ОТХОД

ОТХОД

Формирование 23-го Верхкамского полка проходило в тяжелой боевой обстановке. Враг напирал со всех сторон и не давал возможности сколотить и привести в должный порядок подразделения вновь создаваемого полка. С фронта теснили хорошо вооруженные Антантой регулярные части 1-й Сибирской дивизии, а в тылу притаился с обрезом в руках кулак и ждал удобного случая, как бы стрельнуть нам в спину или, пользуясь нашими ошибками, поднять против нас восстание недовольных крестьян.

После ряда боев с превосходящими силами противника мы вынуждены были в конце декабря оставить города Усолье, Дедюхино и Соликамск и начать отход в общем направлении на Вятку. Отступая с боями по Кайгородскому тракту к Косе, мы в то же время прикрывали огромные обозы с государственным имуществом эвакуированных Советов из Соликамска, Березников, Усолья и с севера, со стороны Чердыни. Обозы тянулись длинными вереницами по всем дорогам от Чердыни до Юксеева и от Соликамска до Косы и дальше на Юм, Юрлу и Афанасьево.

Когда обозы с севера прошли Косу, мы круто повернули на юг и начали двигаться уже на Юм, Юрлу и Белоево. Все это время вели арьергардные бои с наседавшим на нас от самого Усолья 18-м Тобольским полком белых.

Каково было в это время положение на главном направлении 3-й армии и где проходила новая линия фронта, мы не знали, так как связи с частями 3-й армии у нас все еще не было. Доходили, правда, смутные слухи о том, что Пермь оставлена частями Красной Армии, но достоверно мы пока ничего не знали.

22-й Кизеловский полк начал отход из Усолья одновременно с нами, но он двигался не на запад, как мы, а на юг вниз по Каме, в направлении сел Орел, Пожва, Майкор, Купрос, к частям 3-й армии. Вследствие этого маршруты 22-го и 23-го полков с каждым днем все больше удалялись один от другого. Когда мы достигли селения Юксеево, то расстояние между нашими полками составляло около 150 километров. Какой-либо связи между нами не было. Но это еще полбеды. Главная беда заключалась в том, что мы были предоставлены самим себе, отдаленные сотнями километров от основных частей Красной Армии.

Двигались на крестьянских подводах, которые были, привлечены в порядке повинности. Многие подводчики заехали более чем за сотню километров от дома. Некоторые из них, сочувствовавшие нам, уже считали себя добровольцами полка. Их мы зачислили на все виды довольствия и даже кое-чем вооружили. Были и такие, которые при первом удобном случае старались покинуть нас, бросали даже лошадей и подводы и уходили пешком. Другие ухитрялись уходить вместе с лошадьми и подводами.

Когда подводчик уходил один без лошади, ему не препятствовали, закрывали на это глаза и шутя говорили: «Баба с воза — кобыле легче». Такую подводу бойцы брали на свое попечение и считали ее уже своей, ротной подводой. По очереди ухаживали за лошадью, кормили, поили, убирали. Зато они уже знали, что пешком шагать не придется, так как у них есть своя, постоянная подвода. Таких подвод в полку было уже около сотни.

Замена подводчиков происходила сравнительно редко, по мере того как нам удавалось завербовать новых в тех населенных пунктах, через которые мы отходили. Но населенные пункты на севере очень редки, подвод же для передвижения полка требовалось много, не меньше трехсот: на каждых трех-четырех бойцов надо было иметь подводу. А население в тех деревнях, через которые мы отступали, относилось к нам холодно, с какой-то опаской, не видно было, чтобы оно сожалело о нашем уходе. Когда удавалось вызвать крестьян на откровенность, они отвечали примерно так: «Советская власть нам нужна, она дала нам землю, но коммуния — это плохо: ложка и та не своя».

Сознательная часть деревни, в первую очередь коммунисты, еще раньше ушла добровольно в Красную Армию, поэтому кулак снова почувствовал себя хозяином положения: бороться с ним в деревне было некому. Кулацкая агитация отравила своим ядом оставшуюся часть крестьянства, и деревня фактически опять оказалась в руках у кулака. Этому способствовали и троцкисты, которые не хотели видеть разницы между кулаком и середняком и применяли к середняку такие же меры, как к кулаку.