* * *

* * *

На просторной лесной поляне собрались все бойцы и командиры «Славного». Партийно-комсомольское собрание открыл новый парторг заслуженный мастер спорта Николай [177] Иванович Шатов. Он уже поправился после ранения и возглавлял теперь одну из диверсионных групп.

Сообщение об обстановке сделал начальник разведки. Василий Васильевич подчеркнул, что она в целом благоприятна для активных партизанских действий.

— Противник начал усиленную переброску к фронту живой силы и техники. Движение на коммуникациях настолько интенсивно, что гитлеровцы не в состоянии обеспечивать охрану автоколонн и проверять дороги. Может быть, поэтому, — сделал вывод начальник разведки, — противник применяет сейчас новую тактику: формирует колонны небольшие, но пускает их почаще, чтобы в дороге они прикрывали одна другую. Наши подрывники должны учитывать это и проявлять больше бдительности. И действовать! Но у нас маловато взрывчатки.

— Взрывчатка есть! — послышался голос Оборотова.

Сидевший рядом с Рыкиным капитан Шестаков улыбнулся. Он догадывался, какую взрывчатку имеет в виду лейтенант.

Взрывчатка и в самом деле лежала вокруг. Осенью 1941 года здесь проходила линия фронта. На полях и лесных опушках остались тысячи мин — наших и немецких. Они мешали и местному населению и партизанам. Но беда в том, что карт минных полей — ни своих, ни вражеских — у нас не было.

И все-таки решили действовать.

Была создана специальная группа. В нее вошли лейтенант Оборотов, Михаил Егоров, Илья Садовников, Ян Писарев, Алексей Усачев и несколько других бойцов. Возглавил ее начальник штаба Медведченко.

Минеры проявили исключительную отвагу и мастерство. Они работали без миноискателей. Смерть подкарауливала их буквально на каждом шагу. И все-таки они блестяще справились со своей задачей. В отряд потекла взрывчатка. Группы подрывников укладывали ее в вещевые мешки и уходили к шоссейной и железной дорогам... В дневнике начальника штаба под рубрикой «Отмечаем годовщину войны» стали все чаще появляться лаконичные записи о новых взрывах.

«...6 июня первый взвод внезапно напал на вражеский гарнизон, охранявший участок Клетня — Красное, сжег казарму, подорвал два километра железнодорожного полотна и уничтожил шесть километров связи. [178]

7 июня группа младшего сержанта Кондратия Мадея на одном из перегонов Брянск — Рославль подорвала три железнодорожные платформы с военным грузом.

8 июня рота лейтенанта Головина разгромила вражеский гарнизон в селе Кучеево.

9, 10 и 11 июня на железные и шоссейные дороги Брянск — Рославль и Брянск — Гомель вышли одновременно пятнадцать групп. Они вывели из строя несколько мостов и подорвали много километров железнодорожного полотна.

12 июня днем группа Мадея под носом у фашистов заминировала дорогу на участке Леденево — Брезготка. Две грузовые машины с боеприпасами взлетели на воздух.

13 июня на том же участке бойцы лейтенанта Головина подорвали на минах пять вражеских автомашин с солдатами и одно орудие.

14 июня группа Эдуарда Бухмана, заложив мины на шоссе в районе Песочное, подорвала три грузовые автомашины с боеприпасами и одно орудие...»

Так же успешно действовали подрывники и в последующие дни. Особенно отличились группы Николая Шатова, Михаила Семенова, Михаила Плетнева, Виктора Зайпольда, Али Исаева и Павла Мартынова.

Другие отряды тоже усилили «дорожную» войну. На некоторых коммуникациях движение противника было полностью парализовано.

Приближалась годовщина начала Великой Отечественной войны. Ее мы решили отметить мощным ударом по гитлеровским захватчикам. Все группы стягивались на базу.

Капитан Шестаков, посоветовавшись с командирами рот, решил произвести ночной налет на крупный вражеский гарнизон, расположенный в Брезготке. Это большое село находилось вдали от леса, и оккупанты считали здесь себя в относительной безопасности, проявляли даже некоторую беспечность.

Ночь перед выходом отряда на задание выдалась особенно тихая. Но мне не спалось. Я лежал на сеновале рядом с военфельдшером Евгением Мельниковым и думал о совещании, которое недавно закончилось. На нем обсуждался план боевой операции, каждому подразделению ставилась конкретная задача. [179]

Шестаков решил оставить меня здесь. Я, по молодости, вскипел. Как же так? Ведь выступает весь отряд... Я обязан лично организовать медицинское обеспечение!

Шестаков посмотрел на меня своими добрыми глазами и, протянув кисет, спокойно сказал:

— Закури-ка лучше... Добрый самосад попался! А кипятишься зря. В бою мы и без тебя обойдемся, а вот после боя... Кому оперировать раненых? Мне, что ли?

По этому вопросу мы часто сталкивались с Петровичем. Он, конечно, был по-своему прав. Раненых у нас стало много. Кроме того, мне часто приходилось оказывать медицинскую помощь местному населению.

Но и у меня были свои мотивы. Я был убежден, что место врача — на поле боя. Чем раньше делается хирургическая обработка раны, тем успешнее потом идет лечение. Кроме того, медики своим присутствием оказывают на бойцов психологическое влияние. Все это я выпалил на совещании. Последний аргумент вызвал у многих улыбки.

— А ведь верно говорит, — заметил комиссар. — Когда врач рядом, как-то веселее на душе. Правда, голову на место он все равно не пришьет, но чувствуешь себя лучше, когда рядом.

— Точно! — подал голос начальник штаба. — Бойцы того же мнения. Человек всегда человек.

— Ладно, — хмуро согласился Анатолий Петрович. — Потом потолкуем... А задачу тебе не ставлю, сам решай. Медицина!..