В РАЙОНЕ СТАНЦИИ ЕГОРШИНО
В РАЙОНЕ СТАНЦИИ ЕГОРШИНО
После смены нашего полка волынцами мы отправились, не заезжая в Реж, прямо на станцию Егоршино в распоряжение штаба Сводно-Уральской дивизии. Туда прибыли на следующий день к обеду. В Егоршино нас встретил комбриг Сводно-Уральской дивизии Васильев Макар Васильевич. Здесь мы узнали, что наш полк войдет в состав его бригады. До этого я с Васильевым нигде не встречался и не был с ним знаком. Он пришел в Егоршино с частями тюменского направления, где руководил Камышловекой группой, а до этого был председателем Камышловского Совета. Наружность Васильева сильно напоминала сказочного русского богатыря Илью Муромца. Немного выше среднего роста, он был широк в плечах, взгляд его темно-карих добрых глаз выражал одновременно и строгость и теплоту. Говорил не спеша, как бы взвешивая каждое слово. В его лице и манере обращения было много обаяния, которое располагало к нему с первой же встречи, внушало теплое чувство и безграничное доверие.
Комбриг Макар Васильевич Васильев
Когда я зашел в штаб бригады, мне бросилась в глаза одна особенность: все люди в штабе, разговаривая с ним, инстинктивно вставали в положение «смирно», хотя он этого и не требовал.
В Егоршино с помощью Васильева нам удалось получить немного пополнения. В первую очередь укомплектовали 1-ю роту, которая понесла большие потери в Монетной. Командиром этой роты, вместо Филиппова, убитого под Крутихой и с почестями похороненного в Реже, был назначен кто-то из уфалейцев.
В Егоршино к нам прислан был Муравьев Иван Иванович — первый комиссар нашего полка. Ходов назначение комиссара принял как оказанное ему недоверие и отнесся к нему неприязненно, но Муравьев сделал вид, что не замечает этого. Он начал быстро осваиваться, вникать в жизнь полка и вскоре стал в полку своим человеком. В штабе он бывал редко, предпочитая находиться среди людей в ротах.
Здесь же в Егоршине я впервые встретил легендарного командира полка «Красных орлов» Филиппа Акулова[3], или Филю, как его часто называли. Интересная произошла встреча Акулова с Ходовым, командиром нашего полка. Филя проходил мимо нашего эшелона, и Ходов, желая познакомиться с ним, преградил ему путь; щегольски брякнув шпорами, он взял лихо под козырек и начал перечислять свой длинный «титул». Акулов, сделав испуганный вид, сжался в комок и, хитро прищурив глаза, стал внимательно рассматривать затянутую в ремни и увешанную множеством оружия фигуру Ходова. Потом, подергав его за ремень сабли, как будто вспомнив что-то, произнес скороговоркой:
Командир полка «Красных орлов» Филипп Егорович Акулов
— У меня тесак есть, которым ребята дрова колют. Я пришлю его тебе. — Сказав это, он снова сощурил глаза и, сделав выжидательную позу, посмотрел на Ходова. Тот опешил от неожиданности и не знал, что ему делать, смеяться или сердиться. Кисло улыбнувшись, а затем сделав суровое лицо, Ходов заговорил сердито:
— Во-первых, не «тыкай». Я с тобой на брудершафт не пил…
— Мы неграмотные, — перебил его Акулов. — Рога сшибать белым — это наше дело, а пить на какую-то «будершаву» и прочие манеры, мы этому не учились… — закончил он скороговоркой и, смачно сплюнув, пошел дальше.
Отойдя немного, он оглянулся и озорно крикнул:
— Прислать тесак-то?
Через неделю я вновь встретил Акулова у села Покровского, где он шел в конном строю в атаку со своей конной разведкой. Филипп из худенького, немного сутуловатого, небольшого роста, заурядного на вид человека преобразился в горного орла: глаза его горели как угли, казалось, он сросся со своим конем и составлял с ним одно целое. Он мчался бешеным галопом впереди своих конников, увлекая их за собой.
— За мной, орлы! — кричал он пронзительным голосом. — Сшибем рога белым!
Отступавшие в панике бойцы, увидев мчавшегося на бешеном галопе своего командира, сначала остановились, а потом, увлеченные его безумной храбростью, бросились за ним и начали занимать свои окопы. Положение, минуту назад казавшееся безвыходным, вновь было восстановлено.
Во второй половине августа подступы к узловой станции Егоршино обороняли полки 1-й бригады Сводно-Уральской дивизии: «волынцы» занимали позицию между Режем и Покровским, «Красные орлы» оседлали железную дорогу Богдановичи — Егоршино, Камышловский полк — Тавдинскую ветку, занимая позицию у Ирбитского завода.
Командир Камышловского полка врач Кангелари с тревогой доносил комбригу Васильеву, что тавдинская группа белых, обтекая его левый фланг и делая глубокий обход, заняла деревни Лебедкино, Костромино и Сарафаново. Положение создавалось серьезное: выход мощной тавдинской группы белых в район станции Егоршино угрожал отрезать всю 1-ю бригаду Сводно-Уральской дивизии. На ликвидацию этого обхода был брошен 1-й Горный полк. Комбриг Васильев, отдавая приказание нашему полку, сказал:
— Это вам экзамен. Вы должны в первую очередь занять деревни Сарафаново и Лебедкино. В последней, являющейся узлом проселочных дорог, закрепиться и ждать дальнейших указаний. Желаю вам победы, храбрые «горцы».
Васильев еще не знал нашего полка, и, думаю, он не был уверен полностью в нашей силе, поэтому «храбрые горцы» было сказано авансом, чтобы подбодрить и вселить в нас уверенность.
1-й батальон был двинут на село Шогрыш, 2-й батальон — на деревню Сарафаново. Подходя к Сарафанову, мы встретили сильный ружейный огонь — деревня, по-видимому, была занята большим пехотным отрядом.
Тогда, чтобы отвлечь на себя внимание противника, 3-я рота Абакумова начала демонстрировать наступление с фронта, а 4-я рота, под командованием Косоротова, направилась во фланг противнику, чтобы ударить с тыла и отрезать ему путь к отступлению.
Но противник скоро разгадал этот маневр и начал отступать к деревне Костромищино.
4-я рота, следуя по пятам за отступавшим противником, после короткого боя, в котором приняла участие и батарея Захара Михайловича Беспалова, заняла деревню, здесь мы обнаружили, что все население ее насильно угнано казаками, остались только больные, дряхлые старики да один умалишенный.
«Горцы» в первую очередь потушили пожар, возникший от обстрела нашей артиллерией. Подошедшая вскоре 3-я рота была немедленно направлена на деревню Лебедкино, чтобы поддержать наступление 1-го батальона. Противник подтягивал резервы. Он, видимо, решил оказать серьезное сопротивление, намереваясь удержать за собой Лебедкино. Мы также подтянули свои силы. В бой включились и наши артиллеристы. Захар посылал снаряд за снарядом в подходящие резервы противника, и стройные ряды подразделений вмиг превращались в беспорядочные толпы людей.
— Так ее, эту гидру проклятую! — кричали удовлетворенно «горцы». — Поддай им еще жару, Захар Михайлович, — просили они, любуясь его меткостью.
Захар, стоя во весь рост и сдвинув на затылок фуражку, спокойно наблюдал в бинокль за результатами стрельбы и четко командовал наводчику Сергею Богданову:
— Прицел два, трубка пять, — и, выждав несколько секунд, повелительно кричал: — Огонь!
Тем временем 2-й батальон двинулся в обход Лебедкино с востока, намереваясь отрезать тыловую дорогу белых на деревни Неустроево, Осипцево. Комрот 3 Абакумов провел свою роту незаметно лесом и ударил на Лебедкино с тыла. Белые не ожидали этого и в панике начали отступать на деревню Неустроево.
Задача, поставленная комбригом Васильевым, была выполнена: деревню Лебедкино «горцы» заняли. Но когда мы познакомились с подступами к этой деревне, то пришли к выводу, что в Лебедкине организовать оборону невозможно. Во-первых, она была расположена в котловине, во-вторых, северо-восточная окраина ее вплотную подходила к лесу. Об этом мы донесли комбригу и просили разрешить нам занять деревню Неустроево или даже Осинцево.
Комбриг одобрил наше решение. На рассвете мы продолжили наступление и к концу дня заняли деревню Осинцево. С занятием этой деревни нависла угроза группировке белых, действовавшей против Камышловского полка. Белые должны были или отвести свои войска по линии железной дороги, или отбросить «горцев» назад к деревне Лебедкино. Они предприняли последнее и, подтянув свежие силы, перешли в контрнаступление. Разгорелся жаркий бой. Занимаемая нашим полком позиция проходила впереди деревни Осинцево и сильно возвышалась над окружающей местностью, что давало нам большое преимущество. Яростные атаки белых отбивались с большими для них потерями. К концу дня поле боя было усеяно трупами белых. На рассвете следующего дня противник, подобрав убитых и раненых и подтянув свежие силы, вновь перешел в наступление. Яростными атаками белые пытались опрокинуть «горцев», но и этот день не принес им успеха: атаки белых снова окончились безрезультатно. У нас, по сравнению с противником, были незначительные потери. Погибли конный разведчик любимец полка Григорий Сапунов, Петр Филиппович Беспалов — мой земляк, Александр Кононов — нижнеуфалейский рабочий и другие.
Ночью белые подобрали трупы убитых и всех раненых.
Утром третьего дня было тихо. «Горцы» удивлялись: «Почему контрики больше не лезут? Или насытились, или не нравятся им наши гостинцы?»
Когда совсем рассвело и стали хорошо видны не только окопы, но и люди, со стороны белых вдруг раздался артиллерийский выстрел, и за линией наших окопов вырос, как исполинский куст, разрыв первого снаряда. За первым снарядом последовали еще и еще. Одни снаряды не долетали до линии наших окопов, другие перелетали их. Нам стало ясно, что противник подбросил сюда значительную артиллерийскую часть и ведет пристрелку по нашим окопам.
— Да, нашей одной трехдюймовочке туговато придется… — говорили бойцы.
Окопы наши, сделанные наскоро, неглубокие и в большинстве случаев одиночные, без ходов сообщения, не могли надежно защитить бойцов от сильного артиллерийского огня.
Что делать? Не лучше ли, пока не поздно, спасти людей, увести их из-под губительного огня противника? Командира полка с нами не было. Ходов вообще предпочитал держаться подальше от передовой линии, он всегда находил случай исчезнуть куда-нибудь перед боем: или уехать для связи в один из соседних полков, или в штаб бригады, а иногда и просто в обоз.
2-й батальон занимал позицию по опушке леса, левее деревни. Я немедленно вызвал командиров рот своего батальона и дал установку: в случае сильного обстрела артиллерией противника наших окопов незаметно отводить людей в безопасное место, в глубь леса, а как только прекратится артобстрел, вновь вернуться в окопы. 1-й батальон не мог сделать такого маневра, так как он размещался справа от деревни, где было чистое поле. Единственно, что можно было сделать, — глубже закопаться в землю. Калинин дал такое указание.
Пристрелка подходила к своему финалу: снаряды падали по всей линии нашей обороны, близко от цепи и даже прямо в окопы. Противник перешел на беглую стрельбу. К этому времени 2-й батальон уже был отведен в лес, в безопасное место, а бойцы 1-го батальона лихорадочно работали лопатами, вгрызаясь в землю; несмотря на эти усилия, в первом батальоне появились раненые и убитые. Настроение бойцов ухудшалось, а артстрельба все усиливалась и, наконец, достигла такого предела, что все смешалось и гудело. В довершение всего белые выскочили из окопов, дико завыли (видимо, были пьяные) и повалили густыми цепями в атаку. Бойцы 1-го батальона не выдержали: выскакивая из окопов они качали быстро отходить, не принимая атаки. Остановить их в это время было невозможно. Белые, увидев бегущих, устремились преследовать их. В это время роты 2-го батальона, выйдя из леса, ударили во фланг преследователям. Получилась свалка. Артиллерия белых вынуждена была прекратить огонь. Белые от неожиданности пришли в замешательство и пустились сами наутек. Но в это время со стороны окопов противника появились свежие цепи, а на фланге замаячила конная лава. 2-й батальон «горцев» вынужден был отходить вслед за 1-м, чтобы сохранить живую силу. Этот бой особенно ярко показал роль и значение артиллерии. Наша единственная пушка заслуживала большой похвалы, но она не могла противостоять превосходящей ее в несколько раз артиллерии противника.
На возвышенности, расположенной северо-восточнее деревни Лебедкино, мы задержались и начали срочно строить окопы. Линия фронта проходила по опушке леса.
1-й батальон занял участок слева, упираясь своим левым флангом в дорогу, идущую из Лебедкина на село Шогрыш. Дальше правее расположился 2-й батальон, имея за своим правым флангом большое непроходимое болото, тянувшееся на несколько километров.
Противник, дойдя до деревни Лебедкино, остановился и начал сосредоточиваться на противоположной окраине ее. Таким образом, деревня оказалась между двух позиций. Многие жители, предвидя боевые действия, поспешно уходили в лес, бросая свое хозяйство на произвол судьбы, некоторые попрятались в погреба и подполья.
Разведчики с обеих сторон шныряли по деревне, старались подкараулить друг друга, чтобы поймать языка. Это была очень рискованная и опасная работа, так как всякий попавший в плен не мог рассчитывать на дарование ему жизни.
В первый период гражданской войны, когда обе стороны имели добровольческие армии, классовая ненависть была так сильна, что пленных редко оставляли в живых.
Правда, командование Красной Армии категорически запрещало убивать пленных, но бойцы иногда в силу жгучей ненависти пристреливали их, не доводя до штаба, ссылаясь при этом на то, что пленный пытался убежать.
Что же касается командования белой армии, то оно не только не запрещало убивать красных пленных, но и поощряло это дело, часто само принимая в расстрелах активное участие.
Всех бойцов Красной Армии белые считали коммунистами, а коммунистов они уничтожали без всякого суда и следствия.
Несмотря на это, бесстрашные и неутомимые разведчики Напоров, Пименов, Горин, Шаров, Дорофеев, Ларионов, Кауров, братья Пичуговы и другие почти весь день с самого утра не вылезали из Лебедкина, не приходили в полк даже поесть.