XV. ПОХОРОНЫ БОЛЬШЕВИКА
XV. ПОХОРОНЫ БОЛЬШЕВИКА
Площадь перед Техническим училищем, прилегающие переулки, улицы — все заполнено рабочими. Даже из отдаленных Хамовнического и Пресненского районов еще с утра 20 октября (2 ноября) — день похорон Н. Э. Баумана — стали прибывать делегации многих фабрик и заводов. Тесными рядами, плечо к плечу, с траурными флагами и красными знаменами, перевитыми крепом, входили во двор Технического училища рабочие заводов Густава Листа, Гужона, «Нового Бромлея», «Богатырь», железнодорожных мастерских, типографий.
Серьезны и строги лица пришедших отдать последнюю почесть своему любимому «дяде Коле».
Весть о злодейском убийстве верного ученика Ленина, как на крыльях, облетела всю рабочую Москву — от Благуши до Замоскворечья и от Сокольников до Пресни. И везде раздались громкие голоса протеста, везде гневом и негодованием зажглись сердца рабочих. Даже из окрестных городов — из Орехово-Зуева, Шуи, Серпухова, Павлово-Посада — были присланы на похороны Баумана делегации с венками и флагами. Революционно настроенная интеллигенция, союзы служащих различных профессий, студенческие организации — все спешили примкнуть к рабочим колоннам. Вскоре вокруг Технического училища скопилось несколько тысяч демонстрантов. В Лефортовском, Сокольническом районах, а также на Пресне и в Хамовниках рабочие десятков фабрик и заводов в знак протеста против подлой вылазки черносотенцев направились на похороны.
Организованно, плотными рядами шли к Техническому училищу рабочие делегации с далекой Пресни и из Хамовников. Над ними развевались знамена и наспех написанные огромными четкими буквами лозунги:
«Долой самодержавие!»
«Долой подлых убийц:»
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
«Да здравствует диктатура пролетариата!»
«Смерть царизму и его агентам!»
Красные ленточки, красные цветы, чаще всего бумажные, виднелись на отворотах пиджаков и на пальто рабочих. Решение Московского комитета большевиков о превращении похорон Баумана в грандиозную политическую демонстрацию вызвало единодушный отклик трудовой Москвы — с каждым часом прибывали и прибывали рабочие, студенты, интеллигенты.
В полдень в зале Технического училища, где стоял гроб с телом Баумана, состоялась последняя гражданская панихида.
Медленно, под звуки оркестра, игравшего траурный марш, подняли члены Московского комитета большевиков покрытый широким яркокрасным полотнищем гроб Баумана.
Тысячи голов склонились перед прахом верного ленинца, когда гроб показался в дверях старинного здания Технического училища.
В. Л. Шанцер (Марат) произнес последнюю речь. От волнения и скорби о погибшем соратнике он говорил прерывающимся, глухим голосом:
— Прощай, наш дорогой товарищ, наш друг!..
Выстроились рабочие колонны. Рабочие образовали прочную двойную цепь с обеих сторон колонны, крепко взяв друг друга за руки. Можно было опасаться предательского нападения черной сотни из-за угла — многочисленные узкие и кривые переулки давали полиции и провокаторам возможность внезапного налета, создания паники. Руководители похорон, члены Московского комитета, приняли все меры предосторожности. Процессия вышла из Технического училища около часу дня и через Красные ворота, Мясницкую улицу и центр города направилась к отдаленному Ваганьковскому кладбищу.
Во главе шли члены Московского комитета большевиков, принявшие все меры к организованному, внушительному движению этой невиданной в истории Москвы демонстрации рабочего класса. Красное знамя на двух древках с надписью: «Порядок охраняют граждане», было видно издалека. И участники похорон Баумана обеспечили строгий порядок. Громадная, все увеличивающаяся толпа была разделена на десятки. Десятки составляли группы в 200–300 человек. Такая организация шествия лучше всего обеспечивала порядок и служила надежной защитой от возможных провокационных нападений черносотенцев.
Большое красное бархатное знамя Московского комитета большевиков, с золотой каймой, золотыми кистями, реяло над процессией. Оно, как бы указывало путь десяткам и сотням тысяч московских рабочих, пришедших отдать последние почести, последний долг одному из своих самых верных товарищей…
Гроб попеременно несли члены МК большевиков — распорядители демонстрации. Группа военных, присоединившаяся к похоронной процессии и все время шедшая неподалеку от знамени МК, также несла гроб в районе Красных ворот и Мясницкой улицы. Это объединение рабочих и солдат производило большое впечатление на всех участников демонстрации. Впереди и сзади процессии шли летучие отряды студентов-медиков с повязками красного креста на рукавах. В самом конце ехали три фуры «Красного креста» Старо-Екатерининской больницы. Заводы, фабрики, мастерские, больницы, школы — десятки учреждений и предприятий Москвы старались хоть чем-нибудь принять участие в похоронах верного сына партии пролетариата. Остановки в движении процессии производились по указанию распорядителей.
Градоначальник пытался было «убедить» руководителей похорон «не следовать, для безопасности провожающих, через центральные улицы», но большевики уведомили градоначальника, что он на этот раз напрасно беспокоится о безопасности десятков тысяч московских рабочих. Если же последуют новые насилия со стороны полиции или руководимых ею убийц, то рабочие сумеют дать должный отпор. И градоначальник должен был, увидев огромный размах протеста рабочих, отступить от своего «предостережения-совета». На протяжении всего пути демонстрация не встретила препятствий со стороны напуганных властей.
Городовые, филеры, жандармы, казаки — все слуги самодержавия были буквально смыты разгневанным рабочим морем. Московский пролетариат под руководством большевиков впервые в истории своей борьбы стал фактическим хозяином города. Во время похорон Баумана — с полудня до глубокого вечера — рабочие шагали по центральным улицам столицы с развернутыми красными знаменами, с революционными лозунгами и песнями.
На пути шествия демонстрации к рабочим колоннам подходили все новые пополнения. Присоединялись не только рабочие и студенты, — подошло еще несколько делегаций от воинских частей, а это по тому времени было весьма важным показателем.
Одна из участниц похорон Баумана вспоминает: «Вот усеяли весь забор железнодорожники Московско-Казанской линии и ждут. Чего они хотят? Присоединятся или нет? С таким внутренним вопросом встречалась всякая новая, неизвестная группа. Но только поравнялась с ней процессия — «Ура!» — и она вливается в наши ряды за красным гробом.
А вот отряд солдат-саперов смело марширует по направлению к нам и занимает место около самого знамени МК. Их особенно приветствуют демонстранты».
Из Петровской сельскохозяйственной академии приехали студенты и немедленно присоединились к траурной процессии. У многих из них были в руках внушительного размера палки, похожие скорее на дубины, и крепкие, рослые петровцы посматривали на ворота и в переулки, готовясь дать отпор черносотенцам, если те вздумали бы напасть на окружающих гроб руководителей похорон. Студенты Петровской сельскохозяйственной академии не раз уже вступали в настоящие сражения с полицией, и поэтому шпики и дворники хорошо знали, какую силу представляют в руках «земледелов» их традиционные, весьма солидного вида, палки. При приближении траурной процессии к Земляному валу, к ней присоединился новый отряд — студенты Межевого института.
Когда процессия проходила мимо чайной, где обычно ютились черносотенцы, кто-то сообщил руководителям похорон, что там затаилась засада под руководством переодетых полицейских. Немедленно члены МК большевиков направили в эту чайную отряд дружинников-большевиков. Дружинники вошли в чайную, держа под полой маузеры. Это предостережение подействовало: ни «молодцы» «королей» Гавриковой хлебной биржи, ни черная сотня из чайных Разгуляя и Елоховской не посмели напасть на демонстрацию всей рабочей Москвы. Полицейские поспешно покидали свои посты при приближении процессии. Улицы не вмещали многотысячные колонны демонстрантов, — балконы, даже крыши домов были полны народа.
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу…—
пела многотысячная рабочая масса.
Настанет пора — и проснется народ,
Великий, могучий, свободный
Прощайте же, братья, — вы честно прошли
Свой доблестный путь благородный!..
Трудно в точности указать, сколько человек участвовало в похоронах Баумана. Все источники — и архивные материалы и опубликованные воспоминания участников похорон — указывают, что число демонстрантов превышало двести тысяч человек. В самом деле, о грандиозности процессии можно судить даже по одному красноречивому факту: когда передние ряды колонны шли уже по Большой Никитской (теперь улица Герцена), последние шеренги демонстрантов находились еще у Красных ворот. Поэтому нельзя считать преувеличением цифру в двести тысяч человек рабочих, студентов, интеллигентов, служащих, следовавших за гробом Баумана.
По мере приближения к центральным площадям города демонстрация приобретала все более внушительные размеры.
Траурные флаги, алые знамена появились на балконах и в окнах некоторых домов на Мясницкой и Никитской улицах, на Театральной площади.
Рабочие многих замоскворецких фабрик и заводов, мастерских Брянского, Александровского вокзалов поджидали траурную процессию неподалеку от Большого театра. Они решили присоединиться к своим товарищам в полном боевом порядке. Здесь же остановились делегаты многих городов. Вот живое свидетельство участника демонстрации.
«На Театральной площади стоял длинный ряд делегаций с венками.
Совершенно неожиданно вижу в этом ряду своего знакомого из Саратова.
— Вы как? — спрашиваю.
— Делегатом на похороны из сараевской парторганизации».
По дороге все время присоединялись новые и новые делегации, рабочие приносили новые венки, траурные флаги с самодельными, но искренними, скорбными надписями. «Трогательное впечатление, — пишет один из участников похоронной процессии, — производило множество маленьких простых венков, несомых на высоких древках, очевидно, от рабочих отдельных фабрик и групп». Не было, кажется, ни одной московской фабрики, ни одного завода, не приславшего со своей делегацией венок. Невозможно было прочитать и запомнить эти сотни траурных дат и надписей: от Московско-Казанской железной дороги, от Курских железнодорожных мастерских, печатников Лефортовского района, булочников Мясницкой части, рабочих заводов — «Новый Бромлей», Густава Листа, Гужона, «Богатырь» и т. д.
Над необъятной, неоглядной толпой реяли звуки революционных, боевых песен. Тысячи голосов пели «Марсельезу», «Варшавянку», «Красное знамя». Несколько оркестров играли похоронные марши.
Когда демонстрация от университета повернула по Никитской улице к Ваганьковскому кладбищу, оркестр и хор Московской консерватории в полном составе вышли навстречу профессии. Дирижер взмахнул рукой, и совершенно неожиданно, покрывая весь шум манифестации, летя ввысь выше толпы, выше реющих знамен, уносясь в синеву неба, зазвучали величавые и торжественные звуки похоронного марша:
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу…
Процессия остановилась, как один человек, остановилась без всякой команды.
Молодые, свежие, прекрасно обученные голоса под стройный аккомпанемент великолепного оркестра консерватории, сливаясь с общим настроением и как бы вторя ему, звенели в воздухе:
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.
…Все стояли, как зачарованные… И затем тихо тронулись дальше…»{«Былое», 1926, № 1, стр. 90.}
Все дальше и дальше двигалась процессия по Никитской, потом по Пресне.
Вот уж виднеется, в дрожащих отблесках факелов, ограда Ваганьковского кладбища…
И, как бы по невидимому знаку, сначала окружавшие гроб Баумана товарищи-друзья, а затем и все ближайшие сотни, тысячи рабочих тихо и скорбно запели любимую песню Ленина «Замучен тяжелой неволей». Эта песня более всего была уместна именно здесь, на похоронах его верного ученика и соратника…
В борьбе за народное дело
Ты голову честно сложил…
Служил ты недолго, но честно
Для блага родимой земли…
И мы, твои братья по делу,
Тебя на кладбище снесли, —
пели провожавшие Николая Эрнестовича большевики, его друзья по подпольным кружкам, по подпольным массовкам. Грозно и сурово, как вызов врагу, и вместе с тем как великое пророчество, как непреодолимая уверенность в близкой победе звучали заключительные слова траурной песни:
Но знаем, как знал ты, родимый,
Что скоро из наших костей
Подымется мститель суровый
И будет он нас посильней!
Когда грандиозная процессия подошла к Ваганьковскому кладбищу, было уже больше восьми часов вечера.
Медленно несли красный гроб Баумана его друзья и товарищи и в полном молчании остановились у вырытой могилы. Она находилась довольно далеко от входа на кладбище, почти на самом его краю, вблизи подъездных путей железной дороги.
На кладбище вошли распорядители похорон и члены партии, ближайшие друзья и родственники Баумана. Громадное большинство провожающих не смогло войти на кладбище. Рабочие теснились у ограды, влезали на деревья, чтобы хоть издали взглянуть на погребение, послушать отрывки прощальных речей.
Наступила последняя минута…
После прощания жены и родных с покойным гроб медленно, под звуки похоронного марша, опустили в могилу. Целый холм живых цветов, венков, знамен вырос на месте могилы.
Первым у могилы говорил В. Л. Шанцер (Марат). Его речь звучала сильно, взволнованно.
— Мы опускаем в могилу гроб одного из передовых бойцов за права пролетариата. Всю жизнь он боролся за эти права и не переставал бороться тогда, когда бывал в тюрьме или ссылке. Как только ему удавалось вырваться на свободу, он опять был на своем посту!..
Оратор вкратце осветил важнейшие вехи славного жизненного пути погибшего большевика: работу Николая Эрнестовича в ленинской «Искре», его участие во II съезде партии…
Проникновенно звучали слова о твердом, непоколебимом большевике, ни разу не отступившем перед трудностями подпольной работы, крепостной одиночки, ссылки, высылки по этапу, тюрьмы…
Затем у могилы появилась жена Баумана. Она произнесла исключительно сильную речь, призывая рабочих Москвы продолжать борьбу за то дело, которому верно служил, за которое сражался всю свою жизнь Николай Эрнестович.
«Перед вами женщина, оплакивающая не только мужа, но и друга, товарища, в котором она всегда находила поддержку в борьбе. Я плакала здесь, как человек, потерявший одну сторону своей жизни — личную жизнь, — с необычайным подъемом говорила К. Медведева. — Враги хотели нам нанести ущерб этой смертью, совершенной наемным убийцей, но вышло наоборот. Несметная толпа пролетариата вышла на улицу, организовалась там, произвела грандиозную манифестацию… она расправила крылья и показала свои силы врагам!..»{«20 октября 1905 г. (речь жены Баумана на его могиле)». М., 1905, стр 3.} Это выступление жены погибшего большевика произвело на присутствующих незабываемое впечатление…
Среди густой тьмы яркими световыми пятнами выделялись то там, то здесь группы рабочих, — в руках их горели факелы, фонари, у многих — простые стеариновые свечи.
Поэт Максим Горемыка (М. Л. Леонов) с подъемом прочел свое стихотворение «Памяти борца (Н. Э. Баумана)»:
В дни движения народного
С нами нет тебя, свободного.
Мы над раннею могилою
Вдохновимся новой силою!..
Затем выступило еще несколько друзей и товарищей. Во всех речах звучала скорбь о трагически прервавшейся жизни пламенного большевика, звучали призывы к восстанию, к отмщению.
В последний раз низко-низко, до самой земли, склонились знамена, отзвучали аккорды траурного марша…
Участники процессии расходились так же организованно, как и шли сюда через весь огромный город. Ни полиции, ни черносотенцев вокруг кладбища не было видно.
И лишь поздним вечером черная сотня и царские слуги осмелели. Большая группа рабочих, интеллигентов, студентов возвращалась по Большой Никитской улице, направляясь в Замоскворечье мимо Долгоруковского переулка, манежа и университета. Было уже совсем темно, тускло мерцали фонари у огромного, длинного здания манежа. Участники демонстрации шли тихо, невольно вновь и вновь возвращаясь в своих думах к засыпанной венками и цветами могиле Николая Баумана…
Внезапно раздался выстрел, — явно с провокационной целью. Стреляли со стороны университета. И вдруг из манежа, словно дождавшись этого момента, выскочили затаившиеся там казаки и полицейские. Через минуту залп, а затем частые одиночные выстрелы прорезали тишину глубокого вечера. Вновь раздался залп, другой… Стреляли на близком расстоянии в толпу народа, теснившуюся у ворот университетского двора. Ворота оказались по чьему-то приказанию запертыми. Раздались отчаянные крики, стоны раненых, полилась кровь… Некоторые пытались перелезть через высокую металлическую решетку университетского двора, но падали убитыми или ранеными… Расстрел безоружных продолжался несколько минут.
Это новое злодейское преступление царского правительства вызвало огромную волну возмущения не только среди трудящихся Москвы, но и по всей России.
В пламенных листовках, выпущенных через несколько дней, Московский комитет большевиков призывал рабочих Москвы к отмщению, к дальнейшей борьбе с правительством, подсылающим из-за угла наемных убийц:
«Товарищи!
18 октября у Технического училища убит Николай Эрнестович Бауман, наш товарищ социал-демократ, талантливый и смелый партийный работник, только на-днях освобожденный из Таганской тюрьмы, где он просидел около полутора лет…
Мщение, товарищи!.. Вот как борется с нами наш царь, на душе которого уже миллионы убийств, вот как действуют его наемники, убивающие нас за деньги из-за угла!..
Готовьтесь к вооруженному восстанию, товарищи!..»{«Листовки московских большевиков 1905 г.» M. 1941 стр. 229–230.}
В другой листовке МК отмечал значение похорон Баумана и звал рабочих на дальнейшую борьбу: «Товарищи!
Московские рабочие и все население никогда не забудут день 20 октября. Мы хоронили одного из наших вождей, товарища Баумана, предательски убитого царским черносотенцем. Но печальная похоронная процессия превратилась в торжественное победное шествие организованного пролетариата, всеми признанного творца и вождя великой русской революции. С десятками красных знамен, с нашими грозными песнями шли мы через всю Москву, шли стройными рядами, смело и гордо, и сотни тысяч московского населения приветствовали нас».
Далее в листовке освещалась картина расстрела безоружных около университета, когда «толпа ночных убийц стреляла в темноте из засад». Листовка заканчивалась гневным призывом: «Теперь весь мир убедился, что мы были правы, требуя революционного устранения всей царской администрации, начиная с самого царя и кончая последним городовым. И мы добьемся этого, товарищи, добьемся вооруженной рукой!..»{«Большевистские прокламации и листовки по Москве и Московской губернии». М.—Л., 1926, стр. 345–346.}
И действительно, кровь большевика Баумана и жертв расстрела демонстрантов, участников похорон, еще крепче спаяла рабочих Москвы с ее передовым отрядом — партией пролетариата.