ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛКА
ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛКА
В середине августа 1919 года 3-я и 5-я армии Восточного фронта вышли на линию реки Тобол уступом вперед по отношению к войскам Туркестанского фронта, которые в это время были на линии Орск — Лбищенск. Отдельные части 3-й и 5-й армий, преследуя противника, форсировали реку Тобол. Завязались упорные бои с переменным успехом. Это была последняя отчаянная попытка сибирской контрреволюции остановить наступление Красной Армии. Она имела некоторый успех — белым удалось задержать наши части и даже кое-где значительно потеснить их. Оторванные от своих баз, измотанные в беспрерывных боях, они стали отходить к Тоболу. Положение на фронте создалось серьезное.
Чтобы не пустить Колчака вновь на Урал, командование 3-й армии срочно начало создавать Екатеринбургский укрепленный район, руководителем которого был назначен бывший комбриг Особой Васильев. Ему поручили в срочном порядке приступить к формированию свежих частей (крепостных полков).
Формирование 1-го Крепостного полка было поручено С. П. Попову, участнику блюхеровского похода. 2-й полк было приказано формировать мне. 3-й полк начал формировать некий Лаврушев, который начинал формировать и 1-й Крепостной полк, но ни с одним полком на фронт не поехал. Позднее командиром 3-го Крепостного полка был назначен Григорьев, бывший комбат полка «Красных орлов», с ним он и уехал на фронт.
Приказ о формировании 2-го Крепостного полка я получил 2 сентября. Получая назначение, я спросил коменданта Екатеринбургского укрепленного района Васильева:
— Откуда будут поступать люди на пополнение полка?
На это он ответил:
— Получишь из военкомата бывших белых: пленных и перебежчиков.
Сначала я принял его заявление за шутку, но потом вижу, что Макар Васильевич говорит серьезно. Мне как-то сразу стало не по себе: казалось странным, что вчерашние враги станут нашими бойцами. Васильев, заметив мое смущение, заверил, что это будут хорошие солдаты, потому что они испытали на своей собственной шкуре власть белых и вряд ли захотят вновь ее иметь.
— Так вот, товарищ Пичугов, — сказал он после некоторой паузы, — драться они будут, как львы: это сибиряки, а ты их знаешь. Им надо скорее освободить свои села и деревни и вызволить из-под власти белых семьи. Ты это учти. Они будут драться хоть голыми руками. — Подумав немного, Васильев добавил: — Мы можем дать им только винтовки, немного патронов и одеть их в молескиновые шинели. Вот и все, что мы можем дать сейчас крепостным полкам. Чего не хватает, добудете в бою и довооружитесь за счет противника. Белых союзники снабжают хорошо. Лошадей тоже не получите. Мобилизуйте, покупайте у населения. Мы вам дадим только самый минимум — для пулеметных и патронных двуколок и несколько верховых.
— Срок формирования, — заявил Васильев, — не больше трех недель, а если сумеешь сократить, будет очень хорошо. Постарайся это сделать.
— А где же мне брать командный состав? — спросил я.
— Помощник у тебя есть. Знающий парень, бывший офицер, фамилия его Карташев. Он из Вятского укрепленного района, ведал орготделом. На другие командные должности дадим немного краскомов пехотных курсов. Но на них особенно не рассчитывай, у большинства из них нет боевого опыта, — поспешил «утешить» Васильев. Потом подумал и, понизив голос, сказал: — Сходи утром к зданию военного трибунала: попадутся подходящие — забирай, как-нибудь оправдаемся. Пусть дерутся хорошенько, Советская власть простит.
Из штаба укрепленного района я сразу отправился на Златоустовскую 62, где должен был помещаться штаб 2-го Крепостного полка. Там застал своего помощника Карташева, о котором говорил мне Васильев. Узнав, что я назначен командиром полка, Карташев доложил, что на сегодня, то есть на 2 сентября, кроме него, в полку имеется только два писаря, которых он привел с собой из бывшего Вятского укрепленного района, а по штату в полку должно быть 3687 человек.
Степан Иванович Карташев произвел на меня хорошее впечатление. Скромный, выдержанный, спокойный и деловитый — таким он был все время работы в полку.
На следующий день утром я по совету Васильева отправился к трибуналу.
Прежде всего встретил там Алешу Бякова, которого знал еще по Нижнему Уфалею, когда мы создавали 1-й Горный полк. Алеша — матрос, кажется, Балтийского флота, общительный и расторопный парень. Вот, думаю, находка, назначу его завхозом полка. Он выдерет из-под земли все что надо.
Бяков сразу узнал меня.
— Что ты тут делаешь? — спросил я его.
Он сначала смутился, покраснел, а потом пожаловался, что его за какие-то «пустяки» тянут в трибунал.
— Пойдешь завхозом в полк? — спросил я его. Он, видимо, сначала не поверил, а потом как-то растерялся и, потупясь, сказал:
— А трибунал?
— Приходи сегодня же в штаб на Златоустовскую, там обо всем договоримся.
От радости он заплясал и бросился меня целовать.
Тут же я встретил и Судакова, из полка «Красных орлов». Его за пьянку и дебош привлекли к суду трибунала. Я подумал, что на фронте пить и дебоширить будет негде и некогда (дать ему в комиссары хорошего большевика — неплохой будет комбат), и пригласил его явиться в штаб полка. Судаков не то, что Бяков: сделал вид, что еще подумает, но я знал — он придет.
На пути к штабу случайно встретил выписавшегося из госпиталя бывшего красноармейца 1-го Горного полка Агапитова. Сколько было у нас радости, воспоминаний о былых делах и друзьях. Агапитов был парень грамотный, и я предложил ему должность делопроизводителя в полку. Он охотно согласился и тут же отправился со мной в штаб полка.
В штабе меня уже ожидали прибывшие от Васильева Знаменский, назначенный на должность адъютанта полка, и Крыжановский, помощник адъютанта. Оба бывшие офицеры и прибыли из центра.
Знаменский был уже пожилой, лет сорока, полный, даже немного обрюзглый, но очень подвижный и общительный человек. Красный нос его и немного слезящиеся глаза говорили о том, что он, по всей вероятности, любил выпить. Однако нужно отдать ему должное, показал он себя в полку с очень хорошей стороны: будучи ярым поборником офицерской чести, он свято хранил лучшие традиции русского офицерства и учил этому других командиров. Знаменский был дисциплинирован, исполнителен, вежлив и корректен в обращении, всегда строго соблюдал служебную субординацию.
Крыжановский был молодой офицер, но очень серьезный и к работе относился всегда добросовестно. В то время нам особенно было необходимо иметь таких людей.
Прибывший адъютант и вновь назначенный завхоз сразу принялись за дело, и работа закипела. Но люди поступали медленно, и меня это очень беспокоило.
Не помню, на второй или третий день я взял с собой комбата Ахматова, только что прибывшего в полк, и отправился в казармы Екатеринбургского запасного полка, чтобы взглянуть на людей, которые должны были поступить к нам на укомплектование. Когда я подошел к знакомым еще по старой армии казармам бывшего Оровайского полка, меня охватило волнение. Я вспомнил, как пять лет тому назад, в январе 1914 года, пришел сюда новобранцем, как эти большие казармы подавили меня своей мрачностью. И тут, как в калейдоскопе, возникли картины первых пережитых мною дней в этих вечно пахнувших карболкой казармах. Я вспомнил, как фельдфебель 6-й роты Диков приказал отделенному ефрейтору Курочкину снять машинкой мою пышную шевелюру; мое сердце сжалось в комок, когда я провел рукой по коротко остриженной голове.
Подходя к умывальнику 6-й роты, вспомнил, как первый раз вне очереди я чистил до блеска (драил, как говорили тогда) битым кирпичом обеденные бачки из красной меди. А когда наступил обед, бачки оказались зелеными, потому что старый солдат, издеваясь надо мной, новичком, порекомендовал ополоснуть их водой. Вспомнил и горькую обиду на отделенного, который заставил меня ходить с этими бачками гусиным шагом (на подогнутых ногах), и делал это я до тех пор, пока не свалился от усталости и изнеможения.
Размышляя, я незаметно для себя оказался в помещении 6-й роты, той самой роты, в которой начал свою нелегкую солдатскую службу. Здесь вместо коек во всю длину огромного помещения возвышались теперь двойные нары, а на них валялись бойцы в крайне драном обмундировании или даже в одном белье.
Дежурный, увидев нас, скомандовал:
— Смирно!
Бойцы замерли кто где был.
Меня поразила эта картина большого количества «бесштанных». Я недоумевал: почему люди днем в одном белье?
Задал этот вопрос дежурному по роте, но он, пожав плечами, ничего не ответил. На выручку пришел какой-то солдат, стоявший недалеко от нас.
— Покрасовались и будет! — коротко сказал он.
— Что значит покрасовались? — спросил я.
— Английскую-то амуницию у нас красноармейцы взяли, — охотно ответил тот же солдат. — Вам, говорят, в тылу все равно в чем ходить, а нам еще Колчака добивать надо.
Оказалось, что часть пленных и перебежчиков еще на фронте была раздета нашими бойцами, и взамен новенького английского обмундирования они получили старое. Те же, у кого обмундирование было оставлено, продали его на барахолке в надежде, что им все равно дадут новое, когда пойдут на фронт.
— Как же вы в город ходите? — спросил я.
— А мы по очереди, у кого есть что одеть, тот и дает.
— А вы знаете, какое вам дадут обмундирование? — спросил я солдат.
— Знаем, на фронте и мы заменим, — не унывая, отвечали они.
Я смотрел на этих людей, большинство из которых были одеты в лохмотья и походили скорее на босяков, чем на солдат, и с тревогой думал: «Во что же я их одену?» Но оптимизм и спокойствие будущего пополнения полка успокаивали и меня, я понял, что главное для этих людей не то, как и во что их оденут, а как скорее покончить с Колчаком.
Спустя несколько дней прибыл товарищ Ураков, назначенный комиссаром полка. Он предъявил мне огромный мандатище, где перечислялись почти все права и обязанности комиссара, вплоть до того, что он имеет право арестовывать и без суда и следствия расстреливать, если обнаружит измену.
Прочтя этот грозный документ, я спросил его:
— С какого времени вы в партии?
Он добродушно ответил:
— С тысяча девятьсот восемнадцатого года.
— Были ли на фронте, где и когда?
Видя, что интересуюсь его биографией, он сказал:
— Пригласи меня на стакан чаю, я все подробно расскажу, а сейчас хотел бы кое-что узнать сам.
— Пожалуйста, — ответил я.
— О том, что ты большевик, я знаю, мне сказали в политотделе. Скажи, есть еще члены партии?
— Пока мы с тобой двое, — переходя как-то сразу на дружеский тон, ответил я ему. — Но хорошие, надежные ребята есть. — И я перечислил ему тех, кого знал.
Он тепло улыбнулся и сказал:
— Я думаю, мы с тобой сработаемся.
В это время в кабинет вошел помкомполка Карташев и, чеканя слова, доложил:
— Товарищ комполка! Прибыли тридцать три человека младшего комсостава.
— Что они представляют из себя? — спросил я.
— Все окончили учебную команду, кто в старой армии, кто в белой.
— Членов партии нет? — не удержавшись, спросил комиссар.
— Не знаю. Не узнавал, — ответил Карташев. Потом добавил: — Это в мои функции не входит.
Я познакомил их. Карташев как-то сразу смутился и стал извиняться за свой, как он сказал, нетактичный ответ.
Формирование полка шло очень медленно, пополнение поступало нерегулярно и малыми партиями. За первые шесть дней формирования, со 2 по 8 сентября, мы получили всего лишь 312 человек, из них 300 рядовых и 12 человек комсостава. Видя такую задержку в комплектовании крепостных полков, Васильев вынужден был заявить протест в штаб 3-й армии, на что тот ответил, что в первую очередь комплектуют 29-ю дивизию, отсюда и происходит задержка в пополнении крепостных полков.
Однако вскоре после этого пополнение стало поступать уже непрерывно и большими партиями. Пополнился и командный состав — прибыло 8 курсантов с Вятских пехотных курсов, которых ранее обещал Васильев. Стали прибывать также и младшие командиры из числа перебежчиков. Меня очень беспокоило их настроение. С некоторыми из них я успел побеседовать и тут только понял Васильева, почему он был так уверен в них. Достаточно было даже коротких бесед, чтобы понять, что никакого возврата генеральской власти «правителя Омского» сибирский крестьянин больше не захочет.
Штаб полка и хозяйственная часть еще не были укомплектованы и захлебнулись в этом людском потоке. Прибывавшее пополнение не успевали проводить приказом, несмотря на то что работали день и ночь. А штаб укрепрайона требовал точных сведений и отчетов о ходе формирования.
Завхоз полка Алеша Бяков, хотя и был очень энергичным и расторопным человеком и умел достать для полка все, что нужно, тут не выдержал. Когда с него требовали отчет, что кому роздано и сколько еще чего недостает, он терялся, у него просто не хватало времени и умения составлять длинные, пестрящие цифрами сводки, а помочь ему было некому.
— Товарищ командир! — заявлял он с досадой. — На что им эти сведения, когда они нам все равно больше ничего не дадут? У них, кроме лаптей, ничего и не осталось.
Хотя сводок он и не составлял, но прекрасно помнил, что имеется у него в полку, и, пригибая по очереди на руке пальцы, мог без труда перечислить, что халатов больничных, вместо шинелей, мы получили 1000 штук, ватных брюк — 900 штук, гимнастерок — 1500 штук, фуражек — 1500, ботинок — 1250 пар.
Но шинели были молескиновые, брюки ватные, пояса брезентовые, сумки также брезентовые. Одним словом, полк не мог похвастаться своим внешним видом. И все же, несмотря на очень бедное вооружение и обмундирование, у людей было прекрасное настроение и бодрый вид. Шутки и остроты сыпались как горох. Сенная площадь у бывших Оровайских казарм, где проходили занятия уже сформированных подразделений полка, часто оглашались веселой солдатской песней или раскатистым и мощным «ура». Сибиряки рвались в бой, и все чаще можно было слышать вопрос: «Скоро ли на фронт?»
Комплектование первых двух батальонов уже заканчивалось. На 12 сентября в полку числился 1341 человек. В тот же день пришло распоряжение формировать полк с недокомплектом в 35% и без некоторых специальных команд. Из специальных команд предусматривались только связь, пулеметная команда и разведка. По новому распоряжению в полку должно было быть 2362 человека, вместо 3687 человек, намечавшихся ранее. Предполагалось, что нам дадут еще 200—300 добровольцев, чтобы укрепить полк. 3-й батальон формировать не пришлось, так как нам выделили его из Екатеринбургского караульного батальона.
Произведя смотр этого батальона, я приказал Судакову принять его и вступить в командование.
На двенадцатый день формирования, 14 сентября, Васильев вызвал меня и спросил:
— Готов ли к погрузке полк?
Сейчас трудно передать, сколько в этом вопросе было надежды и тревоги. У нас многое было еще не готово, но, зная, что нас ждут на фронте, я сказал:
— Давайте вагоны.
Облегченно вздохнув, Васильев радостно сказал:
— Вот и хорошо. Начинайте погрузку.
И утром 15 сентября мы начали погрузку в эшелоны побатальонно.
Первым эшелоном отправился Ахматов со своим батальоном. Потом начал грузиться 2-й батальон. Штаб полка следовал третьим эшелоном, где ехали спецкоманды и хозяйственная часть, благо она была еще невелика: у нас почти не было обоза, мы рассчитывали на мобилизацию подвод у сибирских крестьян.
16 сентября погрузился 3-й батальон.
Итак, на тринадцатый день формирования полк двинулся к фронту, имея назначение следовать в распоряжение 29-й дивизии.
Уже в пути мы получили документы, уточняющие распоряжение: следовать до Ялуторовска, где поступить в распоряжение комбрига 1 Андрианова.
«Хорошо», — подумал я, ознакомившись с последним распоряжением. Комбрига Андрианова я уже немного знал, с ним познакомился в марте 1919 года, когда участвовал с 23-м полком в ликвидации прорыва на участке 29-й дивизии в районе Глазова — у станции Чепца.
Андрианов был высокого роста, статный строевой офицер с прекрасной выправкой, всегда опрятно одетый, подобранный, в то же время не был придирчив к другим и старался влиять на них личным примером. Во всех его поступках и разговоре чувствовалась высокая культура. Я знал, что Андрианов — полковник старой армии, один из лояльнейших русских офицеров, который считал для себя обязанностью честно служить родине. Он не был большевиком. Это был просто честный, порядочный русский человек, преданней своей родине. Он рассуждал здраво и понимал лучше многих офицеров старой армии, что большевики — это сила, что правда — на их стороне и только они способны вывести родину из тупика, в который завели ее прежние правители царской России.