* * *
* * *
Помощник начальника штаба лейтенант Михаил Мдивани в темноте свободно, словно кошка, ориентировался среди многочисленных воинских подразделений, осадивших деревню. Отыскал наши роты и командиров, установил посты, наметил меры на случай внезапного нападения противника. Он-то и указал мне, где разместился штаб батальона.
Окна в избе были занавешены. Пятилинейная керосиновая лампа тускло освещала крестьянский стол и разостланную на нем карту. Около нее столпились командир батальона, военком, начальник штаба, командиры рот и саперных взводов. Юный радист с румяными щеками, пристроив на скамье походную рацию, настойчиво вызывал:
— «Кама», я «Волга». Как слышите? Прием. Капитан Прудников посмотрел на меня рассеянным взглядом и нетерпеливо спросил радиста:
— Ну что там?
— Связи нет, товарищ комбат...
— Продолжайте искать! — приказал Прудников.
Прикрыв ладонью трубку, радист с завидной настойчивостью забубнил:
— «Кама», я «Волга»! Как слышите? Прием.
Из разговора я понял, что нужно связаться с майором Шперовым, который отправился в штаб 30-й армии. Не было связи и с командиром полка.
Неожиданно распахнулась дверь. Вошли командир полка Иванов, военком Стехов и старший инженер-лейтенант Марченко. Стряхнув у порога снег с валенок, они [62] поздоровались. Усаживаясь за стол, майор Иванов сердито спросил:
— Почему не отзываетесь? Мой радист надрывается, а вы молчите!
Лицо батальонного радиста стало пунцовым. Казалось, он готов был заплакать.
— Слушайте обстановку, — сказал Иванов, погладив свою бритую голову. — Штаб тридцатой найти не удалось. Но мы установили связь со штабом шестнадцатой. Армия держит оборону за Ламой от Харланихи до Городище через Ченцы — Рождественно. Вот... — майор показал по карте. — Сил у армии мало, а один из участков обороняет только что прибывшая дивизия ополченцев. Правый сосед шестнадцатой — тридцатая армия. Стык между ними слабый. Нам приказано укрепить оборону на рубежах Решетниково — Завидово — Конаково и Высоковский — Шестаково... Установить минные поля и лесные завалы. Майор Шперов уточняет схемы полей...
— На наш сводный отряд возлагается, как видите, ответственная задача, — заключил майор Иванов. — Действия батальона по установке минных полей в случае прорыва противника прикроют кавалеристы Доватора. Для этой цели выделено два эскадрона и дивизион средних танков. Взрывчатку и мины доставят на участок работ.
— Действовать придется в сложных условиях, — добавил Стехов. — Это надо разъяснить всем бойцам. И помните: непрерывная связь с майором Шперовым, со штабом шестнадцатой и разведка!
Все снова обернулись к незадачливому радисту. Рядом с ним уже сидел Дмитрий Поляков — радист спецмашины, сопровождавшей командира полка. Он обследовал нашу рацию и заключил:
— Здорова, товарищ военком! Работает как часы.
Стехов задумчиво покачал головой.
— Я тоже так думал. Главное, не теряйте самообладания, — успокоил он батальонного радиста и перевел взгляд на командиров саперных взводов — Авдеева, Ковпака и Бодрова. — У вас тоже положение не из легких. Вы со своими людьми не управитесь. Поэтому для установки взрывателей в мины привлеките подготовленных красноармейцев из батальонов. Командиры подскажут, кто [63] лучше усвоил саперное дело. Помогать друг другу тоже вам не удастся: младший лейтенант Бодров будет работать со вторым батальоном в районе Яхромы.
Майор Иванов еще раз напомнил о необходимости хорошо организовать разведку. Батальоны в данной ситуации могут оказаться и в окружении.
Я счел необходимым рассказать об «окружение».
— Всякое малодушие неприятно, тем более дезертирство, — сказал военком. — Нам они тоже встречались. Здесь есть товарищ Васютин, который занимается ими. В Давыдковке мы из таких одиночек скомплектовали роту, назначили командира и направили в ближайший полк. Они сами остались довольны.
Покидая избу, Иванов сказал Прудникову:
— До получения указаний от Шперова дайте личному составу отдохнуть и проверьте с начальником штаба оборону деревни. А мы еще раз попытаемся установить связь со штабом тридцатой. Кстати, может быть, отыщем полковника Евгения Варфоломеевича Леошеню — он руководит всеми отрядами заграждения.
Старший лейтенант Шестаков, укладывая карту в планшет, неожиданно пошутил:
— Знатный у нас участок! Сплошные Давыдковки и Шестаковки. В честь нас с доктором.
Командиры улыбнулись. Улыбнулся наконец и майор Иванов. Он уже встал из-за стола и застегивал полушубок. Прощаясь, сказал комбату:
— Связь, связь! О связи не забывайте!
Радист Поляков на прощание дружески похлопал по плечу нашего неудачника:
— Не робей, браток, дело пойдет!
Что касается Полякова, то он имел уже достаточный опыт: до войны отслужил действительную радистом на Северном флоте.
Прудников и военком Шаров вышли проводить полковое начальство. За окном послышались голоса и гул моторов. Потом все стихло.
В этой небольшой деревне, переполненной войсками и погруженной во тьму, мне вдруг отчетливо представился смысл огромной работы наших командиров. На Динамовском стрельбище, вдали от фронта, они учили бойцов [64] тому, что потребуется на войне. Солдаты лежали в узких щелях, и через них, лязгая гусеницами, переползал танк. В него бросали деревянные болванки — «гранаты», бутылки с горючей жидкостью. Под пристальным наблюдением майора Шперова заряжали и устанавливали мины, потом разряжали их. Учились владеть трофейным оружием. Медики, как и все бойцы, старательно изучали военное дело и вместе с тем проходили подготовку по своей специальности.
И вот наступил первый экзамен. Более понятными стали слова, повторявшиеся много раз: «Солдаты должны учиться!» Открылся и глубокий смысл слов нашего «сухого» начальника Василия Григорьевича Сучкова: «Привыкайте действовать самостоятельно!»
Мы нередко роптали, мы стремились на фронт. Мы патетически вопрошали, когда же это случится. Это кипела юность. У нас не было представления о боевых действиях. Не зная истинных замыслов командиров, мы не замечали, что нас обучают многому. Нет, не только умению ходить в строю и не только уставам!
Об этом я думал, пробираясь между орудиями и санями, заставившими тесную улочку деревни Борщево. Я был уверен, что медики экзамен выдержат. Людмила Потанина, Мария Петрушина и Шура Павлюченкова, Аня Соболева и Алексей Молчанов в те дни уже начали действовать в боевой обстановке, не ожидая моих распоряжений.
В избу, где разместился медицинский пункт, я вошел в приподнятом настроении. Помощники постарались: все было готово к приему раненых. Мы обсудили наши задачи, определили объем медицинской помощи, которая от нас потребуется, наметили пункты сбора раненых. После этого сели ужинать. К столу пригласили и хозяина дома.
Он подсел к нам — худой и задумчивый, в потертой телогрейке. К еде не притронулся. Долго смотрел на нас блеклыми старческими глазами и часто вздыхал. Потом заговорил:
— Что-то будет теперь? Немец рядом. Неужто не остановите? И Москва... близко. Кто думал, что так получится!
— Не пустим, отец, немца! — заверила Маша.
— Хорошо б оно так... А сколько народу гибнет! Жалко людей. Вас жалко. [65]
— А вы почему не ушли с семьей? — спросила Шура Павлюченкова.
— Зачем же? Тут — дом. Я и тут помереть могу... — Хозяин махнул худой жилистой рукой. — Им от меня обуза. Теперь вам пособлю чего: печку вот протопил, соломки втащу. Все польза от старого.
Вошел молодой худощавый лейтенант с чемоданчиком. Сказался летчиком:
— Сбили меня. Третий день ищу своих... Нет ли покурить?
Я угостил его. Лейтенант тонкими, нервными пальцами размял папиросу, вслух прочитал: «Беломорканал». Затянулся и удовлетворенно кивнул:
— Спасибо... К фронту?
Никто не ответил. Странный вопрос! Мы уже на фронте.
Вдруг шофер Морозов спросил:
— Чего же вы в хате своих ищете?
Лейтенант внимательно посмотрел на Морозова:
— Погреться зашел... А летчики сейчас всюду. Против «мессеров» нам не устоять.
Я обозлился.
— С таким настроением фронта не удержишь!
Мои слова не достигли цели. Лейтенант спросил с недоброй ухмылкой:
— А много прибыло вас... удерживать?
— Хватит! И паникеров нет.
И опять я не достиг цели. Словно не замечая моего резкого тона, лейтенант продолжал:
— Зря вы здесь остановились. У Германии отлично работает разведка: как только приходят наши войска, сразу же появляются самолеты...
— Вы что, пугать нас решили? Или у Гитлера агитатором служите? — взорвался я.
В глазах лейтенанта мелькнуло беспокойство:
— Говорю то, что есть... Не буду портить вам настроение, пойду искать своих. Спасибо за папиросу.
Взяв чемоданчик, он вышел.
— Откуда такие гады берутся? — возмутилась Павлюченкова.
— Таких в особый отдел направлять надо, — сердито заключила Петрушина. [66]
И как бы подводя итог этой встречи, престарелый хозяин сказал:
— Не нравится этот парень. Молодой, а глянь — уже надломился!
Морозова мы послали последить за странным летчиком, а сами расположились немного отдохнуть. Дежурная Аня Соболева убавила свет и заслонила лампу какой-то книгой. В избе стало сумрачно и тихо. Тишина воцарилась и на улице. Но не надолго. Вскоре на улице послышались громкие, возбужденные голоса. Торопливо накинув шинель, я пошел к двери. Навстречу мне перешагнули порог уже знакомый летчик, за ним Васютин с пистолетом в руке, Морозов и несколько бойцов.
Морозов, шедший незаметно за неизвестным, встретил работника особого отдела и рассказал ему о странном госте. Оба пошли по следу и задержали неизвестного летчика. У него под кителем советского лейтенанта оказался немецкий френч.
— Сволочь! — уже позже рассказал мне Васютин. — Сын белоэмигранта. Забросили к нам.
...В ту ночь военком Шаров приказал срочно вызвать к нему политруков и комсоргов.