мятежа, сразу становится несправедливым и творит еще большее зло, чем его противники. «Я всегда буду с теми, кто страдает от бунта, хотя бы они были и не правы. Всегда я буду против тех, кто поднимает бунт, каким бы праведным ни было само дело, ибо мятеж не может обойтись без невинной крови и великого вреда. Восставать запрещено богом. Тот, кто хорошо разобрался в моем учении, никогда не примкнет к мятежу».
В насильственном образе действий со стороны народа Лютер видит гибель идеи реформации. «Ты спросишь, что же делать, если власти не хотят начинать? Прежде всего следует осознать, что владычество папы ниспослано нам богом, как кара за наши собственные грехи, осознать это и избавиться от них». Надо продолжать бороться с Антихристом. Когда словом божьим он будет изгнан из сердец человеческих, он и будет уничтожен. Так его легче одолеть, чем с помощью сотни восстаний.
Даже ссылки на пророка Даниила потребовались Лютеру лишь для того, чтобы отвергнуть всякую мысль о восстании. Бунты — это сатанинские происки. Остерегайтесь их! Царство Антихриста падет и без содействия рук человеческих!
Возвратившись на родину, Марк и Томас встретились со Шторхом. Никлас рассказал, что в Цвиккау значительная часть жителей открыто издевается над духовенством. Магистрат не смог справиться с еретиками и просил о помощи герцога Иоганна. Шторху пришлось покинуть город, но советники не без оснований жалуются, что там по-прежнему царит мятежный дух.
Не то еще впереди! Поездка в Чехию не была бесплодной. Среди простых чехов сильны таборитские настроения, но власти умело их подавляют. Однако и во враждебной Риму верхушке чешского общества ошибочно видеть союзников решительной реформации, которая не ограничится лишь упорядочением церковных дел. Настоящую, народную, реформацию Могут осуществить только бедные люди городов и сел! Повсюду надо создавать «Союзы избранных»!
Мюнцер намерен в ближайшие месяцы побывать во многих местах. Они условились, через кого пересылать письма. Никлас и Марк пошли на север Саксонии.
Перед рождеством внезапно, как налетевший ураган, Штюбнер и Шторх появились в Виттенберге. Они словно нарочно выбрали время: в городе все громче звучали нетерпеливые голоса недовольных. Если папа — Антихрист, а его слуги — подручные сатаны, то почему до сих пор сохраняются старые обряды и не разбиты алтари?
Очень быстро о пришельцах заговорил весь город. Да и не мудрено. Их речи всполошили народ. Пришла пора приниматься за дело. Долго ли еще университетские мужи будут морочить людям голову и прикрывать библией, как фиговым листком, срам нечестивых? Простому человеку не нужны хитроумные толкования книжников. Он в собственной душе услышит голос бога и будет знать, как правильно поступать. Если народ жаждет перемен, то он должен расправить плечи и взяться за папистов, не дожидаясь, пока, наконец, осмелеют ученые книжники. Пора покончить и с латинским богослужением, и с идолопоклонством, и с произволом властей!
Шторх пропадал в домах ремесленников, а Штюбнер искал слушателей среди преподавателей университета и студентов. С Карлштадтом и Меланхтоном он был знаком и надеялся перетянуть их на свою сторону. Карлштадт давно уже высказывался за реформу богослужения, но, отличаясь осторожностью, призывать к этому в проповедях не рисковал. Долго ли он еще будет колебаться?
Речи Никласа и Марка падали на благодатную почву. В рождественскую ночь ремесленники и студенты бесчинствовали вовсю: издевались над службой, грозили попу продырявить его пулями, побили лампады и горланили разухабистую песню «Потеряла девка башмачок». В другой церкви озорники, чтобы заглушить молитвы, подражали волчьему вою.
Карлштадт решил отказаться от латинской мессы. Он вышел к алтарю в мирском платье. Он говорил по-немецки и во время службы раздавал причастие под обоими видами.
Он окончательно порывал с римской церковью, отказался от обета безбрачия и на второй день рождества обручился с молоденькой девушкой. Но это было только начало. Марк и Никлас, одобряя и новшества Карлштадта и иконоборчество, отнюдь не думали этим ограничиться. Они проповедовали, что в ближайшее время в Германии произойдут великие перемены.
Многим в Виттенберге вдруг стало ясно, что люди, в которых одни видели экзальтированных чудаков, помешанных на перекрещении, а другие «пророков», запросто разговаривающих с богом, на самом деле — опаснейшие бунтовщики. Да они и не скрывали этого. Правда, что в Цвиккау не обошлось без раздоров, кое-кого посадили в тюрьму, а они вынуждены были покинуть город. Это только временная неудача. Скоро, очень скоро все нечестивые будут перебиты руками праведных!
Когда Штюбнер и Шторх выложили все это Меланхтону, тот пришел в неописуемое волнение. Он понял, что и вопрос о крещении, и вещие сны, и «живой» голос бога — не главное. Главное — учение о насильственном перевороте. Он пытался возражать, ссылался на библию, уверял, что смирением, а не мятежным духом должен преисполниться христианин, но напрасно. Штюбнер был поразительно сведущ в библии и на каждый довод Меланхтона отвечал десятком куда более убедительных и веских аргументов. Меланхтон растерялся. Бунтовщики превращают Евангелие в политическую программу, направленную против всех существующих порядков. Он чувствовал собственное бессилие. Даже ему, ближайшему сподвижнику и любимцу Лютера, многое в речах Марка казалось правильным. Штюбнер забивал его своими доводами. О, если бы здесь был Мартин! Только он может разобраться во всех этих проклятых вопросах. Одно было для Меланхтона несомненно: если Штюбнер и Шторх будут продолжать проповедовать свои взгляды, то и в Виттенберге дело дойдет до мятежа.
Охваченный страхом, Меланхтон обратился с письмом к курфюрсту. Здесь разыгрываются события величайшей важности и всеобщий мир находится под угрозой. Необходимо, чтобы Лютер тотчас же возвращался.
К письму Меланхтона Фридрих отнесся весьма внимательно, но вмешательство Лютера нашел несвоевременным.
Узнав от Меланхтона о «пророках», Лютер вначале не высказал желания приезжать в Виттенберг. Нет, ради них он и не подумает возвращаться. Но пренебрежительные фразы не помогли избавиться от чувства тревоги. Посланцы Мюнцера находили в Виттенберге много сторонников. Даже члены магистрата стали уступать их натиску: завели общественную кассу для бедняков, закрыли публичные дома и разогнали девок. Сегодня они соглашаются на новшества в церковных службах, а завтра вообще окажутся бессильными перед шайкой бунтарей. Из храмов выносят и жгут иконы. Карлштадт все сильней подпадает под влияние идей Мюнцера. Мастеровые рассуждают об Евангелии и поговаривают, что не одни паписты виноваты в бедах Немецкой земли.
И все это в Виттенберге, его Виттенберге! Лютер понимал, насколько серьезным было положение. Он, конечно, может и дальше отсиживаться в вартбургском замке, но не рискует ли он навсегда утратить роль духовного вождя? Вправе ли он допустить, чтобы в начатом им движении решительно возобладали сторонники крайних мер? «Верное предостережение всем христианам беречься мятежа и возмущения» оказалось недостаточно действенным. Бунтарский дух все больше овладевал народом.
Мучительно думал Лютер о том, как ослабить и ввести в «законное» русло грозный поток народного возмущения. Он всем своим существом был против бунта. Однако это не мешало герцогу Георгу во всех бесчинствах, творящихся в Виттенберге, обвинять перед императорским двором именно Лютера. Правительство требовало от курфюрста, чтобы он положил конец преступным новшествам и восстановил обычное богослужение.
Лютер колебался до тех пор, пока не получил письма от Фридриха. Курфюрст был дипломатом: он не приказывал Лютеру вернуться — напротив, предупреждал об опасности. Только в крайней нужде, да и то на свой страх и риск может он покинуть Вартбург. Смысл этого обращения был Лютеру ясен: курфюрст просил помощи.
На следующий же день Лютер спешно выехал в Виттенберг.
Доктор Мартин так прямо и объявил: виттенбергские беспорядки — дело рук самого сатаны. Лютер собрал все свое красноречие, чтобы искоренить опасный дух непокорности. Истинный христианин не допускает и мысли о применении силы. Глубоко заблуждается тот, кто думает, что для спасения души необходимо разбивать иконы, причащаться под обоими видами или побуждать священников к женитьбе. Если бы от этого зависело спасение, то тогда и свинью можно было бы сделать христианкой. Он сурово порицал людей, которые настаивали на новшествах.
Таким путем они не достигнут царствия божьего. Спасает человека лишь вера!
Казалось, Лютер превзошел самого себя. Даже камни, говорил один из его слушателей, не могли бы остаться равнодушными к его речам: тот, кто однажды внимал им, хотел снова и снова слушать виттенбергского соловья.
Нелегкий это труд — вырывать укоренившиеся заблуждения. Лютер выступал восемь дней подряд. Лицемерно рассуждая о «снисхождении к слабым», которые преданы старому культу, он решительно осудил опасные новшества. Толстосумы вздохнули с облегчением. Магистрат от имени города послал Лютеру пива, вина и отрез сукна на новую рясу.
Мартовские проповеди Лютера полностью согласовывались с его «Верным предостережением». Неужели Мартин окончательно превратился в княжьего холопа? Может быть, еще не поздно — Лютер одумается. К его голосу прислушивается весь немецкий народ. Многие видят в нем героя, Геракла Германии. Неужели он предпочтет незавидную роль княжьего угодника?
Необходимо, чтобы Томас встретился с Лютером и попытался его переубедить. Марк настаивал. Но Мюнцер не соглашался. Поздно! В «Верном предостережении» Лютер высказался с достаточной ясностью. Возомнив себя новым папой, он зашел слишком далеко и не свернет уже со своей стежки. Если Штюбнер хочет, то пусть снова сам едет в Виттенберг.
Охоты толковать с Марком Лютер не проявил. Он намеренно избегал его и оттягивал встречу. Штюбнер не отступал. Беседа, которая, наконец, состоялась в келье Лютера, была острой. Чем дольше они спорили, тем явственней становилось, сколь непримиримы их взгляды.
Лютер тщетно призывал Марка к умеренности. Почему он, отбросив теологию, так заостряет их разногласия, что они становятся сплошной политикой? Штюбнер не хотел прикрываться учёными фразами. Он изложил точку зрения сторонников Мюнцера. Доктор Мартин, разумеется, не хуже других видит, что реформационное движение находится на перепутье. Остановиться или идти дальше? Ограничиться только церковной реформой? Виттенбергские профессора лишь об этом и мечтают. В борьбе с папой они рассчитывают на поддержку князей, которых надеются задобрить монастырскими землями. Но ради этих жалких целей не стоило ничего и затевать.
Разглагольствовать о справедливости и оставить почти все по-старому — князей-тиранов, живодеров дворян? И пусть простой человек по-прежнему безропотно сносит все, что творят над ним господа? Не этого хочет народ! Чтобы добиться полного освобождения от всех тягот, надо пустить в ход меч!
Лютер изменился в лице. Значит, Мюнцер и его сторонники намереваются свергнуть существующих правителей и захватить власть?!
Они хорошо поняли друг друга. Имейте мужество, доктор Мартин, смотреть вперед. С кем вы? С народом? Или вы снова укроетесь где-нибудь в Вартбурге и будете выглядывать из-за спины грузного бородача курфюрста?
Захват власти? От одной этой мысли Лютеру становилось страшно. Вот к чему приводит учение Мюнцера. Нет, он не разделяет подобных взглядов. Ведь Христос сказал перед Пилатом, что царство его не от мира сего. Христос наставлял своих учеников, чтобы они не уподоблялись светским князьям. Лютер прятался за цитаты из Евангелия, как за стену. Нельзя идеи христианской свободы понимать так плотски. Вера, и только вера, может спасти человека!
А что касается пророчеств о грядущем перевороте, уничтожении нечестивых и царстве божьем на земле, то все это сплошное фантазерство и витание в облаках.
Лютер все время ссылался на библию. Они жестоко спорили, кричали, стучали кулаками по столу. У Лютера был убийственный аргумент: если пророки и фантасты, бредящие близким переворотом, хотят убедить его в своей правоте, то пусть явят чудо.
Штюбнер оборвал его. Зря Лютер так горячится. Он, Марк, знает, о чем сейчас думает Лютер: он думает, что люди, которых он язвительно называет фантазерами, правы. Разве это не так?
Растерянно молчал Лютер. Марк добивался ответа. Лютер отвечать не захотел. О чем еще спорить? В тот же день Марк ушел из Виттенберга. На следующее утро, несколько остыв, он сделал еще одну попытку переубедить Лютера. Тот на его письмо ответил насмешливо и зло: «Прощай, любезнейший!»
Ну, кто прав! Он так и знал, что из затеи Штюбнера ничего путного не выйдет. Теперь еще Шторх собирается в Виттенберг. Напрасная трата слов! К каким бы сильным аргументам они ни прибегали, все тщетно. Мартин крепко вцепился в библию. Он от своего не откажется. Ему с его талантами ничего не стоит вывернуться из любого положения. Сколь бы тяжкими для него ни были эти споры в его келье, он никогда не признает поражения и все равно будет хвастаться, что дал своим противникам по носу.
Его уже не переубедить. Лютер вернулся из Вартбурга как верный прислужник курфюрста. В этом была своя логика. Отказываясь от мысли о народном восстании, он неминуемо должен был искать поддержки властителей. Или с народом против князей, или с князьями против народа.
Глубоко возмущенный Томас писать Лютеру сейчас не мог. Он адресовал письмо Меланхтону. Нельзя ограничиваться только книжным пониманием веры. В таком случае вся теология не стоит и обола! Прикрываясь словами о снисхождении к слабым, Лютер на деле выполняет волю курфюрста. Близятся решающие дни. Скоро придет время браться за серпы, чтобы отделить добрую пшеницу от злых плевел. Не угодничайте перед правителями вашими. Лето уже на пороге!
На Вормсском рейхстаге, отказываясь отречься от своих взглядов, Лютер бросил фразу, которая стала крылатой: «На том стою, и не могу иначе». Завершая письмо Меланхтону, Мюнцер в латинский текст включил немецкие слова. Они звучали иронически: «О изнеженные книжники, не гневайтесь, я не могу иначе!»
Как все меняется! Человек, который долго казался источником всяких смут, выступал словно уполномоченный имперского правительства. Советники Карла вдруг узрели в Лютере «мощный элемент порядка». Первейший еретик и исчадие ада взял на себя — насмешка судьбы! — роль пособника папистов.
Теперь основную опасность своему делу Лютер видел не в кознях римской курии и не в позиции императорского двора. Весь свой пыл, всю свою страстность, свой исключительный дар полемиста и проповедника он обратил против людей, еще недавно считавших его духовным вождем и соратником. Нет, нет, он и знать ничего не хочет о новых пророках. Они начинают с похвальбы, что лично беседуют с богом, а кончают призывами к мятежу и кровопролитию. Он передергивал, как только мог, — изо всех сил старался представить Мюнцера и его сторонников юродствующими фанатиками. Руками и ногами открещивался он от тех, кто носится с замыслами восстания. Недаром еще в «Верном предостережении» он подчеркивал, что никогда не будет поощрять бунта. Если есть склонные к мятежу люди, которых считают его последователями, то тут он ни при чем. Многое ведь творят и паписты именем Христовым.
Возвратившись в Виттенберг, Лютер обрушился на преступные новшества фанатиков. Он судил всякое проявление бунтарского духа. Даже реформа церковных служб преждевременна и должна быть отменена. Он восстановил старые обряды — сделал именно то, что требовало от курфюрста имперское правительство. Иконы, которые не были разбиты и сожжены, водворены на прежние места.
Доктор Мартин любил рассуждать о праве человека свободно излагать свои мнения. Но чего стоила провозглашенная им свобода! Инакомыслящим Лютер не давал открыть и рта. Действуя исподтишка, он добился, что курфюрст запретил Карлштадту выступать с проповедями. Он яростно нападал на идеи, которые находил вредными. Все, с чем он был не согласен, он объявил лжеучениями, дьявольскими выдумками, фанатичным бредом. Каждого, кто хотел идти дальше его, Лютера, он стал поносить как опаснейших фанатиков, вредных мечтателей и бесноватых фантастов.
В конце апреля Лютер вместе с епископом мейссенским и еще одним видным папистом-профессором — подходящая компания — отправился в поездку по стране. Он помогал восстанавливать католические обряды и искоренял в душах верующих ростки крамолы и непокорности. Неспроста он несколько дней подряд выступал в Цвиккау с проповедями. Он весьма старался, но не был уверен в успехе. Ему пришлось признать, что жители города очень сильно заражены пагубными идеями Мюнцера.
Тяжелый это был год. Бесконечные дороги, постоянные опасности, лишения, горькая нужда. Но Томас не жаловался: святое дело требует самоотверженности. Он не жил подолгу в одном и том же городе. Иногда он уходил сам — широка Германия, и везде нужны слова правды! — но чаще ему приходилось убираться не по собственной воле. Среди сотен людей, которых он хотел приобщить к борьбе, нередко встречались доносчики и соглядатаи.
Летом он обосновался в городке Нордхаузен, но пробыл там недолго и уже в сентябре был вынужден его покинуть. Он ходил по Тюрингии и Саксонии и распространял идеи народной реформации. Его всегда окружали слушатели,
В чем настоящая вера? Книжники твердят, что в духовном царстве все христиане равны и свободны, а на земле каждый должен довольствоваться существующим. Для спасения души неважно, кто ты — раб или властитель. Крепостной, если он истинно верующий, уже свободен. Поэтому надо в этом мире терпеливо сносить и неравенство и несвободу.
Но разве этого ждет народ? Бедные люди городов и сел, сверх всякой меры обремененные различными тяготами, хотят добиться подлинной свободы. Они только еще начинают этого требовать, а Лютер с толпою верных мудрецов уж тут как тут. Они тычут пальцем в толстенные книги и вопят на всю Немецкую землю, что грех смешивать духовное с мирским и обосновывать Евангелием законность перемен. Без передышки они увещевают, вразумляют, предостерегают: сам дьявол глаголет устами тех, кто уверяет, будто господь повелел людям и на земле быть равными и свободными.
Лютеровы книжники помогают тиранам оставаться на старом пути. Нет, настоящая вера в ином — в том, чтобы полностью освободиться и все сделать общим. Это поймет и турок.
Ветер гнал по дорогам желтые листья. Ночи стояли холодные. Зима была не за горами, когда Томасу сообщили, что в Галле, в церкви, принадлежащей женскому монастырю, освободилось место душеприказчика. Прежний священник махнул рукой на обет безбрачия, женился и уехал. Аббатиса не возражала, чтобы его заменил Мюнцер, лишь бы он не обходился слишком дорого.
С волнением приехал он в Галле. Все здесь было ему знакомо: и величественная Красная башня на рыночной площади и городские закоулки. То тут, то там он натыкался на груды камня и штабеля досок. Теперешний владыка, кардинал-архиепископ Альбрехт, много строил. Он хотел, чтобы его город, красивый и могущественный, стал в противовес Виттенбергу духовным центром страны, оплотом старой веры.
Много воспоминаний было у Мюнцера связано с Галле. Именно здесь десять лет тому назад, совсем еще молодым человеком, он составил заговор против архиепископа Эрнста. Здесь впервые попытался он создать свой тайный союз. Его постигла неудача, и ему пришлось бежать. Правда, Эрнст вскоре умер, но Томас не рискнул тогда возвращаться.
Обязанности Мюнцера были невелики и оставляли ему много свободного времени. Все его помыслы принадлежали борьбе: он восстанавливал старые знакомства и терпеливо работал над созданием «Союза избранных».
Никого из ученых Виттенберга Мюнцер не ценил так высоко, как Андреаса Карлштадта. Томас не закрывал глаза на серьезность разделявших их разногласий, но был убежден, что их удастся преодолеть. Карлштадт воспринял кое-что из его идей. Да, он не против по-новому толковать немецких мистиков, бороться с идолопоклонством папистов и прислушиваться к «живому слову» бога. Но и Карлштадта отпугивало, что в устах Мюнцера библейские тексты превращаются в опасную политическую программу. Богу — божье, а кесарю — кесарево! Карлштадт был теологом до корней волос. Его волновали догматы веры и этические учения. Он настойчиво искал пути к моральному совершенству.
Он поддерживал с Мюнцером переписку, но не особенно оживленную. Ему и так приходилось выслушивать упреки, что он заодно со смутьянами из Цвиккау. Томас всегда отвечал на письма Карлштадта. Но тот такой аккуратностью похвастаться не мог. Мюнцер жаловался, что подолгу не знает, что с Карлштадтом, — жив он или мертв, носит по-прежнему духовное платье или стал мирянином.
В конце декабря Томас получил весточку от Карлштадта. Брат Андреас приглашал его к себе. У него под Виттенбергом сельский домик, там ждет Мюнцера радушный прием. В письме были нотки, которые встревожили Томаса. Карлштадт слишком настойчиво советовал подавлять все бурные страсти, чтобы достичь благословенной отрешенности: здесь, на земле, человек не обретет внутреннего совершенства, о котором говорит Мюнцер.
«Мы обитаем в стране смерти, — писал Карлштадт, — и поэтому Христова справедливость не может в нас восторжествовать, пока длится жизнь во плоти…»
Откуда эта безысходность? Тяжко было думать о Карлштадте, этом живом человеке и яром спорщике, как о проповеднике бездеятельности и покоя. Уж не повлияла ли на него так сильно травля, которой его подвергли виттенбергские коллеги?
В домике Карлштадта на всем лежал отпечаток нарочитой простоты. Хозяин вырядился в потертый кафтан, а его жена отнюдь не походила на важную матрону — молодая некрасивая женщина в домотканом платье.
Томас, разумеется, ничего не имеет против скромности. Он тоже не терпит пышных нарядов и щегольства. Опрощение поможет обрести блаженство? Он не возражает. Но и отрешенность бывает разной. Одно дело отказываться от всего личного ради непримиримой борьбы за общее благо, другое — искать спасения души в бегстве от деятельной и целеустремленной жизни. Много ли будет крестьянам проку, если один из самых глубоких и честных умов Германии, для которого его поле — это окруженные народом кафедры и печатные станки типографий, станет, стремясь к внутренней гармонии, только ходить за плугом и подрезать виноградник?
Спорили они жарко и долго. Карлштадт во многом признавал правоту Мюнцера, но боялся его крайних выводов. Он согласен, что в свое время все нечестивые будут уничтожены. Однако это произойдет не сегодня и не завтра, не через несколько лет, как утверждает Мюнцер, а только в день Страшного суда.
В неприязни к книжникам они были единодушны. Карлштадт начинал от волнения заикаться, когда вспоминал, как поступил с ним Лютер. Жаловаться было на что: Мартин обошелся с ним самым подлым образом. Еще недавно он поздравлял Андреаса с женитьбой и обещал лично привезти свадебный подарок. Но, вернувшись в Виттенберг, он тут же напустился на Карлштадта и «пророков» из Цвиккау. Он объявил, что доктор Карлштадт одержим сатанинским духом. Лютер лицемерно ссылался на Христа — Христос, мол, заставит Карлштадта отступить, а сам мгновенно добился от курфюрста, чтобы Карлштадту воспретили публичные выступления. Андреас отдал свою книгу в типографию. Она была уже напечатана, когда вдруг по постановлению университета ее изъяли. Весь тираж вместе с рукописью был сожжен.
Доктор Мартин предпочитал оставаться в тени. На сцене орудовали бородач курфюрст и послушные Лютеру университетские колпаки. Он действовал исподтишка, как хитрый лис. Только связав Карлштадта по рукам и ногам, лишив его возможности выступать и печататься, этот Отче Пролаза принялся всеми средствами изничтожать ядовитейшие бредни бесноватых фантастов. К его услугам были кафедры и печатные станки.
Оба, Мюнцер и Карлштадт, по милости Лютера очутились в лагере фанатиков. Ожесточенно воюя с книжниками, Томас мог рассчитывать на помощь Карлштадта. Но Мюнцер думал о другом. Он хотел найти в Андреасе единомышленника, который не только разделял бы его ненависть к «пожирателям библии», но и отдал бы всего себя борьбе за освобождение народа.
Томас был уверен, что недалек час, когда Карлштадт станет всеми силами содействовать укреплению и расширению «Союза избранных». Они простились как братья.
На рождество Томас был уже снова в Галле. Он упорно продолжал свою работу. Не только «вечные» подмастерья были его слушателями. Среди них были мелкие торговцы, пономарь, трактирщик, учитель фехтования. Мюнцеру часто стоило большого труда себя сдерживать. Его раздражали надоедливые вопросы, связанные с толкованием различных мест библии. Разве недостаточно ясно, что все блага должны быть общими, что присваивающий богатства творит зло, что нечестивых следует уничтожить? Зачем твердить все время о священных текстах и спорить о речениях пророков?
О эти любители получать из книг «готового бога»! Они думают, что довольно знать назубок писание, чтобы быть истинно верующим. Мертва такая книжная вера. Зубрить библию бессмысленно. Ее можно даже всю целиком сожрать — пользы от этого не будет ровно никакой.
Он говорил о самом главном — о необходимости борьбы с угнетателями, о «Союзе избранных», о близком перевороте. Его засыпали вопросами. А как отнесется бог к такому союзу? И как об этом судили ветхозаветные пророки? Мюнцер доказывал, что искоренение носителей зла есть высший долг человека. Он не уставал по нескольку раз повторять одно и то же.
Но иногда, вспылив, он говорил страшные вещи. Его выводили из себя настойчивые ссылки на священное писание. Как рабски цеплялись люди за букву библии! Случилось, один из присутствовавших особенно упрямо стоял на своем: бог никогда не одобрит применения силы.
Томас потерял самообладание. Весь во власти гнева, он закричал:
— Я плевал, — он употребил более сильное выражение, — на твоего бога, на пророков и на библию!