Белла-Кула
Белла-Кула
Вход в узкий залив Белла-Кула очень похож на вход в один из фьордов в Вестланде. Внезапно возникают крутые горы с вершинами, одетыми в снег и лед. Общая длина фьорда составляет девяносто километров.
На берегу залива и в прилегающей долине индейцы жили тысячи лет — с тех пор, как их боги сотворили мир. Первый раз они увидели белых людей в 1793 году. Тогда в залив зашла лодка под парусами, которым энергично помогали гребцы. В лодке сидели члены команды корабля Джорджа Ванкувера «Дискавери», ставшего в отдалении на якоре. Боясь, что испанцы захватят и эту часть Америки, британское адмиралтейство отправило «Дискавери» с целью картографической съемки побережья от Калифорнии до Аляски.
В XIX веке в Белла-Кулу прибыли охотники за пушниной, золотоискатели и миссионеры. С ними пришли болезни, и в 1862 году эпидемия оспы покончила с большей частью индейского населения. В конце века здесь появились норвежские поселенцы, которые поделили землю между собой. Они построили церковь и управляли долиной, как деревней в Норвегии. Будучи убежденными протестантами и придерживаясь весьма строгих правил, они ввели полный запрет на алкоголь. Любой норвежец мог быть изгнан из долины, если он начинал пить. Индейцам, научившимся от охотников готовить брагу, разрешили остаться, но им приходилось платить большие штрафы «Кривой Челюсти». Алкоголь довершил дело, которое начали завезенные белыми болезни. Когда-то в округе жили несколько тысяч индейцев, но, когда Тур Хейердал прибыл в Белла-Кулу с женой и ребенком, индейцев здесь оставалось лишь несколько сотен.
Маленькая семья прибыла местным пароходиком из Ванкувера промозглой ночью накануне Рождества 1939 года. Шел мокрый снег, и Лив была разочарована тем, что они не могут насладиться видом залива и гор. Все, что она увидела, стоя у поручней, — лишь несколько огоньков на пристани{252}.
Но сколько тут было людей! Встречающие, как только спустили трап, тут же, чтобы поскорее увидеть своих родственников и друзей, устремились на борт рождественского судна и набились в теплый салон. Капитан обещал Туру и Лив помочь, но он исчез в толпе и, лишь когда они уже отчаялись ждать, возник вновь вместе с человеком, который представился на северо-норвежском диалекте Улафом Фосбаком. У него на пристани была машина, старый «Форд». Хейердалы погрузили багаж, и Фосбак отвез их к своей сестре Марит Кристенсен, хозяйке единственной в Белла-Куле настоящей гостиницы, называвшейся «Макензи». Лучшие времена гостиницы явно были уже позади.
Туру и Лив досталась небольшая комната, и, когда им нужно было заняться ребенком, места уже не хватало. Мебель состояла из кровати, стола, трех стульев и печки. Стены рассохлись, и когда дул северный ветер, комната продувалась насквозь.
Путешествие из Норвегии в целом прошло благополучно. Многие отговаривали Лив от такой дальней поездки с годовалым ребенком. Но маленький Тур отлично перенес путешествие, и Лив ни разу не пожалела, что они взяли сына с собой. Она никогда не отпустила бы мужа одного, да и ребенка не оставила бы с бабушкой, хотя они собирались отсутствовать всего полгода.
Лив радовалась величественной природе и новым людям. По соседству с гостиницей жил Клифф Копас с женой Мае, у них был сын Лесли, ровесник маленького Тура. Пока матери ухаживали за детьми, отцы вели беседу об индейцах. Клифф Копас вырос в канадской провинции Альберта, а здесь поселился всего несколько лет назад, перебравшись верхом через горы. Он зарабатывал себе на жизнь литературным трудом и фотографией. Копас хорошо знал историю индейцев и, таким образом, оказался очень полезным для Тура человеком.
Туру также помог Ивер Фогнер, к тому времени уже вернувшийся из Норвегии. Тур быстро понял, что старик считается среди колонистов выдающимся человеком. В благодарность за его заслуги перед норвежской колонией, люди назвали в его честь гору. Маунт-Фогнер величественно возвышалась над деревней.
Фогнер уже сложил с себя полномочия «индейского агента». Он больше не мучил индейцев штрафами за незаконное производство алкоголя. После этого его отношения с коренным населением, должно быть, улучшились, — во всяком случае, индейцы принимали Фогнера, когда он представлял им Тура, с большим удовольствием. В свою очередь Хейердал завоевал их доверие интересными рассказами о возможных связях между северо-западными индейцами (такими же, как и они) и народом с дальних островов в Южном океане.
При этом он никак не хотел смириться с тем, что они носили европейскую одежду, а их собственные культурные особенности казались почти стертыми{253}. То же самое он наблюдал среди туземцев на Фату-Хиве. Но, хотя Хейердал и обвинял вездесущих европейцев в преступлениях против культуры коренных народов, он с разочарованием отмечал, что местное население не особенно старается сохранить свои традиции и обычаи. Впрочем, на этот раз его интересовали наскальные рисунки, а не люди, живущие первобытным образом.
В один прекрасный день Тур и его добровольные помощники отправились по берегу реки, протекающей по долине Белла-Кула. Через некоторое время они вышли на тропинку, которая уходила направо и дальше в лес. Огромные деревья росли здесь очень густо, почву покрывал мох. Тропинка забирала вверх, подъем становился все круче. Когда он завершился, они уперлись в ручей и продолжили путь вдоль него.
Вдруг человек, шедший впереди, резко остановился и палкой начал разгребать мох. Другие окружили его, Тур был весь в нетерпении. Постепенно стала проявляться фигура, у нее были загадочные концентрические глаза. Лицо, вырубленное в камне, — маска бога.
Тур уже видел такое лицо. На Фату-Хиве, за тысячи километров отсюда.
Позже он увидел здесь множество таких лиц. Одно из них было изображено с закрытым глазом — совсем как лицо с наскальных рисунков, которые ему показал Хенри Ли в долине Пуамау на Хива-Оа. Тур подумал, что художник хотел изобразить божество, слепое на один глаз{254}.
Фигуры с фотографий Ивера Фогнера, казалось, оживали, а Тур испытывал потрясающие ощущения. Его гипотеза подтверждалась — какие тут могут быть сомнения?
То, что рисунки были покрыты мхом, доказывало, что они уже не имели никакого значения в жизни индейцев Белла-Кулы. Когда Тур поинтересовался мнением индейцев, они ничего не смогли объяснить, — они не знали, что обозначали эти фигуры и кто их сделал. Для их религиозных обрядов были необходимы тотемы и маски, используемые для ритуальных танцев, превращавших танцующего в кита, ворона или медведя, не говоря уж о страшной «громовой птице», которая посылала на индейцев грозу из своего логова в горах.
Но если не индейцы Белла-Кулы сделали эти изображения — то кто тогда?
Когда Тур Хейердал и его семья после морского путешествия длиною почти в шесть недель попрощались с капитаном «Авраама Линкольна», они не сразу отправились в Белла-Кулу. Тур для начала хотел побольше узнать о северно-западных индейцах, и поэтому они провели некоторое время в Ванкувере, где он посетил этнографическую экспозицию местного университета. Кроме того, он съездил в Сиэтл, где побывал в местном университете, а затем семья Хейердалов направилась в столицу Британской Колумбии Викторию, расположенную на острове Ванкувер. В этом «самом английском» из всех городов Канады они поселились в мансарде с видом на Тихий океан. Пока Лив и маленький Тур развлекались игрой на берегу рядом с домом, Тур-старший проводил время в местном музее.
В подвале этого музея стояли ящики с археологическими и этнографическими находками из индейских поселений северо-западного побережья. По той или иной причине они не были распакованы, но директор дал Туру ключ от подвала и разрешил рыться в этих ящиках.
Ученые единодушно считали, что первые поселенцы Америки произошли из Азии, — они попали сюда, преодолев Берингов пролив, а затем распространились по континенту. Но если некоторые считали, что это случилось восемь-девять тысяч лет назад или чуть позже, вскоре после окончания последнего ледникового периода, то другие пришли к выводу, что миграция произошла всего за несколько сотен лет до нашей эры. Большинство все же разделяло мнение, что миграция из Азии проходила в течение более длительного времени и разными путями.
Тур Хейердал придерживался именно этой точки зрения. Археологические раскопки указывали на то, что побережье было заселено позднее внутренних районов и те, кто там поселился, могли прибыть туда как морем, так и через горы. Когда первые европейцы достигли побережья к северу от Ванкувера, встретившиеся им племена еще не знали железа. Хейердал посчитал это признаком того, что их предки покинули Восточную Азию еще до конца каменного века или, во всяком случае, не позже, чем за две-три тысячи лет до нашей эры{255}.
Между узкими заливами и высокими горами со временем образовались различные племена индейцев. Племя, которое жило в плодородной долине Белла-Кула и вдоль богатых рыбой прибрежных районов, называлось квакиутль. И если племена на севере и юге подвергались давлению со стороны народов, приходивших на побережье из материковых областей, то недоступность местности в районе Белла-Кулы способствовала тому, что индейцы квакиутли какое-то время жили более или менее спокойно. Этим, по мнению отдельных ученых, и объясняется то, что они сумели восстановить и развить свою морскую культуру. Они были хорошими мореплавателями и в этом значительно превосходили своих соседей{256}.
Когда Тур покинул Норвегию, он твердо решил не «говорить ни слова о том, что они собираются изучать в Канаде»{257}. Поэтому в интервью студенческой газете в Ванкувере, почти сразу по прибытии, он сказал лишь то, что хочет узнать больше о северо-западных индейцах, поскольку их наскальные рисунки удивительно похожи на те, что ему довелось видеть у полинезийцев{258}. Несколько дней спустя Хейердал сообщил журналистам «Ванкувер сан», что это сходство указывает на связь, которая, должно быть, существует между этими двумя районами{259}, но не стал останавливаться на том, в чем, собственно, эта связь заключается.
Впрочем, Тур понимал: для получения доступа к нужному материалу, сказать что-то конкретное о цели своих исследований ему все-таки придется. Но вместе того, чтобы говорить о том, что Полинезия, судя по всему, заселялась индейцами из Британской Колумбии, он из тактических соображений перевернул проблему с ног на голову и предпочел поддерживать всеобщее убеждение в том, что «полинезийцы во время своих многочисленных плаваний посещали эти районы». Дескать, он проделал длинный путь из Норвегии, чтобы исследовать возможные следы этих событий{260}.
Директор Музея провинции Британская Колумбия считал, что один ключ к пониманию прошлого народов, в разное время живших на побережье провинции, все-таки есть, и это — загадочные наскальные рисунки, оставленные ими в Белла-Куле и в других местах по побережью. Но, добавлял он, до сих пор еще никому не удавалось сдернуть завесу тайны с этих рисунков, и, скорее всего, они так и останутся неразрешимой загадкой{261}.
Директор не только предоставил Хейердалу доступ к сокровищам в подвале. Норвежский исследователь получил возможность работать в конторе директора, где ему никто не мешал изучать литературу о северо-западных индейцах, которую невозможно было достать в Норвегии.
В музее Тур Хейердал обратил внимание на то, что еще Джеймс Кук и Джордж Ванкувер удивлялись сходству образа жизни и культуры полинезийцев и индейцев северо-западного побережья Северной Америки{262}. Два британских путешественника и первооткрывателя вместе и по отдельности вдоль и поперек избороздили Тихий океан и в своих записях делали смелый вывод, что между собой эти народы находятся в родственных отношениях{263}. На Гавайях Кук видел топляк, который, должно быть, дрейфовал на юг с северо-американского побережья; бревна были такими большими, что туземцы выдалбливали из них каноэ — точь-в-точь такие же, как и коренные жители Северной Америки.
Наибольшее значение для Тура Хейердала в то время имела встреча со знаменитым канадским антропологом и лингвистом Чарльзом Хилл-Тоутом. Англичанин по происхождению, выпускник Оксфорда, Хилл-Тоут обосновался в Ванкувере, где у него возник интерес к северо-западным индейцам. В одном из своих больших трудов он показал, что большинство языков, на которых говорят эти индейцы, имеют явные сходные черты с полинезийским и малайским языками, и это сходство столь велико, что случайностью его считать нельзя{264}. Поэтому не может быть сомнений, считал Хилл-Тоут, что между Северной Америкой и Полинезией существовали контакты через океан. Как и другие эксперты, с которыми встречался Тур, — были ли они антропологами, лингвистами или археологами, — Хилл-Тоут считал, что эти контакты нельзя объяснить иначе, как тем, что полинезийцы приплывали в Америку со своих тихоокеанских островов.
Завершив научные изыскания в Ванкувере и Виктории, Тур Хейердал констатировал, что он был единственным, кто считал, что все обстояло наоборот. Удивительно, но никто из ученых всерьез не рассматривал гипотезу о том, что не полинезийцы, а именно северо-западные индейцы установили эту связь.
Правда, он забеспокоился, услышав, что известный канадский антрополог Мариус Барбо начал работу над книгой о сходстве между северо-американскими индейцами и полинезийцами. «Я испугался, что кто-то опередит меня», — писал он своему свекру{265}. Но судя по более поздним письмам, беспокойство это вскоре рассеялось, ибо «многие упоминали о таком сходстве», но никто не мог представить достаточно обоснованную гипотезу о том, откуда оно пошло. Хейердал предположил, что багаж сведений Барбо едва ли больше, чем у других исследователей; впрочем, если даже Барбо действительно располагал какими-то новыми данными, он был настолько «медленно работающим ученым», что вряд ли мог опередить Тура{266}.
Набравшись знаний и укрепившись в намерениях, Хейердал вместе с Лив и маленьким Туром поднялся на борт рейсового пароходика, чтобы преодолеть последний отрезок пути до Белла-Кулы. Итак, директор музея считал, что ключ к разгадке скрывается в наскальных рисунках. Но если директор был в первую очередь заинтересован в том, чтобы открыть дверь в прошлое северо-западных индейцев, то Тур надеялся, что рисунки помогут проложить путь к новым, более далеким горизонтам в научных исследованиях.
В гостинице «Макензи» жизнь постепенно наладилась. Эта гостиница — трехэтажное деревянное здание, продуваемое сквозняками, — заставила Тура почувствовать, что он находится в настоящей ковбойской стране{267}. В обществе грубых лесорубов и других не менее колоритных личностей, по случаю заезжавших в Белла-Кулу, семья Хейердалов завтракала, обедала и ужинала в столовой, где их обслуживал несколько странный официант. Среди постоянных посетителей была одна полная надоедливая дама, оказавшаяся школьной учительницей.
Канадское западное побережье. Семья Хейердал прибыла на местном пароходике из Ванкувера в Белла-Кулу, где Тур собирался искать древние наскальные рисунки индейцев
Семейное пристанище находилось на третьем этаже, под чердаком. Однажды Улаф Фосбак помог им сломать стену в соседнюю пустующую комнату, и у них стало больше места. Им поставили дополнительную печку и они стали самостоятельно готовить пищу. Улаф был родом из городка Барду в провинции Тромс и принадлежал к первой группе норвежцев, прибывших в Белла-Кулу. Он был дорожным рабочим и умело управлялся с лошадьми. Жил Улаф один, без жены. Дорожный рабочий был намного старше Тура, но, если не считать Клиффа Копаса, он стал единственным, с кем у Тура сложились более или менее дружеские отношения. Они проводили вместе немало времени, и Улаф часто возил Тура на своем «Форде». Остальные поселенцы, поскольку Тур, против местных обычаев, редко ходил в гости, были разочарованы его необщительностью{268}. Впрочем, это не мешало им относиться к нему с симпатией.
Лив, как правило, сопровождала мужа в путешествиях по окрестностям, и, пока они пробирались по лесу, маленький Тур сидел в корзине за спиной у Тура-старшего. По дороге им попадались выдры, олени и горные козы, а в вышине парили орлы. Кудахтали куропатки, стучали дятлы, вдали пролетали дикие гуси. В лесу водились медведи, а, стоило Хейердалам сесть в лодку и выйти в залив, как вокруг них начинали выпрыгивать из воды синеперые каранксы — рыбки из отряда лососевых, а чуть поодаль лениво ворочались тюлени.
Со временем Тур так сдружился с индейцами, что племя его усыновило{269}. Индейцы открывали ему свои тайны, и он все больше убеждался в том, что его теория верна. Как только спускалась тьма, он садился среди сушившихся пеленок и работал с книгами и заметками. В другом конце комнаты Лив укладывала малыша; однажды она поняла, что снова беременна.
Тур Хейердал удивлялся, что индейцы, с которыми он познакомился, никак не могут объяснить происхождение рисунков. Тем не менее, ответ был прост. Индейцы, что жили в самой долине Белла-Кула, уже не принадлежали к племени квакиутлей, — они входили в племя салишей, чьи земли лежали гораздо южнее. Много лет назад племя салишей расширило свои владения и вытеснило квакиутлей с их территории.
Вырубка изображений из гранита с помощью каменных инструментов требовала достаточно много времени и сил. На суровом побережье, где у людей весь день уходил на добычу пропитания, не было места для такого «хобби». В долине Белла-Кула все обстояло иначе. Залив и река изобиловали рыбой, леса были полны дичи. Кроме того, в долине росли большие кедры, которые индейцы без труда валили даже с помощью примитивных орудий каменного века, — дерево шло на постройку домов и лодок. Поскольку долина естественным образом защищалась горами, неудивительно, что люди чувствовали себя здесь уверенно и спокойно.
Годы спустя Клифф Копас написал историю Белла-Кулы, в которой содержится не один панегирик Туру Хейердалу. Копас упомянул о пребывании норвежца в долине и о значении этого периода для работы Хейердала по изучению миграционных путей полинезийцев. Копас пишет:
«История учит нас, что лень и недостаточные меры безопасности приводят к проблемам, и Белла-Кула не составила исключения. Внезапно враги обрушились на живущих здесь. <…> Как развивалась борьба, можно только догадываться, но те, кто создал эти наскальные рисунки, были изгнаны из долины. Они, должно быть, сбежали к родственникам и соседям в глубине залива, но Хейердал нашел для них более драматичный сценарий. Он позволил выжившим сбежать в своих каноэ. <…> Должно быть, случайно они ушли так далеко в море, что их подхватило сильное южное течение и понесло дальше к островам в южной части Тихого океана. Конечно, не всех, но их было достаточно для того, чтобы основать новую расу»{270}.
В походе. Два Тура отдыхают в долине Белла-Кула, где природа во многом напоминает Норвегию. Норвежцы поселились в долине в 90-е годы XIX века
Тур Хейердал внес бы в это описание одно изменение: не случайность заставила беженцев из племени квакиутлей отправиться в море. Они сделали это добровольно.
Когда враждебные индейцы из племени салишей оказались близки к победе, у квакиутлей было два возможных пути отступления. Они могли уйти в высокогорные районы через проход в глубине долины, но там им пришлось бы встретиться с другими враждебными племенами. Или же они могли, как писал Копас, сесть в каноэ и бежать морем. Надо полагать, что для народа, сохранившего свою морскую культуру и способности к мореплаванию, именно морской путь представлялся естественной альтернативой.
Племя беженцев, рассуждал Хейердал, должно было взять с собой жен и детей, чтобы не оставлять их в рабство враждебному племени. Индейцы квакиутли хорошо знали богатые рыбой и устрицами банки[20] у своих берегов и на некоторое время нашли убежище на островах в проливе, который они называли Хакаи. Этот пролив был последними воротами в океан{271}. Но острова в проливе Хакаи не годились для постоянного места жительства, и рано или поздно индейцам пришлось отправляться дальше. У них оставался только один путь — в океан.
Для этого требовались достаточно большие, способные выдержать плавание в океане транспортные средства — были ли они у индейцев?
Чтобы ловить рыбу и передвигаться вдоль побережья, индейцы всегда пользовались каноэ. Они совершенствовали это средство передвижения и создали такие его виды, которые выдерживали океанское плавание в акватории, близкой к побережью, и могли взять на борт несколько человек. Некоторые исследователи считают, что выдолбленные каноэ северо-западных индейцев — одно из лучших достижений коренных народов, и если их связать по два, то можно плыть, куда угодно{272}.
Каноэ было основным элементом культуры северо-западных индейцев, или, как говорили исследователи: «каноэ для северо-западных индейцев — то же самое, что лошадь для арабов»{273}.
По мнению Хейердала, только беженцы, не имевшие возможности вернуться, могли осмелиться взять с собой женщин и отправиться в бесконечный неизвестный океан в надежде найти новый дом на другой его стороне. Это, несмотря на все трудности и непредсказуемость результата, воспринималось как меньшее зло по сравнению с воинственными индейцами племени сэлиш, которые пришли не только для того, чтобы завоевать землю квакиутлей, но и чтобы снять с них скальпы{274}.
Во время пребывания в Ванкувере Хейердал услышал удивительную историю капитана Джона Восса. В 1901 году капитан купил у каких-то индейцев на самом севере острова Ванкувер, недалеко от пролива Хакаи, каноэ, выдолбленное из ствола дерева более пятидесяти лет назад. Вдохновленный примером американца Джошуа Слокума, который несколькими годами раньше стал первым мореплавателем, совершившим кругосветное путешествие в одиночку, Восс захотел повторить этот подвиг — правда, вместе с другом.
Длина каноэ составляла 38 футов, перед плаванием оно подверглось небольшой реконструкции. Его оснастили килем, рулем, парусом и балластом, но сам корпус остался нетронутым. Лодка получила имя «Тиликум», что на языке индейцев означает «друг».
Они начали плавание в Ванкувере, проплыли мимо Гавайских островов, а затем достигли Новой Зеландии. В конце концов, в 1904 году, «Тиликум» прибыл в Лондон, преодолев в общей сложности 40 000 морских миль. Каноэ Восса было выставлено на всеобщее обозрение в Эрлз-Корте[21].
Эта история произвела большое впечатление на Тура Хейердала. Он увидел в ней подтверждение тому, что на выдолбленных бревнах вполне возможно совершить плавание через океан. Индейцы квакиутли наверняка не знали ни киля, ни руля, но они владели техникой связки каноэ по два, знакомой и полинезийцам, и маори — коренным жителям Новой Зеландии.
Поскольку Полинезия не была заселена людьми почти до середины нашей эры, то исход квакиутлей из долины Белла-Кула, по расчетам Хейердала, вероятнее всего, состоялся около 1000 года. Это произошло примерно через 4000 лет после того, как они прибыли на территорию современной Канады, дрейфуя от побережья Восточной Азии вместе с Японским течением. Квакиутли нашли новый дом на Гавайях — по мнению Хейердала, своим названием острова обязаны проливу Хакаи, откуда квакиутли отправились в путь{275}. Таким образом, полинезийское кольцо, похоже, замкнулось.
После нового года параллельно с исследованиями наскальных рисунков в долине Белла-Кула Хейердал продолжил работать над этнографическим трудом, которому по возвращении с Фату-Хивы дал название «Полинезия и Америка».
«Тур сейчас работает в полную силу и его труд растет так, что мне вскоре придется сесть за печатную машинку», — пишет Лив в начале января 1940 года{276}.
Через три недели: «Тур сидит и пишет с половины десятого-десяти каждого утра и вплоть до восьми часов вечера с коротким перерывом на обед. Кроме того, всю ночь он лежит и думает о том, что напишет на следующий день. Я вижу, что он работает слишком много, но он не успокоится, пока все не будет готово»{277}.
Еще через неделю: «Тур начал четвертую главу своего труда, и это гораздо интереснее любого романа. Я хорошо помню, как заинтересовала меня загадка острова Пасхи, когда я впервые прочитала об этом в журнале „Аллерс“ много-много лет назад. Мне было тогда не больше 11–12 лет, и теперь Тур разгадал эту загадку. Это очень, очень здорово!»{278}
Хейердал прервал работу над докторской диссертацией по зоологии. Это, однако, не означало, что он отказался от мысли о степени доктора. Пока он сидел среди гор в Белла-Куле и писал, ему пришло в голову представить на защиту работу о миграции полинезийцев. Тур полагал, что защита такой докторской диссертации, кроме всего прочего, поможет ему пристроить этнографическую коллекцию с Маркизских островов, которую он безуспешно пытался продать в Берлине{279}.
В свое время Туру Хейердалу не нравилось в университете — он чувствовал себя так, будто его посадили в клетку. Однако ему хотелось стать своим в академическом мире. Это не отменяло желания идти собственным путем — невзирая на то, что именно академическая наука думает о вопросах, над решением которых он работает. Белла-Кула, или индейская резервация, как он ее называл{280}, стала для Хейердала лабораторией. Как эта долина была, по его мнению, перевалочным пунктом для полинезийцев во время их тысячелетней одиссеи из Азии на острова в Тихом океане, так для него она сделалась опорной точкой в его изысканиях по истории полинезийской миграции.
После Фату-Хивы у этой гипотеза была только одна нога. В Белла-Куле появилась вторая. Теперь, считал Хейердал, его идеи обрели твердую опору.
Однажды весной к Туру зашел Клифф Копас и пригласил его на медвежью охоту, в которой должен был принять участие индеец по имени Клейтон Мак — известный в здешних краях охотник на медведей.
У Клейтона была небольшая моторная лодка, и они загрузили в нее припасов на неделю. Их путь лежал в залив Кватна — узкую, зажатую берегами полоску воды, расположенную в сорока морских милях от Белла-Кулы. В лесах, окаймлявших залив, было полно медведей.
На месте они обосновались в охотничьей хижине. Тур смотрел на залив, лес и горы, покрытые льдом и снегом, и ему казалось, будто он находится в затерянном мире.
На следующий день на них внезапно вышел гризли. Клейтон вскинул ружье, и тут Тур почувствовал, что ему не хочется, чтобы индеец выстрелил. Это была бы победа цивилизации над мирной природой{281}. Однако выстрел раздался, и медведь упал. И, несмотря на всю нелюбовь к цивилизации, гордый Тур Хейердал помогал тащить убитого медведя к хижине.
Охота на медведя. Тур и Клэйтон Мак везут добычу в каноэ домой
Когда они, довольные, через несколько дней вернулись в Белла-Кулу, на пристани стоял человек и кричал:
— Норвегия сдалась.
Сдалась?
— Кому? — закричал Тур в ответ{282}.
Сильно обеспокоенный, он выбрался на берег.
— Гитлеру.
Тур чуть не потерял сознание. Его первая мысль была о матери, которая «на пятьсот процентов была против Гитлера и его нацистов»{283}. Что с ней будет? С отцом? С остальной семьей?
Он побежал в гостиницу и разыскал Лив. Она еще ничего не знала{284}, да это было и не удивительно. Новости распространялись вдоль побережья не очень быстро — здесь не было ни дорожного, ни авиационного постоянного сообщения. Почта приходила нерегулярно, а радиосигналы не всегда находили себе дорогу между горами.
На войне после того, как Германия оккупировала Польшу, ничего особенного не происходило. Гитлер не предпринимал новых действий, он производил перегруппировку войск. Французы спокойно сидели за линией Мажино, так же тихо сидели на своих островах британцы. На фронтах стояло затишье, и после суровой зимы люди заговорили о «странной войне», то есть о войне, которая, по сути, не была войной.
Канада входила в состав Британского Содружества, главой своего государства канадцы признавали британского монарха. Начало Первой мировой войны в 1914 году подразумевало, что канадцы обязаны принять участие в войне на стороне Великобритании. После произведенных в 1931 году изменений в конституции, повлекших за собой расширение канадского самоуправления, страна сама могла решать вопрос об участии в войне. Однако когда Великобритания объявила Германии войну, канадское правительство сомневалось недолго, и 10 сентября Канада присоединилась к британцам и французам. Чтобы подсластить пилюлю для канадского населения, премьер-министр объявил, что в Европу будут посылать только добровольцев.
Первые канадские войска высадились в Великобритании тремя месяцами позже. Но, за этим исключением, война никак не сказалась на канадцах. К тому же не было в стране места более глухого, чем отдаленная Белла-Кула, — если кому-то хотелось спрятаться от событий, то делать это следовало именно здесь. Когда поступили первые сообщения о том, что немецкая военная машина вновь пришла в движение, у Тура не было возможности реально оценить происходящее. Он не мог понять, зачем кому-то завоевывать Норвегию — страну, которая едва ли участвовала в каких-либо военных действиях со времен викингов{285}.
Он пытался представить себе оккупированную страну.
— Смотри, что стало с гнилой цивилизацией, — сказал он жене.
Лив с ним согласилась. Цивилизация стала загнивать, потому что у нее нет опоры.
Именно несовершенства цивилизации заставили их бежать на Фату-Хиву. Но там их постигло разочарование — они поняли, что от цивилизации убежать невозможно. И вот теперь безжалостная рука цивилизации вновь добралась до них.
— Разве я не говорил о том, что будет война.
Тур не смог сдержаться. Кроме горечи, его точило противное чувство того, что он оказался прав. Бесполезно плакать о том, что цивилизация, которую они презирали, снова лежит на смертном одре. Но в Норвегии их семьи оказались в оккупации. Нужно было что-то предпринять — но что?
Теперь они постоянно слушали новости по трескучему радио в гостинице — картина складывалась безрадостная. Наконец, они решили поехать в Ванкувер. Там Хейердал собирался пойти в норвежское консульство и записаться в добровольцы, чтобы помочь Родине. Это было нелегкое решение, Туру пришлось выдержать серьезную борьбу с самим собой. Он никогда не служил в армии, никогда не учился воевать. К тому же он был убежденным пацифистом{286}.
Основой тому было его отношение к войне как к разрушителю любой цивилизации. Еще он боялся авторитетов. Он даже не хотел и думать о том, что ему придется выполнять команды других, не говоря уже о марше строем{287}.
То, что к началу войны Тур Хейердал, как и многие другие норвежцы, не имел никакой военной подготовки, связано с законом, принятым стортингом в 1926 году. В Норвегии был большой дефицит бюджета, и законодатели, чтобы сэкономить, решили сократить призыв. Кого освободить от призыва, решали с помощью лотереи.
Хейердал после окончания гимназии в 1933 году стал военнообязанным. В то время около 70 процентов выпускников избегали призыва на военную службу. Досталось ли Хейердалу освобождение по жребию, выяснить не удалось. Но, скорее всего, именно так оно и было — ведь у него не было освобождения от службы в армии по медицинским показателям.
Пока они собирали чемоданы, по Белла-Куле прошел слух, что Норвегия не просто сдалась, но и встала на сторону Гитлера. Слухи множились — к примеру, утверждалось, что немцы заставляют норвежцев есть хлеб из коры и сухих листьев{288}.
Учительница, с которой Хейердалы познакомились в столовой, однажды вечером пришла к ним в гости и выражая участие, сказала, что лучше бы их родители умерли до оккупации, тогда, мол, они избежали бы страданий. Тур едва сдержался. Его вдруг стала раздражать ее непомерная полнота{289}.
В мае погрузились на рейсовый пароходик, идущий в Ванкувер. Горы, прощаясь, отражались в воде залива. Маленькому Туру еще не исполнилось и двух лет, а Лив снова ждала ребенка, который должен был родиться ближе к осени. Они направлялись домой — туда, где шла война.
Во второй раз они проиграли битву за рай.
Прогулка с коляской. Лив нянчила двух друзей — Тура-младшего и Лесли Копаса