Глава одиннадцатая НОВЫЙ ДАНИИЛ
Глава одиннадцатая
НОВЫЙ ДАНИИЛ
У него было время хорошенько подумать. Герцог Иоганн объявил, что дела заставляют его торопиться в Хальберштадт и проповедь Мюнцера он послушает на обратном пути, через несколько дней.
Томас понимал, что если он просто умолчит о главном, то и тогда люди заслуженно упрекнут его в малодушии. Отрицать суть своих воззрений он не может и не хочет! Основа его учения — мысль о насильственном перевороте, который будет осуществлен самими людьми. Здесь корень его расхождений с Лютером. Именно этому он и посвятит свою проповедь.
Да, он призывает к низложению тиранов. Но он не отступает от духа библии: правителей, которые противятся божьей воле, следует уничтожать. Князьям предоставлен выбор. Если они не хотят быть сброшенными с престола, они должны помочь народу избавиться от притеснителей.
Он использует для своей проповеди вторую главу книги пророка Даниила. Он не случайно выбирает этот отрывок. Веские тому есть причины: Лютер часто ссылается на Даниила, который пророчествовал, что последнее земное царство, по мысли Лютера, современное общество, царство Антихриста, будет повержено без содействия рук.
Разве Мюнцер из тех, кого легко напугать? Он любит ветхозаветных пророков: они не страшились ни разверстой пасти кита, ни львов рыкающих, ни царей разъяренных. Неужели же он, новый Даниил, оробеет перед герцогом Иоганном, который не очень-то похож на грозного владыку вавилонского?
Зал альштедтского замка был полон. Впереди, на почетных местах, сидели герцог Иоганн, курпринц, канцлер Брюкк, их советники и приближенные, шоссер, шультейс, за ними члены магистрата, а еще дальше всегдашние слушатели Мюнцера — рядовые горожане.
Он начал с того, что прочел из библии и перевел на немецкий язык отрывок из Даниила. Навуходоносору, царю вавилонскому, приснился сон. Никто из тайновидцев и гадателей не знал, что видел царь во сне. Разгневавшись, Навуходоносор повелел было перебить всех мудрецов, когда в его чертоги явился пророк Даниил. Он рассказал и объяснил царю его сон: Навуходоносор видел огромного истукана, который был сработан из различных металлов и глины. Но вот от горы без содействия рук оторвался камень и ударил по ногам истукана. «Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них: а камень, разбивший истукан, сделался великою горою и наполнил всю землю». Отдельные части истукана, пророчествовал Даниил, означают царства, сменяющие друг друга. Одно лишь царство божие, которое начнется по разрушении всех остальных царств, будет вечным. Навуходоносор поклонился Даниилу и поставил его главным начальником над всеми мудрецами вавилонскими.
Голос Мюнцера наполнял весь зал, голос суровый и громкий. Мир находится в ужасающем состоянии. Церковь, бывшая при апостолах чистой девственницей, очень быстро стала распутнейшей прелюбодейкой. Книжники превратили Христа в идола, в чучело, в намалеванного человечка. Теперь он для всего света не больше, чем тряпье, о которое вытирают ноги. У турок, язычников и евреев есть все основания издеваться над нами и считать нас за глупцов, раз мы ничего и слышать не хотим о духе Христовом.
Вавилонские чародеи и гадатели, доказавшие свое бессилие, были подхалимами и льстецами. Они привыкли говорить только то, что нравится господам. Так и в наше время уступают книжники, которые при дворах правителей урывают самые жирные куски. А «Брат Любитель сладко пожить» еще находит этому оправдание! Томас не называл имени Лютера, но всем было ясно, в кого он метит.
Надвигается час великих перемен. Необходимо изменить весь уклад жизни! Близится конец пятого мирового царства, о котором говорил пророк. Томас по-своему толковал Даниила. Первым было вавилонское царство, вторым — царство мидян и персов, третьим — царство греков, четвертым — царство римлян. А пятое царство то, которое у нас перед глазами, — частично создано из железа, но оно на глиняных ногах — в нем процветает насилие и кишмя кишат притворщики. Повсюду лицемерие. А тех, кто не хочет обманывать и плутовать, считают круглыми дураками.
Томас не стесняется в выражениях. Нет, присутствие князей не вынудит его угодничать. Это он предоставит Мартину!
«Теперь прекрасно видно, — гремит его голос, — как угри и змеи сообща грешат в одной куче. Змеи — это попы и все злодеи клирики, а угри — это светские господа и правители!» Напрасно прислужники дьявола обмазали себя глиной, чтобы под христианской маской скрыть свое истинное лицо. Это им не поможет.
— Ах, любезные господа, как славно всевышний будет колотить эти старые горшки своей железной клюкой!
Томас смотрит на герцога. Иоганн то поднимал удивленно брови, то хмурился. Мину неудовольствия сменяло выражение беспомощности, досада уступала место сосредоточенному вниманию. Этот одержимый, словно ветхозаветный пророк, не страшась кары, бросает в лицо правителям, что старый мир доживает свои последние дни. А вдруг именно ему господь открыл истину? Иоганн в нерешительности. Все кругом так непрочно. Пришло время тревоги и неуверенности. Не стоит ли мир перед великими переменами, о которых твердят астрологи и вещуны? Со всех сторон идут слухи о небесных знамениях, реки нежданно-негаданно выходят из берегов, осенью вторично зацветают деревья, людей косит страшнейший мор. А сколько разных учений, сект! И каждый уверяет, что слово божье с ним. Все чаще раздаются голоса, будто господь хочет, чтобы власть была передана простому народу. Глупые побасенки? Но об этом говорят так упорно. Даже сам курфюрст в смятении. Он заявляет, что не будет противиться богу, скорее все бросит и, взяв посох, пойдет странствовать. Воистину, кто знает, что будет завтра?
Альштедтцев упрекали, продолжает Мюнцер, что они сожгли маллербахскую часовню. Шума было много, и зря. Томас очень далек от того, чтобы приносить извинения или сожалеть о случившемся. Он оправдывает подобные поступки. Нет сомнения, что и Христос разбивал бы иконы. Книжники утверждают, что апостолы не разрушали языческих храмов. О эти буквоеды, опять они носятся со своей пергаментной библией! Если там чего и нет, то разве это основание потворствовать злодеям? Исходить надо не из буквы, а из духа. Апостол Павел терпеть не мог идолов и наверняка не остановился бы перед разрушением капищ. Надо отказаться от одного из двух: от настоящей веры или от идолопоклонства.
Мюнцер возвращается к Даниилу. Книжники, ссылаясь на пророка, учат, что Антихрист будет уничтожен без содействия рук. За их наисладчайшими словесами кроется ложь! Людям остается только ждать и верить, крепко верить и терпеливо ждать. Низкий обман! Камень, о котором говорил Даниил, — это дух Христов. Им и преисполнены люди, чьими руками будут повержены все нечестивцы. Если земля обетованная и была завоевана не мечом, а силой господней, то ведь меч — средство, без которого не обойтись. Чтобы жить, необходимо пить и есть. Чтобы покончить с царством зла, необходимо применить насилие.
Настойчиво обращается Мюнцер к князьям:
— Не верьте подхалимам попам. Вы тоже можете помочь установлению истинно христианских порядков, а они хотят помешать. Да, камень, который уничтожит царство зла, оторвался от горы и неудержимо катится вниз. Бедные миряне и крестьяне видят это гораздо яснее, чем вы. Властители, ополчающиеся на защитников Евангелия, будут изгнаны собственным народом. Я это знаю наверняка!
— Народ разгневан. Если князья не хотят быть изгнаны, то должны действовать ему на пользу. Если вы желаете быть слугами бога, а не дьявола, то помните о своих обязанностях по отношению к народу и устраняйте его врагов.
— Но, любезные, не выкидывайте перед нами плоских трюков и не уверяйте, что сила господня совершит это и без вашего содействия мечом! — В голосе Мюнцера слышалась угроза: — Смотрите, так недолго и потерять власть! Книжники могут говорить вам что угодно, — Христос сказал достаточно ясно: «Дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь!» Поймите правильно это повеление. Если враги, которым будет предложено подчиниться, не пожелают этого сделать, то их следует беспощадно истреблять. Не оставляйте дольше злодеев, в живых! Ибо люди, творящие зло, не имеют права жить!
Он весь горел. Иоганн поежился: «Помилуй, господи!»
— Безбожных правителей, и особенно попов и монахов, которые называют борьбу за подлинное Евангелие ересью и все же выдают себя за примерных христиан, надо убить!
Князья, коль они не на словах, а на деле признают Христа, должны способствовать искоренению нечестивых. Это не просьба — это требование. Если они ему не последуют, то лишатся власти — меч будет у них отобран!
Герцог сидел, опустив голову. Его подавленное настроение передалось и Брюкку. Курпринц зло покусывал губы. Когда Иоганн встал и обернулся, все заметили его растерянность.
Никто из присутствовавших в зале альштедтского замка не высказал Томасу ни слова осуждения. Он обратился к канцлеру с просьбой разрешить напечатать проповедь. Недавно магистрат, уступая Мюнцеру, постановил, что город нуждается в типографии, и выделил ссуду в сто гульденов печатнику Рейхарду.
Издать проповедь? Князья выслушали ее до конца и не выразили своего несогласия. Брюкк не стал возражать. Пусть печатает, но только он должен пообещать — и обязательно в письменной форме, — что впредь будет представлять все свои сочинения на цензуру в Веймар.
А что касается его учения, канцлер развел руками, то герцог не считает себя достаточно сведущим в богословии, чтобы судить, сколь соответствует евангельской истине призывы изничтожать безбожных. Поэтому он желает, чтобы магистр Мюнцер изложил свои взгляды в Виттенберге, перед профессорами теологии.
А. Дюрер. Крестьяне на рынке.
Иост Амман. Красильщик.
Перед этими заядлыми книжниками и только перед ними? Мюнцер решительно отказался. Опять ему навязывают диспут в закутке. Он, конечно, готов защищать свое учение, но лишь всенародно. Надо созвать на диспут и католиков, и турок, и язычников. Он ставит это непременным условием. Если Иоганн действительно жаждет выяснить правду, то пусть всех их соберет.
Он никогда не угодничал перед правителями. Даже обещание присылать свои работы на цензуру звучало не особенно смиренно: «Меня порадует, если вы позволите выходить моим книгам в свет, если же воспрепятствуете, то я препоручу это воле божьей».
Герцог Иоганн не задержался в Альштедте. Препротивнейший городишко! Дерзкие мастеровые, с великой неохотой снимающие шапки, и Мюнцер, то ли безумец, помешавшийся на борьбе с нечестивыми, то ли новый Даниил, которому открыто грядущее.
Вереница всадников проехала по узеньким улицам — разодетые герольды, важные советники, надменные рыцари, ленивые ландскнехты. Шоссер провожал герцога далеко за городские ворота.
В типографии Ганс Рейхард торопливо набирал «Проповедь перед князьями».
Вокруг Альштедта уже целый год продолжались гонения на людей, посещавших проповеди Мюнцера. Они усилились, когда стало известно об альштедтских беспорядках и о создании какого-то союза. Теперь от запретов и угроз власти перешли к крайним мерам: сторонников Мюнцера начали бросать в темницы, мучить, подвергать штрафам. От них требовали, чтобы они клялись не ходить больше на сатанинские сборища. Кое-кто заколебался: кому охота терять имущество и гнить в вонючих подвалах. Власти особенно свирепствовали в Зангерхаузене.
Мюнцера очень встревожили эти события. Надо было внушить людям мужество: они ведь не одиноки, повсюду множатся ряды «избранных». Он писал им, что создано уже больше тридцати союзов. Во всех концах страны скоро начнется игра! Нам ли падать духом? Это удел тиранов — они будут вырваны с корнем.
Властям Зангерхаузена Мюнцер послал письмо, полное угроз. Да, он говорил, что не даст спуску врагам, и намерен их перебить. Он не остановится, пока они не будут повержены, даже если они и очень важные птицы. «Говорю вам со всей серьезностью, если вы не одумаетесь, то я больше не стану удерживать людей, которые хотят взять вас в работу».
В Альштедте появились жители Зангерхаузена, бежавшие от преследований. Они рассказали, что темница переполнена. Не все проявляют достаточную стойкость. Одни упрямо отказываются вносить штраф, а другие готовы подчиниться. Сейчас начальники пошли на хитрость; многим они предлагают свободу при условии, что те, заплатив штраф, поклянутся никогда больше не слушать еретиков. Узники спрашивают брата Томаса, как им поступать. Можно ли платить штраф и давать требуемое обещание?
Его глубоко взволновали беды гонимых братьев, отвечал Мюнцер, но он гордится теми, кто предпочитает быть в оковах, чем пресмыкаться перед безумствующими властителями. Если вы хотите сохранить незапятнанной вашу совесть, то научитесь бояться одного лишь бога — тогда вы устоите перед любым испытанием и одержите победу.
Он учил бесстрашию. Если человек осознал свою правоту, его ничто не напугает. Раз князьям не довольно налогов и они еще выжимают из вас штрафы, платите, платите черту все, что он хочет, но сохраните свободной вашу совесть. Ни в коем случае не подчиняйтесь приказам, запрещающим вам слушать правдивое слово, и никогда не давайте клятв, что отрекаетесь от него.
Кровопролития не избежать, и оно недалеко. Если кто не хочет отказаться от своего имущества во имя бога, то потеряет его ради дьявола. Князья, дворяне, попы и монахи поклоняются сатане. Тому, кто желает сражаться с турком, не надобно ходить далеко — враг здесь, в стране!
Говорите смело вашим господам: слово божье нельзя запрещать! Говорите это им прямо в глаза, ничего не бойтесь, не лицемерьте. Если вам причинят обиды, вы будете отмщены. Но если вы начнете притворяться и угодничать, то погубите себя. Расплата не за горами!
Письмо Мюнцера было тайком переправлено узникам зангерхаузенской тюрьмы.
В Альштедт приходили десятки людей, вынужденных покинуть родные места. Одни были изгнаны своими господами, другие спасались от преследований. Окружной начальник Зангерхаузена мог крутостью нрава потягаться с мансфельдским графом. Но обоих превзошел досель малоизвестный рыцарь Фридрих Вицлебен, владетель деревни Шеневерда, что лежала в трех часах ходьбы от Альштедта. Он решительно запретил своим людям шляться в город на проповеди и набираться бунтарского духа. Его приказу не подчинились. Тогда он, разъяренный непослушанием, задумал как следует проучить непокорных.
…Стоял погожий июльский день. Жители деревни занимались своими обычными делами: кто работал в поле, кто сидел за ткацким станком, кто хлопотал по хозяйству. Вдруг у околицы раздались выстрелы и тревожные крики. Война? Вторжение неприятеля? Набег разбойной шайки? Или выходки загулявших ландскнехтов?
По улице с обнаженными мечами бежали пехотинцы, а за ними на рослых лошадях трусили рейтары с пиками наперевес. Деревня была окружена. У крестьян вырвался вздох облегчения, когда человек в латах, отдававший команды, поднял забрало и они узнали в нем своего господина. Фридрих Вицлебен обожал военные потехи. Но что творится? Кнехты врываются в дома, избивают жителей, взламывают сундуки и лари. Вицлебен поклялся отменно наказать непослушных: он раз и навсегда отобьет у них охоту посещать сборища еретиков!
Ударами и пинками людей сгоняли в кучу. Доблестный рыцарь брал в полон собственных подданных. Правда, ландскнехты были так поглощены грабежом, что кое-кому из крестьян удалось уйти огородами и добраться до леса. Не довольствуясь добычей, захваченной в избах, Вицлебен, враг еретиков и пылкий защитник веры, утащил и из церкви все наличные деньги.
Убежавшие побоялись возвращаться домой. Они ходили из деревни в деревню и проклинали своего господина, который обошелся с ними, как грабитель с большой дороги. Повсюду среди крестьян они находили сочувствие. Ненавистные дворяне превратили страну в сплошной разбойничий вертеп. Нет простому человеку нигде защиты.
Беглецы направились в Альштедт. Там Мюнцер, он не даст их в обиду — ведь и пострадали они оттого, что остались ему верны.
На улице, недалеко от типографии, Томаса окружила толпа беженцев. Они были очень взволнованы. Перебивая друг друга, они напустились на Мюнцера с упреками:
— Что это за справедливость, если людей, которые готовы ради веры принять любые муки, совершенно безжалостно посылают под нож мясникам?
Томас опешил. Разве он когда-нибудь давал повод для таких обвинений? С трудом понял Мюнцер. что произошло. По городу разнесся слух, что все чужаки будут в ближайшие дни выданы своим господам. Встревоженные люди обратились к Рейхарду. Тот только что был в замке и должен все знать. А Рейхард разговаривал с ними надменно и грубо, словно княжий прихвостень. Томас был поражен: нет, он ничего не слышал!
Увидя Мюнцера среди обступивших его людей, Рейхард вышел из печатни. Томас встретил его гневным окриком:
— Так-то вы утешаете братьев, покинувших родные места ради верности Евангелию?! Неужели вы не можете понять, к чему все это приведет?
Рейхард оправдывался как только мог. Он не хотел никого обидеть. Он ничего не выдумал. Он лишь сослался на приказ шоссера. Если, велел Цейс, окружной старшина из Зангерхаузена будет настаивать на выдаче своих людей, то следует удовлетворить это требование. Мюнцер вспыхнул:
— Это было бы справедливо, если бы наши властители не выступали против истинной веры. Но теперь они действуют не только вопреки вере, но и вопреки естественному праву.
Толпа ответила Томасу гулом одобрения. Он продолжал резко и пылко:
— Следует заставить власти повсюду открыто признать, что их собрат из Шеневерды первым нарушил мир и стал грабителем собственных подданных!
Мюнцер едва владел собой:
— Раз господа поступают так, их надо передушить, как бешеных собак!
Шоссер отсиживался в замке и не высовывал на улицу носа. В один день Мюнцер направил ему два письма. Он подробно рассказал о случившемся и советовал, чтобы тот серьезно взвесил, какие последствия повлечет за собой враждебное отношение к беженцам. Их число растет и будет расти. Неужели он хочет заслужить благосклонность тиранов за счет стенаний и воплей этих горемык? Хватит угождать разным начальникам. «Их власти приходит конец, в скором времени власть будет передана простому народу!»
Немедленно должен шоссер сообщить князьям о преступлении Вицлебена. Этот архиразбойник подает пример и другим тиранам. Он сам вызывает народ на восстание. Князья обязаны его наказать. Если они этого не сделают, то мир будет нарушен. Народ окончательно изверится в своих правителях, а в этом кроется причина всякого смертоубийства. Пора им уже понять — настали новые времена. Или они дождутся, что волны поднявшейся бури захлестнут их с головой. Тот, кто жаждет крови, ею и упьется!
Цейс был очень напуган. Во втором письме Томас его успокаивал: он далек от мысли отдавать на расправу честных должностных лиц, которые помогут правому делу. Он опять предупреждал, что если беженцы не найдут в Альштедте настоящей защиты, то народ ожесточится. Никакие злодейства не будут больше сходить безнаказанно. Мир уже не тот, что прежде.
Черные сердца тиранов полны страха и трепета. Они чувствуют: близится переворот. Но ни один князь не желает помочь торжеству Евангелия, они думают лишь о том, как задавить праведных людей. Весь народ должен объединиться. Союз, к которому призывает Мюнцер, завещан самим господом: нечестивцы, обнажающие меч, от меча и погибнут! Медлить дальше нельзя. Каждый обязан честно сказать, готов ли он поддерживать союз, или намерен ему противиться.
На проповеди Мюнцера было очень много народа, альштедтцев и пришлых. Его речь то и дело прерывалась возгласами: «Кто не с нами, тот против нас!»
Мюнцер обратился и к членам магистрата. Еще не все из них поклялись на верность союзу. Не слишком ли долго они колеблются?
Всеобщее возбуждение, казалось, достигло предела. Присягайте! Присягайте! Рюккерт лез на самое видное место: он тоже всей душой за Евангелие. Кое-кто не прочь был и улизнуть, да боялся своих разгоряченных соседей. Не оставалось ничего иного, как, подняв руку, повторять слова присяги.
В это воскресенье сотни людей поклялись, не жалея живота, бороться с нечестивыми. Не дадим в обиду наших братьев! У многих было оружие. Воодушевление, вызванное речами Мюнцера, долго не ослабевало. Городок бурлил.
Со всех сторон гонцы приносили вести о расширении «Союза избранных». Тем с большим нетерпением ждал Томас письма от Карлштадта. Он возлагал на него столько надежд!
И вот ответ пришел. Карлштадт делал попытку обратить «заблудшего» на путь истинный. Мюнцер не должен сердиться, если это письмо придется ему не по вкусу, — «лучше получить раны от доброжелателя, чем лживые поцелуи — от врага». Некоторые взгляды Томаса он одобряет: например, его отношение к святым дарам. Что же касается стремлений Мюнцера, сколотив союз, уничтожить всех «безбожных», то он осуждает это самым резким образом. Он не намерен исполнять его просьбы и писать в Шнеберг и другие места. «Такие союзы находятся в страшнейшем противоречии с волей божьей». Создавать их — значит вводить людей в заблуждение.
«Я хочу, — продолжал брат Андреас, — чтобы ты и те, кто с тобой заодно, отказались от тайных происков и рассылки подобного рода воззваний. Они преисполнили наших людей здесь страхом перед великой бедой. Я удивляюсь такой твоей дерзости и испытываю к ней отвращение».
Тяжело потерять на поле брани соратника, но еще тяжелей увидеть, как человек, которого ты считал единомышленником, в час, когда обнажают мечи, торопится тебя оставить.
Каждый держится тех идей, которые ему ближе. Один ползает на брюхе перед властителями и видит в этом служение богу. Другой с оглядкой поругивает существующее неустройство, а когда приходит время засучивать рукава, прячется в кусты и уверяет простаков, что пуще всего надо остерегаться насилия. А третий, третий знает, что только борьба может сделать из раба человека. Бессловесный «раб божий» должен стать «воителем божьим» — борцом за общее благо. Не кровожадность, а подлинная любовь к людям руководит теми, кто осознал необходимость насильственного ниспровержения угнетателей. Тираны или сохранят свою власть, или потеряют ее в результате переворота. Иного не дано.
Листовка называлась «Письмо орламюндцев альштедтцам о том, как сражаться по-христиански». Она была написана в ответ на призыв Мюнцера присоединиться к союзу. Орламюндцы решительно отвергли это предложение. Христианин не может действовать силой! Иисус не разрешил Петру вступиться за него и велел вложить меч в ножны.
«Мы не хотим прибегать к ножам и пикам. Против врагов надо быть защищенным бронею веры. Вы пишете, что мы должны примкнуть к вашему союзу. Сделав это, мы перестали бы быть свободными христианами и доказали, что больше привязаны к людям, чем к богу». Это причинило бы Евангелию страшнейший вред. Тираны, возликовав, стали бы говорить: «Они похваляются своим богом, а сами вступают друг с другом в союз — их бог недостаточно силен, чтобы их защитить. Они хотят создать собственные секты и поднять мятеж. Давите их и убивайте, пока не поздно!»
Ответ был размножен на типографском станке. Жители Орламюнде, не колеблясь, придали гласности замыслы Мюнцера. Они не хотят ничего и слышать о его преступных затеях.
Как оказалось, Карлштадт участвовал в составлении этого письма и требовал, чтобы оно было достаточно резким. Брат Андреас, по его словам, «помог орламюндцам потушить разжигаемый Мюнцером пожар».
И он ставил это себе в заслугу.
«Письмо орламюндцев» было напечатано в Виттенберге.
Неожиданно пришел приказ герцога: Мюнцера, Цейса, Рюккерта и двух членов магистрата, Рейхарда и Боссе, зачем-то срочно потребовали ко двору.
В Веймар они прибыли 31 июля. Было воскресенье, и делами никто не занимался. Только на следующий день их вызвали в замок. Мюнцер думал, что с ним будут говорить в присутствии остальных альштедтцев. Однако им велели подождать. Герцог Иоганн встретил его с явной неприязнью.
Это был настоящий допрос. Мюнцер никак не мог понять, чем герцог так возбужден? Грубо напустился он на Мюнцера с упреками. Хорош проповедник слова божьего, который, где бы ни появился, сеет семена распрей и смут! Его дух — это дух разрушения и кровопролития. Он восстанавливает подданных против их законных государей. Может быть, он еще станет уверять, что не распалял страстей черни своими возмутительными речами и не лил на головы князей потока оскорблений? Его счастье, что об этом, как и о многом другом, узнали только теперь.
Что осмелился он во всеуслышание заявить о самом курфюрсте? У «старого бородача» столько же мудрости в голове, как у Мюнцера… Где? По знаку Иоганна секретарь прочел одну из бумаг. Выразительное сравнение!
Выдержка не изменила Томасу. Герцог волен читать какие угодно бумажки. Мало ли на свете клеветников и подметных писем! Томас упорно стоял на своем:
— Таких или подобных слов я никогда не произносил!
Герцог изменился в лице. Разве альштедтский проповедник довольствуется бранью? Он окрестил законных правителей «безбожными» и подстрекает народ к мятежу. Он создал союз, допустимость которого совершенно не подтверждается библией. Он будет отрицать, что призывал вступать в этот союз?
Нет, этого Мюнцер отрицать не будет. Он считает, что поступал верно. Естественное право на самооборону позволяет людям объединяться, чтобы не быть беззащитными перед злодеями, которые препятстствуют торжеству Евангелия.
Его оборвали. Он еще смеет говорить об Евангелии! В землях курфюрста и герцога, как ему известно, никому не возбраняется проповедовать слово божье. Но его учение не от бога, а от дьявола. Поэтому-то он и избегает диспута с теологами Виттенберга!
Тут вспылил Мюнцер. Для того чтобы судить об его учении, надо хотя бы его понимать. Он не виноват, что герцог глух и не разумеет истины. Не каждому дано разобраться в уловках книжников. Зря его упрекают в том, что он не желает отдать свою веру на суд виттенбергским мудрецам, которые поторопились бы, собравшись в закутке, опорочить ее и назвать ложной. Он готов защищать ее от всех хулителей. Но это должно произойти не перед жалкой кучкой книжников, а в присутствии народа. Тогда он докажет, кто отстаивает справедливое дело, а кто поклоняется сатане!
Ни герцог, ни его советники не спорили с Мюнцером. Пусть-ка он лучше расскажет, как мутит толпу бредовыми картинами близкого переворота. Его настойчиво расспрашивали все об одном и том же. Чего они хотят? Он достаточно подробно изложил свои воззрения в «Проповеди перед князьями». Герцог сам ее слушал.
Почтительным его не назовешь. Ему велели выйти. Иоганн приказал ввести для допроса остальных альштедтцев.
Мюнцер не знал, что творится за плотно закрытыми дверьми. Ждать пришлось очень долго, пока они появились один за другим — Цейс, Рюккерт, Боссе и Рейхард. Они были чем-то очень взволнованы, но старательно делали вид, что ничего особенного не случилось.
Потом снова в зал был потребован Мюнцер. Иоганн сказал, что порицает его за грубость, допущенную в проповедях, и за выпады против властей. Однако решать его судьбу он сейчас воздерживается. Он хочет все обсудить с курфюрстом. Мюнцер должен отправиться в Альштедт, избегать всяких действий и речей, могущих вызвать беспорядки, и спокойно ждать, когда ему объявят высочайшую волю.
У дверей его встретил Цейс:
— Ну как?
Лицо Мюнцера было хмурым и бледным. Он неопределенно махнул рукой:
— Похоже, дело идет к тому, что мне придется поискать места где-нибудь в другом княжестве!
На дворе какой-то крестьянин возился с телегой. Он выпрямился и с любопытством разглядывал Томаса. Княжьи челядины, фурманы и конюхи повалили следом за Мюнцером — горластые насмешники: «Где же твой прославленный дух святой?» К ним присоединилось несколько попов. В воротах его осыпали руганью ландскнехты. Мюнцер, не отвечая, прошел мимо. Желтые пятна проступили на скулах.
Большую часть дороги ехали молча. В ответ на настойчивые вопросы Томаса Рюккерт повторял, что герцог не объявил никакого решения. Боссе и Рейхард говорили то же самое. Один шоссер почему-то не смотрел Мюнцеру в глаза и нервно теребил поводья.