Агрессор остается агрессором

Агрессор остается агрессором

Конец ноября и первые две декады декабря 1943 года на нашем участке фронта прошли относительно спокойно. Авиация противника особой активности не проявляет, за исключением «рамы», которую мы никак не можем подстеречь. Погода в основном нелетная, изредка лишь ходим в разведку.

Линия фронта за это время несколько продвинулась на запад к станции Пустошка- и вновь стабилизировалась.

Вынужденная пассивность отражается на настроении людей, они скучают по настоящей боевой работе и, естественно, требуют разрешить вылет в неблагоприятных условиях.

Мы старательно чистим машины от залепившего их свежего снега. Но вот на стоянке появляется знакомая фигура заместителя командира по политической части подполковника Ершова. Лица летчиков оживляются.

— Говорят, Германия скоро запросит перемирия? — первым задает мучивший всех вопрос Лысенко. — Ведь поражение немцев очевидно? — В глазах летчика нетерпение.

— Вот как? — Ершов хмурится, молчит, затем, не спеша, отвечает: — Я не слышал таких предположений. Противник, на мой взгляд, отступает вовсе не потому, что стремится к миру и вот-вот запросит перемирия. Он не стал смирнее. Это выросла наступательная мощь и сила Советской Армии. Фашисты никогда не уйдут с захваченных ими земель добровольно. Агрессор остается агрессором, и наша задача — бить противника до полной его капитуляции.

Замполит поискал кого-то глазами, затем достал из планшета конверт.

— Наверное, нет ни одного среди вас, кому бы война не принесла горя. У одного оно больше, у другого меньше. Но каждое мы воспринимаем как свое собственное. И личное нельзя отделить от общего. Гитлеровцы, захватив наши земли, разбойничают на них, издеваются над советскими людьми. Вот послушайте, что сообщили о семье инженера эскадрильи Михаила Львовича Басса, проживавшей в Бобруйской области. Мать Михаила, сестра и два брата (у одного из них пятеро детей) погибли от рук фашистских палачей. Не утешать тебя пришел, дорогой Михаил Львович, — обратился Ершов к Бассу. — Твою боль ничем не уймешь. Но это не только твое горе, а наше общее, горе всей нашей страны. И лучшей помощью и утешением для тебя будет решение еще крепче бить фашистских гадов, до полного их изгнания с нашей земли. А друзей у тебя и единомышленников в этом деле — весь полк, вся наша армия, весь народ.

Стихийно тут же, на заваленной снегом взлетной площадке, возник митинг. Летчики, механики высказали решимость жестоко отомстить фашистам за все зверства, чинимые ими на нашей земле, за гибель семьи Басса. Слово берет командир эскадрильи майор И. В. Шмелев.

— Дорогой наш друг и товарищ! — страстно говорит он. — Мы очень хорошо понимаем тебя. Нам известно, что ты давно стремишься переквалифицироваться на летчика. Ты и сейчас рвешься в воздух, чтобы мстить врагу. Но поверь нам всем, кто летает: мы лучше сделаем это за тебя, но с твоей помощью, которую оказываешь нам на земле. В каждом сбитом нами самолете, уничтоженном танке, орудии, считай, есть и твой личный вклад в дело победы, твоя заслуга. И пусть всегда будет исправным и безотказным оружие на наших боевых машинах.

Мы обещали решительно и беспощадно бить врага всюду, где только увидим его… Скорее бы установилась погода — ив настоящее боевое дело!

После излечения в госпитале в полк прибыл и приступил к выполнению обязанностей командира Николай Иванович Миронов. 16 декабря я был вызван к нему для получения боевой задачи.

— Слушай приказ, — взял в руки карандаш и обратился ко мне Николай Иванович. — Эскадрилье следует срочно перебазироваться на передовую оперативную площадку южнее населенного пункта Пустошки. — Он обвел на карте заданную точку. — Задача: перехват и уничтожение противника на подступах к линии фронта.

Уточнив подробности, готовимся к вылету. Я волнуюсь: с сегодняшнего дня на меня возложена ответственность, определяемая характером самостоятельной работы с эскадрильей. Это большое доверие мне и летчикам эскадрильи.

Оперативная площадка, или, как ее еще называют, аэродром подскока, находится на удалении шести километров от переднего края. Она утопает в снегу, лишь для посадки и взлета укатана неширокая полоса. Мы рассредоточили самолеты по опушке леса, сами разместились в землянках, вырытых на обочине летного поля. Столовая недалеко от аэродрома — в крестьянской избе в лесу. Отчетливо слышна артиллерийская дуэль, иногда снаряды и мины ложатся совсем рядом со стоянками машин. На боевые задания взлетаем тотчас по приказу. Много времени сидим в готовности номер один прямо в кабинах. Если ходим по курсу на север, над линией фронта нас встречает ураганным огнем зенитная артиллерия противника. Зенитки бьют плотно, поочередно сосредоточивая удары то по одному, то по другому самолету.

Теряя господство в воздухе, противник до предела насытил свои наземные войска зенитными средствами. Огневые позиции «эрликонов» расположены вдоль железных и шоссейных дорог с востока на запад от Пустошки на Идрицу и Себеж. Ими «усеяны» берега речек, озер, лесные опушки, железнодорожные станции, населенные пункты. Вести с ними борьбу для нас весьма затруднительно. Пожалуй, единственно надежный способ — уходить, прибегая к противозенитному маневру по курсу, на малой высоте, со снижением на большой скорости, затрудняя таким образом прицеливание.

С оперативного аэродрома часто вылетаем на прикрытие своих войск, иногда — на их поддержку. Когда наши штурмуют передний край, мы наносим удары по противнику. Поддержка войск весьма эффективна с малой высоты, с полетом вдоль линии фронта. При этом мы выбираем цели и бьем из пушек. Фашисты отвечают нам зенитным «фейерверком». Свои очереди адресую врагу с «посвящением». Вспоминаю Амет-Хан Султана. Его горячие, как заклятия, слова: «За Ялту! За Алушту!..» Каждый выстрел в самом деле становится прицельнее. И я кричу: «За семью Михаила! За нашего друга Басса!..»

…Вылетаем на бреющем, штурмуем позиции фашистов. Они стреляют в нас тысячами снарядов. Командую: — Все немедленно на сто восемьдесят! Разворачиваемся на свою территорию и оттуда опять делаем заход для очередного удара. Маневр повторяем несколько раз до истечения времени поддержки. Противник, понятно, не молчит. Небо густо насыщают шапки разрывов. На крыльях, фюзеляжах появляются все новые пробоины. Возвратившись домой, обнаруживаем, что обшивка нуждается в серьезном ремонте. Самолеты — как решето. И опять, в который раз, ночь напролет наш обслуживающий персонал — техники, инженеры — «штопают» и «латают» боевые машины.

Однажды к нам прилетел командир 185-й истребительной дивизии полковник Г. Н. Зайцев. Поговорил, порасспросил и предложил:

— Слетаем в разведку, товарищ Степаненко?

— Есть слетать, — отвечаю.

Поднялись парой. Командир дивизии — ведущий, я — ведомый, курс на север, высота 200–300 метров. Пересекли линию фронта и несколько углубились на занятую противником территорию, как вдруг интенсивно заработали все зенитные средства врага, сосредоточенные на этом участке.

Полковник увеличивает скорость, и я спешу за ним. Отставать не имею права, но когда противник ведет огонь по ведущему, то попадает, как правило, по ведомому. Осколки барабанят по фюзеляжу и крыльям.

— Получил повреждение, — докладываю Зайцеву. Полковник разворачивает машину на запад, затем на юг — в сторону нашего расположения. Во время разворота «эрликоны» еще раз попадают в хвостовое оперение моего самолета. Теперь он перестает подчиняться рулям поворота и глубины. Стараюсь удержать машину в нормальном положении, но лететь становится все труднее.

После посадки мы осмотрели поврежденную машину. Хвостовое оперение ее было в плачевном состоянии.

— Вот это да!.. — произнес обескураженно полковник. — Как только долетел? Теперь я сам вижу: следует принимать меры против зениток.

Спустя несколько дней над нами появилась «рама». Это уже угрожало аэродрому налетом вражеских бомбардировщиков или артобстрелом.

Бросаюсь к самолету, запускаю мотор и взлетаю в считанные минуты. «Рама» уже засекла нас и разворачивалась на запад. Настигаю ее и атакую снизу. После моей очереди вражеский самолет задымил и начал снижаться. Фашистский воздушный стрелок дает по мне ответную очередь, но неприцельно. Продолжаю преследовать разведчика на бреющем полете и добиваю его. «Рама» сваливается восточнее Идрицы у деревни Степашково.

Противнику все же удалось запеленговать нашу площадку. К обеду начался плотный артиллерийский обстрел. Снаряды рвались на летном поле и его обочинах. Два упали рядом со столовой, где обедал летный состав. Один пилот был убит, несколько человек технического состава получили ранения.

После артобстрела — налет авиации противника. По тревоге мы поднялись в воздух, в короткой схватке сбили три самолета врага. Однако всем было ясно: оставаться здесь больше нельзя.

С болью в сердце похоронив товарищей, мы по приказу к вечеру улетели на основной аэродром. Настроение у всех боевое. Врагу не уйти от возмездия за все его злодеяния на нашей земле.

В январе 1944 года в нашем полку случилось «ЧП». По возвращении с боевого задания погибли заместитель командира одной эскадрильи и старший летчик. Уже над аэродромом они решили отработать на малой высоте сложный пилотаж. Но, увлекшись, пилоты пренебрегли мерами безопасности и при выполнении одной из фигур не выдержали дистанции и столкнулись.

Мы искренне сожалели о гибели товарищей, но не могли одобрить их действий, хотя понимали, что они стремились к повышению боевого мастерства. Однако, избрав неверный, рискованный путь, преступили основной закон авиации — идти от простого к сложному, от сложного к более совершенному.

Небоевая потеря летчиков и машин была суровым предостережением молодым авиаторам, стремящимся побыстрее освоить сложный групповой пилотаж.

К сожалению, у молодежи это был не единственный случай, когда в воздухе принималось скоропалительное, непродуманное решение, как правило, влекущее горькие последствия.

Помню, произошло это во время прикрытия вылета бомбардировщиков в одном из боев на Курской дуге На горизонте возникли «мессеры» и тотчас направились к нам. Наша задача — не допустить их к охраняемым самолетам. И главное тут — не отстать от скоростных бомбардировщиков. Опытные летчики это отлично понимали, но вот молодежь, к сожалению, не всегда.

Два наших «яка» оторвались от общей группы и смело пошли на «мессеров», атакуя в лоб.

— Кто полез на «мессов»? — закричал по радио Миронов, возглавлявший полет. — Не отрываться от группы, держаться ближе к бомбардирам!

Но молодые ребята в боевом азарте ринулись за «легкой» добычей, не понимая, что идут на смерть. С боевого задания они не вернулись. Это был горький урок для всех — потеряны два молодых пилота, впервые участвовавших в бою. Нарушение дисциплины было налицо.

«Если в кабине сидит неопытный летчик, и к тому же легкомысленный человек, мало надежды на успех, тем более на что-то героическое…» — подвел невеселый итог Герой Советского Союза капитан Середа — инспектор ВВС по технике пилотирования, прибывший в полк для проверки боевой работы.

Мастерство! Оно решает многое, это понятно всем. Поэтому пилотаж для истребителей нужен как воздух. Эти обстоятельства вызывали особую озабоченность у командования и партийной организации.

Партийное собрание проводим прямо на аэродроме, в единственном уцелевшем домике. Обсуждаем задачи коммунистов по обеспечению высокой боевой готовности, интенсивности боевых вылетов. Докладывает заместитель командира по политической части подполковник Ершов.

— На нашем счету немало побед. За годы войны пилоты полка сбили сотни фашистских самолетов. Вспомните наш боевой путь: от столицы Молдавии, Кишинева, — до Ростова-на-Дону, бои над Ярославлем и Воронежем, в небе Сталинграда и Кубани, сражения над Орлом и Великими Луками. Везде и всюду летчики демонстрировали образцы героизма и высокого летного мастерства. Анатолий Морозов, Амет-Хан Султан, Виктор Куницын, Петр Молодцов — Герои Советского Союза — проявили высшее мужество, таранив в воздухе врага. После совершенных таранов они остались живы благодаря высокому умению драться, смелости и отваге. Полк представлен к высокой награде — ордену Красного Знамени. Наши успехи в боевых действиях неоспоримы. Но наряду с этим имеют место случаи нарушения воинской дисциплины, потери бдительности в воздухе, недооценки мастерства противника, неприкрытое стремление некоторых летчиков отличиться. Игнорируя принцип взаимодействия, они нарушают боевой порядок и стремглав бросаются в бой на превосходящего врага…

Доклад подполковника Ершова прозвучал как строгое предупреждение нарушителям, он звал коммунистов к бдительности, организованности в борьбе за дисциплину и повышение технических знаний летного состава.

Выступление заместителя командира по политической части единодушно поддержали все коммунисты полка. Было принято решение продолжать плановую учебу, добиваться усовершенствования всех элементов пилотажа, обеспечить квалифицированное руководство тренировками.

Слово взял командир эскадрильи Герой Советского Союза майор А. К. Рязанов. Опытный ас, он проанализировал случаи потери бдительности в воздухе, недооценки мастерства противника, приводившие к поражениям.

— Каждый полет, в особенности боевой, опасен, — говорил Алексей. — Но опасность значительно уменьшается, если летчик постоянно летает и совершенствует свое мастерство. Он всегда должен быть готов к любым неожиданностям, имея в запасе наиболее эффективный вариант действий. Малоопытные летчики бросаются на врага в открытую, не имея таких вариантов. А кто больше летает, тот меньше рискует. Мастерство, как правило, прямо пропорционально количеству полетов.

Отличный мастер воздушного боя, Рязанов высказывал эти советы от себя лично и от летчиков старшего поколения. В самом деле, недооценка противника, нарушение режима труда и отдыха, недисциплинированность — большое зло, изживать которое не так-то легко. Затем попросил слова Михаил Погорелов. — В воздушном бою приходится употреблять почти все фигуры высшего пилотажа, — говорил он. — Как известно, это входит в программу обучения летчиков. У нас же далеко не всегда имеется возможность потренироваться в выполнении этих фигур. Упражнения в пилотаже летчику очень нужны. Хорошо попилотируешь — лучше чувствуешь машину, исчезает неуверенность в себе.

Погорелов высказал мысли многих из нас. Ведь разговоров об учебе у нас иногда хоть отбавляй, а возможности часто только те, что в бою. А там, как известно, применяешь фигуры вынужденно — в соответствии с маневром и действиями противника.

Коммунисты отмечали в своих выступлениях, что в условиях фронта летчики должны стремиться использовать любые возможности для совершенствования техники пилотирования: пилотаж в зоне, учебный воздушный бой, стрельбу по наземным целям. На собрании предлагалось продолжать плановую учебу, добиваться совершенствования всех элементов и фигур пилотажа под руководством квалифицированных командиров-методистов. К учебе должны привлекаться все летчики, особенно молодые. Решение собрания потребовало от коммунистов неукоснительно соблюдать строгую воинскую дисциплину на земле и в воздухе, решительно пресекать случаи отступлений от уставов и наставлений, повысить требовательность к себе и к подчиненным. Оно послужило нам, коммунистам, да и всем летчикам, хорошим уроком повышения бдительности, наведения должного воинского порядка в подразделениях, совершенствования боеспособности. Влияние партийной дисциплины на жизнь и боевую деятельность полка чувствовалось теперь, как и всегда в самые ответственные моменты, в полной мере.

Февраль 1944-го выдался снежным, частые метели мешали летной работе. Вылеты в основном начались во второй половине месяца, когда погода чуть стабилизировалась. Полк уже несколько раз перебазировался. Теперь наш аэродром отделяла от передовой лишь небольшая гряда высот. Мы слышали артиллерийскую стрельбу и даже рокот танков.

Близость аэродрома к линии фронта позволила командованию оборудовать на одной из высот наблюдательный пункт. Оттуда мы следили за появлением самолетов противника. Вылет на перехват осуществлялся теперь из положения готовности номер один по первому сигналу с НП.

Обязанности наблюдателей несложны, но очень ответственны. Нередко это дело поручали девушкам. Прилежные и исполнительные, они справлялись и с этой задачей, оказывая большую помощь командованию и выручая механиков, всецело занятых подготовкой машин.

Тот день 24 февраля выдался на редкость ясным. На наблюдательном пункте у телефона дежурила Шура Мягкова. Полеты проходили с обеих сторон весьма интенсивно. Группы одна за другой уходили в воздух и, проведя бой, возвращались, но угроза появления все новых и новых стай стервятников оставалась, и потому готовность номер один не снималась с повестки дня.

…Сквозь окуляры бинокля Шура пристально всматривается в небо, время от времени поглядывает и на покрытое снегом озеро Орлец. По берегу его проходит наш передний край. Девушке видны изломанные линии ходов сообщения, темные холмики блиндажей, брустверы окопов. На душе у Шуры неспокойно. Там, на аэродроме, ждет сигнала на взлет младший лейтенант Степан Молчанов. Шура знает номер его машины и очень волнуется за летчика, предчувствуя, что вот-вот он появится в небе и она сможет наблюдать за его боем.

В полку известно об их дружбе. Девушка скромная, строгая, она любила Степана. Мы, его товарищи, видели, что Молчанов также всерьез увлекся ею. Вчера вечером на торжественном ужине в честь празднования Дня Красной Армии они о чем-то увлеченно говорили, и такая безграничная нежность светилась в глазах обоих, что у всех, кто их видел, теплело на душе. Когда на следующее утро Шура на машине уезжала на наблюдательный пункт, Степан долго смотрел ей вслед.

Солнце поднялось уже довольно высоко, небо по-прежнему было чистым и ясным. Вражеские бомбардировщики продолжали налеты на наш передний край, но каждую их атаку отбивали истребители.

Шура Мягкова спешно сообщила о приближении новой группы бомбардировщиков противника и увидела над своим аэродромом зеленую ракету. Вслед за ней, взблеснув крыльями, взлетали «яки».

Степан Молчанов шел ведомым у заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта С. М. Купаво. Серебряные машины одна за другой, как птицы, взмыли вверх, развернулись и пошли к передовой навстречу врагу. Девушка вела свой бинокль за машиной Степана и тихо приговаривала, как заклинание, одни и те же слова» не замечая никого вокруг: «Вернись живым, Степа… Вернись живым…»

Иногда в линзы бинокля попадал самолет Купаво или «юнкерс», к которому приближалась пара. Купаво и Молчанов с ходу атаковали врага. Трассы их снарядов пересекались почти рядом. Летчики, повторив заход, догнали одного из «юнкерсов» и сбили его. На третьем заходе они разрушили боевой строй фашистов. Сбросив бомбы на свои войска, противник развернулся на запад. Но тут на наших ребят навалилась стая врагов. Четыре «мессершмитта» насели на Купаво и Молчанова.

Силы явно неравные. Два истребителя, применяя фигуры высшего пилотажа, плотно держатся друг возле друга, отчаянно отбиваясь от наседающих врагов. Вошел в штопор еще один Me-109. Но остальные, словно осы, вьются со всех сторон. Воздух то и дело прорезают густые пулеметные трассы.

Шура опрометью бросается к телефонному аппарату, торопится запросить помощь, но с аэродрома уже взмывают в небо новые пары «яков».

Самолет Молчанова наконец выходит из боя. Его отсекают от наседающих «мессершмиттов» взлетевшие свежие пары. Степан проходит над аэродромом, но не может с первого захода попасть на расчищенную от снега полосу и идет на второй круг. Шура теряет серебристую точку из виду. Напряженно всматривается она в бездонное синее небо над горизонтом. Спустя несколько мгновений где-то за высотками вырастает черный столб. Глухие раскаты взрыва доносятся до НП. Позже станет известно, что смертельно раненному летчику не удалось справиться с поврежденной машиной.

«Я долго не могла оторвать взгляд от этого дыма. Все надеялась: вдруг самолет со знакомым номером появится с другого направления и приземлится на аэродроме… — рассказывала впоследствии Шура. — Но не дождалась…»

Степана Молчанова похоронили с воинскими почестями у села Калачево, вблизи Великих Лук, могилу украсили еловыми ветками.