Глава 10 Кукла и кочерга

Глава 10

Кукла и кочерга

Любой биограф Джейн Остин быстро осознаёт, что ее достоверного портрета или описания просто не существует. В одних воспоминаниях она предстает «красивой, с русыми волосами», в других — «смуглолицей» брюнеткой с карими глазами, а в третьих — обладательницей «того редкого цвета лица, которым, кажется, бывают одарены только светлые брюнетки. У нее веснушчатая кожа, не слишком нежная, но чистая и здоровая на вид… прекрасные, от природы вьющиеся волосы, не темные и не светлые», а вот в других Джейн приписываются «огромные черные глаза, великолепный цвет лица и длинные-длинные темные волосы, ниспадающие ниже колен». (Интересно, что эти, такие противоречивые, свидетельства принадлежат людям, близко знавшим писательницу.)

И это только начало неразберихи. Силуэт, внезапно обнаруженный в 1944 году (между страницами издания «Мэнсфилд-парка» 1816 года), подписанный «Paimable Jane»[98] и признанный ведущим английским остиноведом Р. У. Чепменом[99], изображает даму с крупным носом и маленьким ртом. Однако существует свидетельство племянницы Джейн, Анны, утверждавшей, что нос у тетушки был маленький. Длинный тонкий нос и темные глаза мы видим на портретах мистера Остина, всех его сыновей, его сестры Филадельфии и племянницы Элизы, а из воспоминаний знаем, что Генри и Джейн во многом походили на отца. Во всяком случае, Джейн уж точно не обладала орлиным носом, как миссис Остин, — та им сильно гордилась, считая горбинку признаком аристократизма.

Старший из сыновей Фаулов, знавший Джейн с раннего детства, утверждал, что она была хорошенькой: «Даже очень хорошенькой — лицо яркое и свежее — как у куклы — нет, неверно, ведь оно было так выразительно — скорее как у ребенка — да-да, она напоминала ребенка, очень резвого и веселого». Это, пожалуй, самое привлекательное из всех описаний Джейн, Фаул словно роется в памяти, пытаясь добиться наиболее живого образа, привязанность вдохновляет, но не ослепляет его.

Сэр Эджертон Бриджес, брат миссис Лефрой, который был соседом Остинов гораздо позднее, изображает ее «высокой, худощавой, с высокими скулами, прекрасным цветом лица, со смеющимися глазами — небольшими, но умными» и критикует гравюру, сделанную для «Мемуаров» Джеймса Эдварда Остина-Ли, изданных в 1870 году: там ее лицо выглядит слишком широким и пухлым. Впрочем, высокие скулы никак не отражены на наброске к портрету Джейн, сделанном Кассандрой. Кроме того, по другим воспоминаниям, лицо ее было «полноватым» и отличалось круглотой. Анна, которая нежно любила тетку, заканчивает свое описание словами: «Трудно понять, отчего при всех внешних достоинствах она все же не являлась воистину красивой женщиной». Эта невнятная фраза, видимо, означает, что Джейн не считалась красавицей в общепринятом смысле. Что до наброска Кассандры, то, по словам Анны, он был «страшно не похож» на тетю Джейн, и при жизни Кэсс его никому не показывали. А вообще нельзя не обратить внимание на то, что из всего семейства Остин лишь больной Джордж и Джейн не были запечатлены на заказном портрете или силуэте.

Мнение кузины Филы Уолтер, что Джейн девочкой была вовсе не хороша, уже приводилось выше. А вот Элиза называла Джейн и Кассандру «двумя самыми хорошенькими девушками в Англии», что, впрочем, скорее говорит о доброй натуре самой Элизы. Генри отмечал, что характер Джейн отражался в ее лице, отдельные черты которого были весьма привлекательны, но, похоже, даже на взгляд любящего брата, в общую картину красоты они не складывались. Перефразируя Джона Донна, Генри говорил, что ее горячая кровь изъяснялась, приливая к скромным щекам, — чудесная фраза для описания яркого румянца Джейн. Как видим, все отмечали прекрасный цвет ее лица. Ее племянник Джеймс Эдвард изображал тетушку в своих «Мемуарах» как «очень привлекательную… яркую, довольно смуглую брюнетку… с пухлыми щечками, с маленькими, хорошо очерченными носом и ртом, блестящими карими глазами и каштановыми волосами, вьющимися от природы и обрамляющими лицо… черты ее были не так правильны и красивы, как у сестры». Заканчивает он следующим образом: «Обе они, как полагали, слишком рано стали носить одеяния, подобающие зрелому возрасту; и… вряд ли придавали достаточно значения тому, чтобы наряд был модным или к лицу». Джейн предпочитала коротко остригать волосы спереди, оставляя сзади длинные локоны, которые можно было подколоть или убрать под чепец — так и причесываться было быстрее и проще, и в папильотках надобность отпала. «Во всяком случае, мои волосы были аккуратно убраны, а это все, к чему я стремилась», — писала она сестре в ноябре 1800 года после бала у лорда Портсмута, что лишний раз доказывает, как ей не хотелось возиться с прической. В другом случае, желая позабавить Кассандру и Эдварда, она сообщала им, что волосы ей укладывала Нэнни Литлуорт — женщина из деревни, чья семья выполняла различные работы для Остинов, вряд ли умелая парикмахерша. В общем, Джейн сложно себе представить с высокими напудренными шедеврами на голове, как те, что носили ее невестка Элизабет Остин-Найт и миссис Лефрой.

Ее миновала оспа. Эта болезнь изуродовала множество лиц ее современников и современниц, а упоминание о ней часто использовалось в качестве предостережения против непомерного тщеславия. Джейн Остин тщеславием не страдала. Ей приходилось делать над собой усилие, чтобы проявлять интерес к модам и фасонам. Кажется, Кассандра интересовалась ими больше и, как следует из ответов Джейн, достаточно часто касалась подобных тем в своих письмах. «Ненавижу описывать такие вещи», — ворчит Джейн по поводу ультрамодного головного убора, одолженного ради предстоящего бала. А в другой раз: «Ужасную пору сотворения платья я перенесла лучше, чем ожидала».

Так говорит только тот, кому недосуг заниматься своей внешностью. «Все не могу определиться, как шить новый наряд; хорошо бы, если эти вещи можно было бы покупать готовыми» (в письме 1798 года). Спустя годы, когда однажды в Лондоне Джейн дала сделать себе прическу по последней моде, она «нашла ее чудовищной» и очень сожалела об оставленном дома чепце, под которым ее можно было бы спрятать. Приблизительно в то же время (году в 1813-м) она писала Кассандре, что отделала свое платье лентой: «Теперь пользы от него больше, чем раньше, и в нем можно самым замечательным образом отправиться куда угодно». Удобное платье, в котором можно отправиться куда угодно, — вряд ли следящий за модой человек того времени захотел бы, чтобы его кто-то увидел в подобном.

Джейн не слишком утруждала себя описаниями нарядов и в романах. В «Нортенгерском аббатстве» неотступный интерес, который проявляет к моде миссис Аллен («Ею владела безобидная страсть изысканно одеваться»), откровенно высмеивается и самим автором, и самым разумным персонажем этой книги Генри Тилни. «Но взгляните на эту странную даму. Что за платье! Таких не носят уже бог знает с каких пор. Только посмотрите на ее спину!» — это все, чем другие люди способны заинтересовать миссис Аллен. А в знаменитом отрывке, где юная героиня Кэтрин Морланд перед отходом ко сну размышляет, в чем появиться на завтрашнем балу, автор прерывает ее следующим комментарием: «Женщина наряжается только для собственного удовольствия. Никакой мужчина благодаря этому не станет ею больше восхищаться, и никакая женщина не почувствует к ней большего расположения».

Она действительно так считала, независимо от того, написала ли она это в 1790-х или добавила в 1803 году. В письмах она могла иногда высказываться по поводу фруктов на женских шляпках (по мнению Джейн, гораздо естественнее носить на голове цветы, а не фрукты) или обсуждать оттенок материала для платья, и все-таки сложно избавиться от ощущения, что, живи она в наше время, не вылезала бы из старых джинсов и растянутого свитера и имела бы лишь одну твидовую юбку для церкви и одно приличное платье для вечерних выходов.

Что касается ее телосложения, то здесь воспоминания в основном сходятся: «стройная и изящная», «высокая и тонкая, но не сутулая», «высокая и худощавая особа» и даже «худая и прямая как палка». Все это, кстати говоря, заставляет сомневаться в том, что найденный в 1944 году силуэт изображает именно Джейн. Та дама вовсе не выглядит «худощавой». Генри называл фигуру сестры «подлинно элегантной, еще немного добавить росту — и он уже будет выше среднего» — изящная братская формулировка. Племяннику Джеймсу Эдварду запомнился «довольно высокий и стройный стан, легкая и вместе твердая поступь; внешность, говорящая о здоровье и живости». Анна также упоминала о тетушкиной быстрой, решительной походке.

Какой же образ возникает из всех этих воспоминаний? Писательница была высокой и стройной, с вьющимися волосами, скорее темными, чем светлыми. Сохранился один локон ее волос — бронзового цвета, но ведь известно, что волосы со временем выцветают. Судя по наброску Кассандры, Джейн, безусловно, была брюнеткой. У нее были небольшие глаза, яркие и блестящие; совершенно определенно не голубые, а карие или черные. Аккуратный небольшой нос и маленький рот. Круглые щечки, как у куклы, которые вспыхивали ярким румянцем от быстрого движения или волнения. Не красавица, но чрезвычайно привлекательная для тех, кто хорошо ее знал и умел оценить оживление, отзывчивость, ум, отражавшиеся в ее лице. И конечно, как и большинство людей, она менялась в зависимости от ситуации и окружения. Когда она пребывала среди тех, кого любила, с кем ей было легко, то сияла радостью и счастьем. Когда же оказывалась в обществе, внушавшем ей скуку и недоверие, то замыкалась и черты ее лица становились напряженными. Наверное, тогда она вполне могла произвести то впечатление, что запомнилось недоброжелательной Мэри Митфорд[100], сравнившей Джейн Остин с кочергой, прямой, жесткой и бессловесной.