Безработный
Безработный
Шестого мая 1940 года знаменитый иллюстрированный американский журнал «Лайф» выпустил репортаж под названием: «Как несколько тысяч нацистов захватили Норвегию. Рассказ очевидца о том, как удался самый крупный блеф в современной истории».
Очевидца звали Лиланд Стоуи. Он рассказывал, что Гитлеру удалось быстро и легко завоевать Норвегию благодаря предателям, а эти предатели смогли захватить власть, потому что в свободный норвежский народ внедрились шпионы.
Стоуи был известным американским журналистом. В 1930 году он получил Пулитцеровскую премию за свои репортажи о так называемом плане Янга, преследовавшем цель реструктурировать огромный военный долг Германии после Первой мировой войны.
Переговоры по этому плану велись в Париже, где Стоуи в течение многих лет возглавлял штаб-квартиру «Геральд трибюн». В 1939 году он удостоился новых журналистских наград за свои репортажи с финской войны, в этот раз в качестве корреспондента «Чикаго дейли ньюс» и двадцати четырех других изданий.
В конце марта — начале апреля Стоуи находился в Стокгольме. Он собирался отправиться в Кируну и Нарвик, чтобы написать об экспорте руды в Германию. Но кто-то подсказал ему, что главные события вскоре развернутся в Осло. В норвежскую столицу он прибыл 4 апреля, а 9 апреля немецкие войска уже маршировали по улице Карла Юхана.
Стоуи писал от первого лица, его эмоциональный репортаж, сопровождавшийся рядом фотографий, занял едва ли не дюжину страниц в журнале «Лайф». Под одним из снимков, запечатлевшим немецких солдат на улице Карла Юхана, стояла подпись: «Передовые отряды войск захватчика беспрепятственно маршировали по главной улице Осло мимо 30 000 апатичных жителей. <…> В городе не раздалось ни единого выстрела». На другой фотографии немецкий духовой оркестр из двенадцати человек играл на следующий день на площади перед стортингом, чтобы «усыпить чувства норвежцев». Вокруг стояла молодежь «и с восхищением глазела на крепких сильных немцев». Много поездивший по миру Стоуи не мог себе представить, что в какой-либо стране ему придется стать свидетелем такой, как он говорил, покорности своей судьбе.
Информация из репортажа быстро распространилась по североамериканскому континенту, ее на все лады перепевали газеты в США и Канаде. Впечатления Стоуи от немецкого вторжения потрясли многих, они в течение долгого времени определяли американское и канадское отношение к Норвегии. Именно этот репортаж породил слухи, которые дошли до Тура и Лив в Белла-Куле и с которыми еще в большей степени им пришлось столкнуться в Ванкувере. То, что Стоуи отметил «неизвестного офицера-артиллериста» из Оскарборга, потопившего тяжелый крейсер «Блюхер», не изменило сложившегося впечатления о том, что норвежцы приняли немцев с распростертыми объятьями.
Едва прибыв в Ванкувер, Тур сразу же отправился в норвежское консульство. Человек, представившийся фон Штальшмидтом, открыл дверь. Он говорил по-английски с весьма заметным немецким акцентом, и Тур удивился, что в такое время норвежским консулом является выходец из Германии. Тем не менее, без обиняков изложил суть дела: он хотел записаться добровольцем, чтобы воевать с оккупантами.
Тур заметил, что консул воспринял это с раздражением, — он явно был на стороне немцев. Довольно грубо фон Шталынмидт посоветовал Хейердалу заняться освобождением индейцев вместо того, чтобы создавать проблемы работе консульства. Норвегия, заявил он, больше не участвует в войне — страна сдалась{290}.
На этом разговор закончился. Без лишних церемоний консул выставил несостоявшегося добровольца за дверь.
От ванкуверского агента Томаса Ульсена Хейердалы узнали, что их обратные билеты в Норвегию уже не действительны, да и вообще пассажирское сообщение с Европой практически прекратилось. Таким образом, они лишены были возможности вернуться домой. У них подходили к концу деньги, а разрешения на работу в Канаде Хейердал не имел. Тур и Лив писали в Норвегию письма, но те не доходили до адресатов, они не имели представления о том, что происходит дома, и, конечно же, у них не было возможности получить деньги переводом. Поскольку Канада находилась в состоянии войны, США ужесточили пограничный контроль, и без визы Тур не мог попытать счастья и там. А получить визу тоже не было никакой возможности, поскольку единственным документом, оправдывающим его нахождение в Канаде, было разрешение на учебу. С точки зрения добычи средств, чтобы содержать семью, толку от него было немного.
Туру и Лив пришлось съехать из гостиницы. Они чувствовали себя подавленно. Единственное, что они смогли себе позволить — простая комнатка у моря. Она находилась над угольным складом, грязь там была неимоверная. Хозяйка не отличалась легким характером, а когда она узнала, что они — норвежцы, то стала относиться к ним с откровенной враждебностью{291}. Но как бы то ни было, пока у них, по крайней мере, была крыша над головой.
В Ванкувере Хейердала ждал еще один малоприятный сюрприз. Критики из научного мира добрались до его теории.
Однажды прошлой зимой, когда они еще находились в Белла-Куле, Тура посетил заехавший в поселок молодой канадец. Застав Тура склонившимся над изображением, перенесенным с наскального рисунка, он проявил большой интерес к его занятиям. Приезжий показался Туру весьма назойливым, и тем не менее, будучи уверен в состоятельности своей теории, он поддался соблазну нарушить данный самому себе обет молчания и посвятил юношу в некоторые из своих идей.
Седьмого февраля агентство новостей «Юнайтед пресс» выпустило сообщение, появившееся, в том числе, и в «Ванкувер сан»: «Норвежский ученый разгадал загадку острова Пасхи»{292}. Тур не знал, что и думать. Неужели человек, которому он открылся, — журналист?
«Заголовок в „Ванкувер сан“ нас прилично напугал. Работа Тура должна ведь была как можно дольше оставаться в тайне, пока она не выйдет в печати», — писала Лив родителям{293}.
Из статьи следовало, что Тур Хейердал считает, что между маори в Новой Зеландии и индейцами на канадском побережье существует связь. Сообщалось также, что ученый пока не хочет более подробно говорить о своих находках, но он поведает миру обо всем месяца через два-три.
Через несколько дней после выхода в свет сообщения о теориях Хейердала в «Макензи» прибежал обеспокоенный писатель и фотограф Клифф Копас. По соглашению с агентством новостей «Канадиан пресс» он должен был сообщать обо всех событиях в районе Белла-Кулы, и вот теперь он получил письмо, в котором агентство пеняло ему на то, что конкурент «Юнайтед пресс» первым получил важную новость. Неужели Копас не следит за событиями?
Копас следил. Более того — он много раз просил Тура о том, чтобы сделать репортаж о его занятиях, но Тур все время отказывался. Поэтому Копас был «вне себя из-за этого выговора»{294}.
Чтобы смягчить удар, Тур пообещал написать статью о наскальных рисунках, но в то же время взял с Копаса обещание, что тот ни слова не скажет о содержании самой теории. За это он будет первым, кому Тур передаст всю информацию, когда придет время сделать эту теорию достоянием гласности.
Ждать пришлось недолго. Газеты Британской Колумбии, ссылаясь на источник в «Канадиан пресс», уже 2 апреля сообщили, что норвежский ученый Тур Хейердал, «похоже, сделал величайшее антропологическое открытие нового времени». Хейердал позволил процитировать себя: он «установил, что следы полинезийской расы, живущей на Гавайях и южных островах в Тихом океане, ведут в долину Белла-Кула в Британской Колумбии». Работа над этой темой была похожа на складывание мозаичной картинки, но когда он нашел ключ, все кусочки сами собой встали на место. Ключ находился в наскальных рисунках Белла-Кулы.
Утверждение о том, что полинезийцы когда-то жили на северо-западном побережье Америки, вызвало интерес, и новость быстро распространилась по канадским и американским редакциям.
Тем не менее, этот интерес оказался недолгим. Он тут же пропал после того, как один журналист из «Канадиан пресс» попросил известного американского антрополога Маргарет Мид прокомментировать находки Хейердала. Она сообщила, что эта теория возникала и раньше, и если Хейердал не нашел новых достоверных археологических подтверждений, у нее нет оснований принимать его всерьез. Тот факт, что Хейердал нашел на северо-западном побережье объекты, напоминающие соответствующие объекты в Полинезии, она объяснила тем, что, должно быть, Джеймс Кук и его моряки привезли их туда с Гавайских островов{295}.
В 1928 году Маргарет Мид выпустила книгу «Достижение совершеннолетия на Самоа», где исследовала воспитание детей в полинезийской культуре. Проведя девять месяцев на Самоа и ведя там наблюдения, Мид, среди прочего, узнала, что тамошняя молодежь откладывает на много лет вступление в брак, чтобы насладиться сексуальными утехами. Это, по ее мнению, объясняло тот факт, что у жителей Самоа переход от подросткового состояния к взрослому происходил совершенно безболезненно — в отличие от США, где молодежи приходилось переживать соответствующий возраст, испытывая страх и разочарование.
В США, где господствовала христианская этика, такие заявления показались неоднозначными, и книга Маргарет Мид вызвала бурю возмущений. Но она стала бестселлером и сделала автора одним из ведущих американских антропологов. Позднее Мид подтвердила свою репутацию эксперта по тихоокеанской культуре, осуществив новые исследования на островах Меланезии. Учитывая ее авторитет, неудивительно, что интерес к теории Хейердала был уничтожен на корню.
Никто уже не вспоминал о ней, когда спустя почти два месяца после этого Тур прибыл в Ванкувер. После того, как Мид расправилась с его идеями, у газет и агентств нашлись другие темы, и их уже не интересовало, откуда произошли полинезийцы. Всё это сильно огорчало Хейердала, он злился, что находился далеко от редакций и не смог защитить себя. Неужели Мид считает, что наскальные рисунки в Белла-Куле сделал Джеймс Кук?
Впрочем, у Хейердала нашлись и защитники. Его полностью поддержал профессор-лингвист Чарльз Хилл-Тоут. Высказывания Маргарет Мид ничуть не тронули профессора, который ссылался на свои исследования и указывал, что сами полинезийцы находят сходство между своим языком и языком северо-западных индейцев. Особенно заметно, утверждал Хилл-Тоут, языковое родство индейцев с маори, живущими в Новой Зеландии. Заявление Мид по поводу Джеймса Кука он счел совершенно необоснованным. «Принимая во внимания языковое сходство, такую постановку вопроса можно отбросить с абсолютной уверенностью», — сказал он{296}.
Хотя Маргарет Мид и отправила его работу в мусорное ведро, это подобие научных дебатов между исследователями подстегнуло Хейердала к продолжению исследований. «Когда я представлю свой труд, дискуссия среди ученых будет еще более острой», — написал он в одном из писем матери. Но тут же обреченно добавил: «Там, где мы сейчас находимся, научная работа приказала долго жить по причине обстоятельств».
Тур Хейердал привык контролировать свою жизнь. Он рано начал планировать свою работу и всегда строго следовал по намеченному расписанию. Но теперь возникли «обстоятельства», и безжалостная правда жизни заставила его признать, что в условиях разгорающейся войны, ему придется остаться в Банкувере на неопределенное время. Обстоятельства складывались так, что их дальнейшее развитие невозможно было представить; подобное случилось с ними на Фату-Хиве. Но с острова в Тихом океане они все же смогли уехать, а теперь такой возможности не было.
У Тура в голове вертелась только одна мысль. Ему нужно было найти работу, чтобы прокормить своего маленького сына и беременную жену.
Но в Канаде свирепствовала безработица, и работу ему найти не удавалось. В борьбе за те рабочие места, что предлагались, он проигрывал, так как у него не было профессии, он не умел плотничать или класть кирпич. Когда после многочасовых очередей на бирже труда он все же добирался до окошка и его спрашивали о профессии и навыках, Тур отвечал, что он зоолог. Он был готов делать все, что угодно, но никому не нужен был зоолог с аристократическими руками без мозолей или других видимых признаков того, что он сможет выдержать тяжелую работу. В таком беспросветном состоянии проходили недели. Часами Тур шагал взад-вперед по комнатке над угольным складом, он стал раздражительным, а со временем совсем отчаялся{297}. Очередная попытка продать коллекцию этнографических находок с Фату-Хивы успеха не принесла{298}.
Хейердал не получал никаких известий из Норвегии, и это его мучило. Уже начался июль, прошло три месяца с тех пор, как немцы захватили Норвегию, а он все еще не знал, что с родителями и остальными членами семьи. Он пишет письма сам, надеясь, что их все-таки доставят по назначению. «Дорогая, любимая мамочка! Посылаю лишь краткую весточку в надежде, что она дойдет, и ты увидишь, что у нас троих все хорошо. Как бы мы хотели то же самое услышать о вас».
Боясь напугать мать, он сильно приукрасил действительность: «Могу тебя успокоить, с деньгами у нас все в порядке. Мы живем у прекрасного пляжа за городом, у нас две большие меблированные комнаты + большая кухня, ванна и туалет. <…> Можешь себе представить, как здесь сейчас красиво, все цветет, ничего подобного я еще не видел. И так много фруктов!»
Поскольку с началом войны письма, отправленные в Норвегию из Канады, как правило, возвращались обратно, ему удалось наладить отправку писем через США, где консульство в Сиэтле обещало помочь с их дальнейшей отправкой. Поэтому он указывал адрес консульства как адрес отправителя.
Лив в это время почти не выходила из их комнатки над угольным складом. На самом деле там не было ни ванны, ни больших комнат, и, конечно, никакого пляжа. Когда Тур однажды вернулся домой после очередного безнадежного дня на бирже труда, она позволила ему выплеснуть эмоции, но сама сдержалась{299}. Она, конечно, мечтала о другом, но никто не был виноват в том, что они оказались в таком положении, и жаловаться было бесполезно. Чтобы выдержать эти испытания, им нужно было держаться вместе, как это было на Фату-Хиве, когда начались болезни и голод. Там в течение нескольких дней, когда Иоане и его друзья собрали весь урожай с деревьев вокруг королевской террасы, их пищу составляли несколько кокосовых орехов да немного раков-отшельников. В Ванкувере вскоре им придется сидеть на одном хлебе, но может случиться и так, что не будет и этого.
Лив вообще-то привыкла, что трудности делали супруга раздражительным. Она пережила это, когда они сидели в пещере на Фату-Хиве и ждали корабля. То же самое ей пришлось испытать в Свиппоппе перед поездкой в Канаду. «Дорогая мама, я так рада, что нас ожидает что-то новое и Тур снова сможет почувствовать себя молодым и счастливым», — так она писала Алисон перед тем, как их судно покинуло Ставангер.
Она была права: Тур обрел второе дыхание в Белла-Куле, и их любовь расцвела с новой силой. Там он вновь напал на след затерянного прошлого полинезийцев. Лив восхищалась его постоянной любознательностью, она любила слушать его рассказы, и порой ему удавалось ее рассмешить! Он, со своей стороны, не переставал восхищаться ее волей и мужеством, ее терпеливостью. Лив не теряла присутствия духа даже в ситуации, когда сидела в грязной, запачканной углем мрачной комнате и считала последние шиллинги, а живот рос, и нужно было готовиться к родам.
Для Тура ожидание и постоянные разочарования на бирже труда стали не только источниками страдания, но и уроком. Теперь он стал одним из них, бедных и ничего не значащих неудачников, находящихся на самой нижней ступени общества. Будучи выходцем из состоятельных кругов Ларвика, он не знал, что такое бедность, и почти не сталкивался в жизни с несправедливостью. Но теперь он вкусил это в полной мере, каждый день видя апатичные лица людей, которые уже сдались, но по привычке приходят на биржу труда, потому что это единственная дверь, открытая для них. Очередь создавала чувство некоторой социальной общности, там они могли выпустить пар и даже посмеяться над своей судьбой. Годы бедности, тем не менее, заставили их осознавать, что им никогда не попасть в мир богатых, и они, бессильные что-либо изменить, смирились с этим.
Эта общность, однако, надежно охраняла свои ряды и чужаков, подобных Туру, не принимала. Он был ненастоящим. «Редко случалось, чтобы кто-то заговаривал со мной, и если я пытался о чем-то спросить, то получал лишь короткий ответ, — рассказывал он своему биографу Арнольду Якоби. — Одежда, лицо и руки выдавали меня»{300}.
Его положение усугублялось тем, что он был иностранцем. Это были их рабочие места. Кроме того, многие из них считали, что Норвегия — это гнездо шпионов, сотрудничающих с ненавистными немцами.
Ниже Тура стояли только безработные иммигранты, не знавшие английского языка. Они приехали в Канаду в надежде на лучшую жизнь, но встретили здесь холодный отпор.
Наука пошла Хейердалу впрок. В автобиографической книге «По следам Адама» он писал: «Когда я остался с последними шиллингами в кармане, которых не хватало на следующий взнос за жилье, и смотрел на чудесные продукты в витринах магазинов, но не имел возможности прийти домой с чем-нибудь вкусненьким для Лив и маленького Тура, тогда несправедливость современного культурного общества предстала предо мной в ужасающем виде»{301}.
Казалось, он видел зло везде, где появлялось цивилизованное общество. Раньше он боялся того клина, который современные технологии вбивали между человеком и природой. В Ванкувере к этому добавилась ощущение несправедливости и голода, в которых виновато современное общество. Еды на земле было достаточно для всех, но, тем не менее, некоторым приходилось голодать.
Пришел день, когда семья Хейердал осталась без хлеба. Лив обшарила все карманы и заявила, что у них осталось всего 30 центов. На следующий день надо было вносить плату за жилье, и они рисковали остаться без крыши над головой. Хозяйка не испытывала никакого сочувствия к тем, кто не мог платить.
Они испытующе посмотрели друг на друга. Тур ощутил страх: их жизнь находилась под угрозой{302}. Где они будут спать? Что они будут есть?
Маленький Тур бегал вокруг родителей по комнате. Он ничего не знал. Пока он мог ложился спать сытым. А что до Тура и Лив, то они, чтобы сэкономить, часто обходились без ужина.
Тогда Лив собрала монетки, пошла в магазин и вернулась с пакетом булочек. «Пойдем, — сказала она, — на улицу, там солнце. Давайте пойдем в парк!»
Хейердалы покинули свое жилище, окруженное кучами угля. Улицы по мере того, как они отдалялись от своего дома, становились все шире и светлее, пока, наконец, не привели их в расположенный на берегу залива парк Стэнли. «Смотри, — сказала Лив и она открыла пакет; ее платье развевалось на легком осеннем ветру. — Сейчас мы наедимся досыта!»
Они поели в обществе установленных в парке высоких фигур тотемов. Руководство парка привезло их из мест обитания индейских племен, чтобы посетители всегда помнили о культуре, что существовала здесь тысячи лет до прихода европейцев.
Булочки не улучшили настроение Тура. «К черту теорию»{303}, — сказал он и посмотрел на один из тотемов. На нем были изображены фигурки людей и животных, боровшихся за восхождение к вершине, — вечная борьба за выживание. А он должен был думать о собственном выживании, о выживании Лив, маленького Тура — и младенца, который готовился появиться на свет.
Тур сам не заметил, как склонил голову и сложил руки. Он молился тем богам, которых знал, — «создателям неба и земли»; не знал он точно только одно: где эти боги находятся — среди звезд или внутри него самого.
В это время показался человек в униформе — он был очень далеко, и Хейердалы не разглядели сразу, полицейский это или просто парковый охранник. Но человек быстро направился прямиком к ним, и они увидели, что это полицейский. Тур и Лив содрогнулись, когда он остановился около них и попросил предъявить документы.
Тур подал ему паспорт, куда были вписаны жена и ребенок. Констебль листал страницы, пока не дошел до отметки о въезде на канадской границе. 4 ноября 1939 года. Два месяца. Разрешено. Не иммигрант. Пониже: 4 января 1940 года. Продлено на четыре месяца. В самом низу: 29 мая. Продлено до августа 1940 года. На самом верху следующей страницы: 28 июня 1940 года. Продлено до 31 декабря 1940 года.
— Вам следует пройти со мной в полицейский участок, — сказал он, закончив изучать отметки.
Неужели что-то не так с видом на жительство? Вряд ли. До сего дня к ним не было никаких претензий, а до конца декабря оставалось еще много времени.
— Не беспокойтесь, — сказал полицейский. — Ничего серьезного{304}.
В участке их ждало письмо для Тура Хейердала — от ванкуверского агента судовладельца Томаса Ульсена. Агент писал, что хочет встретиться с господином Хейердалом в своей конторе — и как можно скорее. Он просил прощения, что пришлось обратиться в полицию, попросив ее разыскать молодую норвежскую пару с маленьким сыном. Этот свой шаг он объяснял тем, что не имел адреса Хейердала и не знал, где его искать.
Было воскресенье, и Туру пришлось ждать следующего дня, чтобы узнать, что хочет от него агент судовладельца. Он не осмеливался думать о причинах неожиданного интереса, но в глубине души надеялся, что речь идет о работе.
Оставив Лив дома с маленьким сыном, Тур-старший в понедельник утром отправился к агенту. Он был немало тронут, узнав в чем дело. Когда началась война, Томас Ульсен обеспокоился тем, как идут в Канаде дела у супругов Хейердал и на что они там живут. В Норвегии о них ничего не было известно.
У самого Томаса Ульсена хлопот хватало. Он был англоманом и не захотел оставаться в Норвегии — из оккупированной страны он совершил побег с драматическими подробностями и оказался в Великобритании, а затем через Галифакс перебрался в Нью-Йорк. Он попытался спасти свое имущество от немцев, и ему удалось увести у них из-под носа большую часть флота, который влился в пароходство «Нортрашип». Но среди этих забот он пустил стрелу в темную ночь, надеясь, что она все-таки попадет в цель, — Ульсен послал телеграмму своему агенту в Ванкувере с указанием найти Тура Хейердала и выдать ему средства, необходимые для поддержания жизни его семьи.
Тур стоял в конторе агента судовладельца и не знал, что сказать. То чудо, о котором он молился перед тотемами в парке Стэнли, случилось. Да, это было настоящее чудо — теперь он сам мог решать, сколько денег им нужно для проживания. Конечно, это ссуда, которую он потом обязан будет возвратить, — но все же!
Хейердал подумал и назвал сумму: пятьдесят долларов. Пятьдесят долларов в месяц. Это были очень скромные деньги, абсолютный минимум, но их должно было хватить. Они привыкли жить скромно и вполне могли провести еще некоторое время рядом с угольными кучами. Кроме того, он будет по-прежнему искать работу — и не может же ему все время не везти?!
Младший сын. Бьорн Хейердал, в просторечии называемый Бамсе, родился в Канаде
Деньги Томаса Ульсена поступили как раз вовремя еще по одной причине. Пятнадцатого сентября Лив родила в ванкуверской больнице второго сына. «Я проснулась в 2 часа ночи, прибыла в больницу в 3 и без десяти 4 появился ребенок»{305}. Его назвали Бьорном в честь медвежонка, которого они видели в лесах Белла-Кулы. Но пока он не стал ходить, его называли Бамсе[22].
Тур был очень рад, что у маленького Тура появился брат, однако написал: «больше детей нам не надо»{306}.
В это время Тур тоже испытывал нечто похожее на родовые схватки. Несмотря на жалкое существование на угольном складе, ему удалось написать довольно большую статью о пребывании на Фату-Хиве. В сопровождении фотографий, большинство из которых были представлены оригинальными негативами, он отправил ее не кому-нибудь, а самому Гилберту Гросвенору, главному редактору журнала «Нэшнл джиографик мэгэзин». Несколько недель прошли в ожидании окончательного ответа, будет ли престижный журнал печатать этот материал.
Работать над статьей Туру помогала журналистка «Ванкувер сан» Дорис Миллиган. С нее, собственно, все и началось. Двадцать четвертого июня она написала письмо Гросвенору. «Здесь, в Ванкувере живет молодой норвежский ученый… <…> в 1936 году попытавшийся сбежать от цивилизации. <…> Эту историю еще никогда не рассказывали на английском. Если журналу будет интересно, он хочет, чтобы я помогла ему с языком»{307}.
Журнал заинтересовался. Из редакции ответили, что с удовольствием посмотрят его статью, но, как мистеру Туру Хейердалу должно быть понятно, не могут что-либо обещать. В конце августа пришло новое письмо. Редакция получила рукопись и собирается внимательно изучить ее. Автор будет извещен, как только они примут решение.
Редакторам материал понравился. Внутренняя редакционная записка гласила: «В наше военное время история побега на тихоокеанские острова особенно понравится читателям. Кроме того, это весьма поучительная история». В другой записке говорилось: «Это лучшая история бегства от цивилизации, которую мне доводилось когда-либо читать»{308}.
Двадцать четвертого сентября Тур получил ответ. Статью приняли! Он впервые будет напечатан на английском языке! Статья должна была выйти в январском номере под названием «Повернуть время вспять в южных морях». Этот заголовок придумала Дорис Миллиган.
К письму прилагался чек на головокружительную сумму — 200 долларов! Деньги, в основном, ушли на оплату пребывания Лив в больнице, покупку необходимых вещей для младенца и празднование дня рождения маленького Тура, которому через два дня исполнилось два года. Все это, конечно, было важно. Но для Тура Хейердала не менее важной была возможность напечататься. Он бы с удовольствием отказался от гонорара, если бы это стало условием появления его имени в журнале{309}.
Почти перед самой публикацией редакция вырезала несколько абзацев, где Хейердал разъяснял свою точку зрения на происхождение полинезийцев. Как ему сообщили в пояснительном письме, это было сделано, «так как Ваша теория значительно отличается от общепринятой среди этнографов» и потому, что место, отведенное для статьи, не позволяло развернуть дискуссию для разъяснения основ этой теории.
Туру это не понравилось, но он предпочел не афишировать свое недовольство, заметив лишь, что принимает объяснения журнала. В общем-то, у него не было оснований жаловаться. Статья, представлявшая собой сжатое содержание книги «В поисках рая», сопровождалась анонсом на обложке, текст с 33 фотографиями и двумя картами занял 27 с лишним страниц. Написана статья была в форме рассказа путешественника.
Хотя война препятствовала продолжению его научных изысканий, Хейердал не хотел откладывать развитие своей теории. Он попытался заинтересовать ею научные учреждения США, но поскольку Маргарет Мид уже выразила свое негативное мнение, его обращения не встретили откликов. Но теперь у него возник шанс получить помощь от «Нэшнл джиографик мэгэзин», с которым у него сложились хорошие отношения.
В письме в редакцию Хейердал спросил, не будет ли им интересно прочитать научный труд, который он завершил до отъезда из Белла-Кулы. Труд объемом в 60 000 слов получил новое название: «Американские индейцы тихоокеанских островов». Возможное прочтение не предполагало «каких-либо обязательств для обеих сторон». Тур надеялся, что редакция поможет ему с контактами в научной среде, чтобы он смог представить доказательства, на которых базируется его теория. Он достаточно дерзко заявил, что сделанные им открытия представляют «особый интерес для древней истории Америки»{310}.
Ответ пришел положительный, и он отправил рукопись в журнал.
Через несколько недель рукопись вернулась назад. В сопроводительном письме значилось: «Мы прочитали Вашу работу с большим интересом. Но, к сожалению, она не подходит для нашего журнала. Поэтому мы не можем просить Вас переработать материал для печати у нас»{311}.
Его, должно быть, не поняли — ведь он посылал рукопись не для печати. Хейердал снова обратился в редакцию, и ответ пришел довольно быстро. Да, один из сотрудников редакции, к сожалению, неправильно его понял. Теорию Хейердала журнал планировал обсудить с мистером Мэттью В. Стирлингом, руководителем отдела американской этнологии Смитсонианского института в Вашингтоне. Но Стирлинг еще несколько месяцев будет находиться в Мексике, где занят археологическими раскопками, в которых принимает участие и Национальное географическое общество. Если Хейердал пожелает, то он может обратиться в журнал еще раз, когда Стирлинг вернется.
Это уже было кое-что. Доктор Мэттью В. Стирлинг был археологом и экспертом по культуре ольмеков, процветавшей в период между 1300 и 400 годами до нашей эры на части территории современной Мексики, многие считали ее родоначальницей культуры майя. То, что Стирлинг работал в Смитсонианском институте, выглядело в глазах норвежского ученого большим плюсом. Смитсонианский институт являлся уникальным учебным и архивным центром, где, кроме прочего, значительное место отводилось американской истории.
Хейердал поблагодарил за такую возможность и сказал, что отправит рукопись Стирлингу. В это же время Хейердалу поступило неожиданное предложение.
Группа еврейских ученых, сбежавших из присоединенной к Германии Австрии и обосновавшихся в Нью-Йорке, собралась издавать научный журнал под названием «Интернэшнл сайнс» («Международная наука»). Предполагалось, что журнал будет выходить раз в два месяца и заниматься вопросами взаимовлияния различных культур. Среди инициаторов этого проекта был австрийский этнолог Роберт фон Гейне-Гелдерн, который испытывал особый интерес к Юго-Восточной Азии и культурной экспансии оттуда в Америку. Вниманием к себе Хейердал был обязан дискуссии, которая развернулась после того, как «Ванкувер сан» пересказала некоторые аспекты его теории.
Не попав под влияние критики Маргарет Мид, редакция журнала поинтересовалась у Хейердала, не согласится ли он написать статью для первого номера. Средств на выплату гонорара у журнала не было, но Хейердал, польщенный вниманием, набросился на работу. Впервые он сам представит свою теорию — в серьезном научном журнале! Эту статью, напечатанную в мае 1941 года, он назвал «Происходила ли полинезийская культура из Америки?».
Тур начал с риторического вопроса: «Кто такие полинезийцы?» и констатировал, что ответов на него существует множество, а работ на эту тему еще больше. После этого он прямо приступил к собственному ответу. Хейердал рассказал читателям «Интернэшнл сайнс», что он попробовал взглянуть на этот вопрос со всех возможных точек зрения, но всегда приходил к одному результату. Его выводы оставались в целом такими же, какими он представил их Томасу Ульсену, когда просил о дешевых билетах до Ванкувера. Но отточенные заключительные формулировки показали, что пребывание в Белла-Куле способствовало еще большей уверенности в своих взглядах: «Кроме незначительного меланезийского влияния, все, что мы знаем о Полинезии, можно приписать американскому происхождению. Азиатские народы никогда не добирались до восточных тихоокеанских островов. Это сделали американские индейцы».
Как и «Нэшнл джиографик мэгэзин», «Интернэшнл сайнс» с трудом приняла то, что написал Хейердал. Но вместо купюр редакция сопроводила статью послесловием, в которой выразила несогласие с некоторыми выводами. Среди тех, кто отвергал американское происхождение полинезийцев — северное или южное — был Гейне-Гелдерн. Но, несмотря на замечания, и он, и его коллеги нашли статью побуждающей к размышлению — по их мнению, она «в высшей степени» заслуживала того, чтобы быть напечатанной.
Оценка была, конечно, довольно лестной. Но средств у издателей было мало, и журнал вышел очень небольшим тиражом. Он не стал достоянием широкой научной общественности, и Хейердалу, таким образом, не удалось, как он надеялся, достучаться до антропологических кругов. Если кто-то и захотел подискутировать с Хейердалом на страницах журнала, ему никогда не представилось такой возможности. Первый номер «Интернэшнл сайнс» стал единственным.
Этим общественный интерес к его трудам ограничился. Тур еще некоторое время надеялся на то, что его книгу «В поисках рая» удастся издать в США, — одно из крупнейших здешних издательств «Дублдэй Доран» предприняло даже попытку ее пробного перевода. «Но перевод оказался некачественным», — писал разочарованный Тур матери, и ему пришлось смириться с тем, что и на этот раз ничего сделать не удалось.
Вообще-то Хейердал предпринял поездку через Атлантику не для того, чтобы продавать книги, хотя американское издание прибавило бы чести. Он приехал на Американский континент, чтобы развивать свою теорию, и он нашел, что искал. Наскальные рисунки в Белла-Куле укрепили его аргументацию в такой степени, что он начал говорить об открытиях и доказательствах, будто теперь обладал истиной в последней инстанции, а не гипотезой, как раньше. «Я знаю, что смогу подтвердить свои утверждения», — писал он в «Нэшнл джиографик мэгэзин»{312}.
Говоря иначе, с уверенностью в себе у молодого исследователя было все в порядке. За решительностью также дело не стало. Но впереди его ждала смена декораций, которая должна была стать важным испытанием для его характера. Жизнь в комнатке над угольным складом была нелегкой. Но то, что ожидало новоиспеченного заводского рабочего Тура Хейердала, выглядело намного хуже.
Плавильный завод в Трейле. Война вынудила Тура Хейердала остаться в Канаде на неопределенное время. Чтобы содержать семью, он устроился на работу на этот завод