ХИТРОСТЬ НЕ УДАЛАСЬ

ХИТРОСТЬ НЕ УДАЛАСЬ

В апреле 1919 года обстановка на фронте Особой бригады стала сравнительно спокойной. На самом левом фланге, почти в тылу у нас, в Омутнинском заводе по-прежнему располагался 22-й Кизеловский полк. Он как бы составлял резерв бригады. Правее его, уступом вперед, занимал оборону на подступах к Глазову 23-й Верхкамский полк. Еще правее по фронту располагались 21-й Мусульманский и 61-й Рыбинский полки.

Разрыв между 22-м и 23-м полками составлял около 30 километров и охранялся он только подвижными патрулями. Телефонная связь со штабом бригады и между 22-м и 23-м полками проходила недалеко от линии фронта, поэтому часто подвергалась порче со стороны противника. Были случаи, когда противник включался в нашу телефонную связь и подслушивал служебные разговоры.

Надо отдать должное разведывательной службе белых: они были прекрасно осведомлены не только о наших частях, но и знали хорошо фамилии, имена и отчества всех командиров и комиссаров, до командиров полков включительно. Один раз мы даже получили по телефону провокационный приказ. Нам предлагалось от имени командования Особой бригады отойти на новые позиции. Но составители этого приказа немного пересолили и этим выдали себя. Перед подписью комбрига и комиссара они вставили слово «товарищ». Когда я стал читать приказ — телефонограмму, мне бросилось в глаза это не совсем кстати упомянутое слово «товарищ». В порядке проверки решили позвонить в штаб бригады, но обнаружили, что связь с ней прервана. Тогда я попросил к себе комиссара, чтобы поделиться с ним моими сомнениями. Комиссар полка Рычков был человеком новым у нас, его только что прислали вместо Кесарева, переведенного в бригаду с повышением. Рычков был в полку шестым комиссаром, со всеми предыдущими я срабатывался хорошо, потому что они, как и я, ставили выше всего интересы общего дела, а Рычков выставлял основным принципом личное «я». Мне это с первого же дня не понравилось, и я ему прямо сказал об этом. Он обиделся. И в этот раз, когда я попросил его зайти в штаб, чтобы обсудить создавшуюся обстановку, он зашел, но, не выслушав, начал возмущаться:

— Я комиссар и вам не подчинен, вы не имеете права меня вызывать!

Стараясь быть спокойным, я заявил ему:

— Я пригласил вас по делу, чтобы посоветоваться. Получен приказ из штаба бригады об отходе, — и передал ему телефонограмму. — Мне кажется он подозрительным, проверить нет возможности: линия не работает. Разрыв линии произошел вскоре после передачи этого приказа.

Рычков прочел телефонограмму и, возвращая ее мне, назидательно заявил:

— Что же тут подозрительного? Приказ есть приказ. Мы обязаны его выполнять.

— Я это знаю не хуже вас. А если это ложный приказ? — спросил я его.

— По-вашему, командование лжет? Комиссар бригады подписывает ложные приказы? — горячился Рычков, выходя из себя. — Как вы можете не доверять командованию бригады?

— Напрасно горячитесь, товарищ комиссар! — сказал я, стараясь не повышать голоса. — Давайте спокойно разберемся. Прежде всего надо подождать: по линии посланы люди, чтобы восстановить связь. Когда связь будет восстановлена, мы будем иметь возможность проверить правильность приказа. Кроме того, обратите внимание на одну мелочь: при подписях комбрига и военкома ни к селу ни к городу вставлено слово «товарищ».

— Это могли перепутать телефонисты, — продолжал упорствовать Рычков.

— Нет. Это перепутали не телефонисты, а белые генштабисты, — сказал я уверенно.

В это время адъютант Подраменский доложил, что связь восстановлена. Когда я подошел к трубке, то услышал мощный голос Королева, командира 22-го полка.

— Сволочи! Ловко придумали!.. — закричал он в трубку, когда узнал от меня о лжеприказе. — Меня ведь тоже пытались угостить подобной стряпней, но я-то мог проверить, у меня связь с бригадой работает исправно.

Рычков был обескуражен, и видно было, что он недоволен, что так кончилось.

К концу дня белые решили проверить действие своего приказа — не ушли ли мы? Выслали усиленную разведку. Комбаты, заранее предупрежденные и проинструктированные, подготовили красноармейцев. Наши позиции как будто вымерли. Когда же белые, обманутые тишиной, подошли совсем близко, наши ударили так, что мало кто из них ушел обратно в Залазну. Обман белым вышел боком.

После этого противник успокоился на целый месяц и подобных пакостей нам больше не устраивал.