* * *

* * *

Все, что нам приходилось видеть, когда мы проходили по освобожденным селам и деревням Московской области, [109] накаляло ненависть к врагу и утраивало энергию. Теперь бойцы при выполнении заданий проявляли еще больше героизма и отваги.

В Решетникове мы встретили бригадное и полковое командование — Орлова и Максимова, Иванова и Стехова. Здесь же находился командир нашего сводного отряда майор Шперов. Они только что вернулись из штаба 30-й армии, а перед этим побывали в селе Ольгово. Шперов рассказал нам подробности подвига командира саперного взвода младшего лейтенанта Николая Бодрова. Многие из нас тоже были его свидетелями. Но может быть, в спешке или потому, что считали это в порядке вещей, сразу не придали ему значения. И только теперь, после рассказа Михаила Никифоровича, все поняли, что Николай Бодров совершил настоящий подвиг.

При отходе наших частей в конце ноября 1941 года командование поручило Бодрову заминировать старинное здание ольговской школы. Бойцы поднесли ему несколько сот килограммов взрывчатки и, расположив ее серией фигурных зарядов в подвале, тщательно замаскировали. Заключительную часть работы Бодров произвел один. Он замуровал в фундаменте часовой замыкатель электрической цепи от сухих элементов, установив заводную пружину на определенное время, и завалил дровами подвал с оставленным немцам «подарком».

Однако немцы не долго хозяйничали в Ольгово. Наши войска стремительной атакой выбили их. В старинном особняке разместился госпиталь и штаб крупной части. Но о том, что здание заминировано, ни на минуту не забывал майор Шперов, который ставил задачу Бодрову. Он первым явился в штаб и доложил о смертельной опасности, нависшей над ранеными. Предотвратить катастрофу мог только Бодров: он один знал, где заложен взрыватель и как его обезвредить. На все участки срочно были разосланы мотоциклисты. По своим записям Шперов установил, что до взрыва осталось всего полтора часа.

В штабе и по госпиталю объявили тревогу. Начали спешно выносить раненых, имущество и документы. А когда до взрыва оставалось только двадцать минут, во двор влетел мотоцикл. Бодров, оттолкнув часового, который не пропускал его, нырнул в подвал и запер дверь изнутри. Некогда было вызывать дежурного и объясняться. [110]

Вокруг здания, покинутого людьми, установилась гнетущая тишина. Теперь уже не минутная, а секундная стрелка неумолимо ползла к роковой отметке. Взрыва однако не последовало. А еще через минуту дверь подвала распахнулась и оттуда показался Бодров, бледный, без полушубка, в угольной пыли. В руках он держал ящик с обезвреженным замыкателем...

Нечеловечески тяжелые двадцать минут провел Бодров в подвале! Ему пришлось раскидать дрова, которые сам старательно укладывал, маскируя фундамент с замурованным часовым замыкателем. Когда он отбросил последнее полено, с груди сорвался фонарь. В кромешной темноте он киркой выбивал кирпичи уже по памяти. Наконец появилась ниша! Оставалось нащупать и обрезать провода, но нож остался в кармане полушубка, заваленного дровами. Ощупью просунув руки в проем, Бодров схватил ящик с часовым замыкателем и, упершись коленями в стену, сильно рванул его на себя. На мгновение приник ухом к ящику и замер. Внутри послышалось тихое характерное шипение, заработала боевая пружина: наступало время взрыва. Бодров открыл ящик и пальцами нащупал металлический мостик. Он медленно двигался к контакту. Еще мгновение — и механизм остановился. Николай Бодров вытер со лба холодный пот...

Надо ли говорить, как все мы гордились подвигом комсомольца Бодрова!

В начале января 1942 года батальон снова отозвали в Москву. В те дни наши войска продолжали наступать и продвинулись до четырехсот километров к западу от столицы. Немецко-фашистским захватчикам был нанесен под Москвой сокрушительный удар. В бригаде тоже подводили итоги боевых действий на полях Подмосковья. Эти итоги обсуждали в подразделениях, на совещаниях, на партийных и комсомольских собраниях. О наиболее отличившихся в боях писала бригадная газета «Победа за нами», рассказывали стенды. Сухой язык цифр говорил о многом. В начале ноября наши подразделения на подступах к Москве установили около двенадцати тысяч противотанковых и более семи тысяч противопехотных мин, заложили сто шестьдесят минных фугасов, подготовили к взрыву двадцать мостов и десятки километров шоссе.

Особенно напряженным был конец ноября и первые дни декабря 1941 года. За это время на участках Спас-Заулок [111] — Малинино и Клин — Солнечногорск было минировано и взорвано более шестидесяти километров Ленинградского шоссе, десятки километров Рогачевского шоссе на участках Новоселки — Хабарово и Федоровка — Ольгово. Тогда же наши бойцы установили минные поля у Решетниково, Вельмогово, Головково, Покровки, Драчево, Шустиково, у озера Сенеж, в полосе реки Лотосни и канала Москва — Волга. Они заложили на этих полях более шестнадцати тысяч мин, до пятисот заградительных фугасов и зарядов замедленного действия. Кроме того, они устроили и минировали около ста пятидесяти лесных завалов, взорвали несколько мостов и наш склад боеприпасов, оставшийся в тылу противника.

В 1943 году «Военно-исторический журнал» напечатал статью, в которой давалась высокая оценка действиям бригады на северных и северо-западных подступах к Москве. Даже сами гитлеровские генералы признавали впоследствии в своих мемуарах, что «минная война» и «сплошные диверсии на дорогах» в значительной степени препятствовали продвижению их танковых групп к советской столице...

По ходатайству командования 16-й и 30-й армий семьдесят пять отличившихся бойцов и командиров бригады были награждены орденами и медалями. Особенно большую радость солдатам нашего полка доставило сообщение о награждении Прудникова, Шестакова, Шарова, Бреусова, Драганова, Саховалера, Круглякова, Петрушиной, Павлюченковой, Молчанова, водителя санитарной автомашины Морозова и других. Первым орденом Красной Звезды был награжден и я.

В боях под Москвой солдаты бригады успешно выдержали суровый экзамен на боевую зрелость. Они доказали, что вполне готовы к выполнению ответственной задачи — для действий в тылу врага.

Началось формирование отрядов для переброски во вражеский тыл. Принимали только добровольцев. Но у нас нелегко было соблюсти этот принцип. Ведь из таких людей состояла вся бригада. И каждый просил, настаивал, требовал включить его в создаваемый отряд.