АКТЕР МОЕГО ДЕТСТВА
АКТЕР МОЕГО ДЕТСТВА
Когда меня спрашивают, какое влияние оказало на меня искусство, я без запинки отвечаю: «Огромное! Без искусства я был бы и хуже, и беднее, и вся моя жизнь сложилась бы иначе…» Искусство постепенно выплавливало во мне отношение к миру, к людям, оно всегда-всегда поддерживало меня в трудные дни. Но странно — в ряду своих учителей и кумиров я обычно называл писателей. Между тем все в юности начиналось с актеров. И даже не в юности, а в детстве. И как только мелькнет теперь передо мной дорогое актерское имя, лицо, тотчас вспомнятся послевоенные годы.
Сквозь туман десятилетий проникаю воображением в свой мальчишеский быт, вижу тихое левобережье, трамвайное кольцо и пустую травяную площадь, по которой бегу я с товарищами в кинотеатр. На всем еще покоится тень недавней войны. Еще не привыкли ребятишки к ежемесячным пенсиям за убитого отца, еще порохом, как теперь поется, пахло на празднике Победы 9 мая. Кое — где только приступили возводить на старом довоенном фундаменте жилые и общественные здания, а в иных местах так и росла по самые окна первого этажа трава; на базарах напоминанием об увечьях и сражении с врагом белела вывеска на сапожной мастерской: «Артель инвалидов». Не было телевидения, и все просвещение шло к нам из школ, библиотек, театров на другом берегу и понемногу из того зала, в котором длинный маячный луч над твоей головой несет в пылинках незабываемое волшебство искусства.
Слышу сквозь толщу лет крики огольцов с улицы ко мне во двор:
— Айда в кино! Николай Крючков играет!
О, какое это было событие дня! Наносишь из колодца в бочку воды, подчистишь у коровы в стайке, сбегаешь в очередь за белым хлебом, наобещаешь всего — только бы отпустила матушка в далекий кинотеатр «Металлист».
На фильмах выросли. А новых отечественных фильмов появлялось в году не более пяти. Поход в кино можно сравнить с путешествием в другой город.
Наверное, поэтому с возрожденным детским трепетом дожидался я на Кубани встречи уже не с заслуженным артистом республики, а с народным артистом СССР, Героем Социалистического Труда, ветераном кино Николаем Афанасьевичем Крючковым.
«Комсомольск», «На границе», «Трактористы», «Свинарка и пастух», «Парень из нашего города», «Котовский» и великое множество других фильмов с участием Крючкова.
Прошло почти сорок лет, а чувства к нему все те же.
Ну конечно, — это наша эпоха. Это наша невозвратная жизнь, такая тяжелая, но простодушно — отзывчивая. Теперь наивными и не всегда реалистическими кажутся нашему искушенному взгляду те звеневшие фильмы, но там вдали, в темном зале и на улицах, — наша судьба, наша душа, наш совместный патриотизм. Можно измениться, подтянуть свои художественные вкусы, покопаться привередливо в старом искусстве и благоговеть перед новым, но нельзя так стариться, чтобы забыть самого себя, свое изумление и возникавшие на сеансах мечты. То было искусство своего времени, и оно, будем правдивы, рождало в людях мгновенный отзвук. Ведь это факт: после «Трактористов» тысячи и тысячи садились в полях на тракторы, после «Парня из нашего города» сотни тысяч граждан записывались на фронт добровольцами.
Я не одинок в своем чувстве. На своеобразное свидание со своим прошлым пришли зрители в новый, получше иного театра, клуб госплемзавода «Красноармейский». Крючкова приветствовали как очень — очень своего, близкого душе человека. Его имя слилось с нашей личною жизнью — в этом тайна неубывающей популярности артиста. «Можете спрашивать меня о чем угодно, я могу разговаривать с вами до полуночи». Зрители, правда, пощадили его почтенный возраст, но все главное было сказано и самим Крючковым, и отрывками из его фильмов, и юбилейным, дружеским словом с экрана Бориса Федоровича Андреева («То был его последний съемочный день в жизни», — заметил Николай Афанасьевич).
До сих пор к нему всюду идут не организованные «представители от коллектива», а сами люди.
— Народ… — любит повторять Николай Афанасьевич. — Народ… — подчеркивает он нечто глубинное, коренное в человеке. — Народ… — говорит, когда устанет, но все равно примет кого?то, когда хочется ему быть с человеком потеплее, повнимательнее…
— Вы мне позволите, Николай Афанасьевич, спеть для вас… — сказал в совхозе один молодой механизатор. — В знак благодарности и уважения.
— Прекрасно!
— Вы же любили петь…
— Да! — произнес Крючков тоном горячего согласия. — Да — а… — сказал тише. — Да — а…
Утром я зашел к нему в комнату. На коленях у него был баян. Отвыкшими пальцами Николай Афанасьевич все?таки подобрал несколько мелодий из своих фильмов, мелодий, всем нам знакомых, и закончил песней, поднимавшей когда?то бойцов в атаку.
Три танкиста, три веселых друга
Экипаж машины боевой…
И так везде, где бы он ни появлялся. Везде вокруг него люди, люди, комната открыта, чайник всегда греется, и он все рассказывает, рассказывает…
— Чувствуете ли вы себя в жизни счастливым? — спросил его кубанский поэт.
— Да — а… Я люблю людей… — добавил он после молчания медленно, по слогам, как?то особенно задушевно и просто. — Да — а… Да…
Первый раз просидели мы с ним за разговором в Кропоткине до трех часов ночи. Старшие наши товарищи бережно спрашивали: «Николай Афанасьевич, вы не устали с дороги?..» — «Посидим, не так уж мы часто, друзья мои, встречаемся… Чаек… А как, а как же!» Можно бы сидеть и до утра — как в своем доме с родными. Мы ведь уже жили вместе, давно — давно, в те послевоенные годы. Да, сидеть бесконечно. Улыбаться, когда артист на разных тонах повторяет свое «да! да — а, да», слушать, как 10 октября 1941 года (уже гремела война) сдавали веселый фильм «Свинарка и пастух», как через много лет приехал он под Николаев, где снимали «Трактористов», и нашел кого?то из членов бригады, как объезжал он фронт («Вы покажитесь хотя бы, — просило командование, — и это уже взбодрит солдат»), какими были другие наши любимцы — Борис Андреев, Михаил Жаров, Петр Алейников, Василий Меркурьев. Но главное вот что: общее чувство родства с гулким временем послевоенного возрождения!
Когда расставались в гостинице совхоза в первом часу ночи, я, подражая зрителям, просившим после встречи автограф, развернул просторную рекламную фотографию еще не такого седого, как нынче, Крючкова и сказал:
— Николай Афанасьевич! Надо же будет воспитывать самое маленькое поколение… Буду дочке рассказывать о моем детстве, без вас не обойтись… Подпишите Настеньке…
— Прекрасно! — сказал он бодро и хрипловато, взял фломастер и написал: «Настя! Будь счастлива! От души желаю тебе этого. Дядя Коля Крючков. 6.ХП.83».