1930-е — 1940-е годы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1930-е — 1940-е годы

1930 год

Работа над «Онегиным». Ученые разговоры. Симонов монастырь. Весна. Воробьевы горы. Новодевичий м-рь. Пешком до Арбата. Первое звуковое кино. Грели руки в моей хомяковой шубе. Выставки. Первые ласточки сквозь руки на Сретенском бульваре. Лавочка в Останкине. Кунцево. Пляж. Ямы. Первый романс. Обида. Разлука, встреча. Павшино. Мыльники. Судак. Письма. Павшино. Прогулки весной с Семашкевичем. Обеды в ПКО. Гулянье и песенки там же. Встреча Н. В. у Цявловских. Кам. уезжает осенью в колхозы! Коллекционные вина. Голод. Отсутствие сладкого. Я гуляла одна по Измайлову. Гуляла и с К.[2] «Еноты». «Чижи». Лето. В гостях у К. в Черном все «13».

1931 год

Владимирское шоссе. Стружки. Ручьи. Сосны. Зайцы. Прогулки по Александровской ж. д. Ранняя весна и ранние романсы. Подготовка к выставке. Ильин. Ранняя весна. К. в Рязани в лагерях. Большой разлив на Дорогомиловке, гуляли. К. живет с какой-то балериной. Рассказ о свидании М. И. с Кат. и стихи. Гиря по этому поводу. М.И. на выставке гордая с брюхом. Влад, шоссе, ручьи, щепки, сосны. К. семейство в Сер., я на даче.

Стихи К.:

Как солнце, вы скорей на дачу,

А я сиди и волком вой!

Не то чтобы я плачу,

Но право около того.

Редкие встречи. Встреча с Древ. у К. Возвращение на рассвете. Чужое парадное на Сретенке.

1932 год

Зима на Кавказе с Кам. «Если не увижусь, не поеду сегодня» — в письме. Трогательный случай из французского романа.

«13» в гостях на Истре. Я незаметно передала К. записочку. Пляж. Рыба. И К. ходил вверх ногами. Уехали очень поздно.

Весна. Романс. «16 лет веселая резвушка». Останкино. Молодые березки.

1933 год

Лето у попа. Друзья К. и слава Онегина. К. уезжает. Засуха. Деревенские акварели. Переписки нет. Неожиданный приезд. Дорожка в сосенки. Смущение. Я обернулась и упала в объятия К.

Зима. К. ходил на вечер Кончаловского. Весна. Поп. Нервы. Школа. Собака Шарик. Расписание дней. По ночам я хожу по лесу и плачу. Шарик пердит и толстеет, сожрал сыр, объел мясо, но все же удалось его зажарить для гостей: Даран, Докукин и Алешка. Они ухаживали за поповнами. Букеты, луга. К. уезжает ненадолго в лагеря, возвращается на пароходе с цыганами. Осень. К. уехал в Сердобск. У меня личные отношения с Иваном. Вызвала его письмом, болел малярией Мишка и он не приехал. Уехали, оставив вещи у молочницы, Шарика тоже. Потом вернулись и ушли. Осень. Долго. Опята, расставание с Шариком и горькие слезы о нем всю зиму. Москва. Редкие встречи. Хвойные ванны. Каток в ЦДКА.

По весне в Измайлове неосторожность. Лето на Истре. В большой комнате у попа. Ссора и примирение. После долгой разлуки. В лесу на дорожке. К. приезжал утром и уезжал вечером. Расписание. Осенью оставался. На островке над оврагом, над Истрой целый день купанья. После Гильдебрандихи в грозу под дождем, во ржи, унося картины цветущих лугов. Жил Алешка. Уезжала в «Сормово». Летом Останкино. Ямки. Мрачные сосны в Мамонтовке. Пастухи.

1934 год

«Жук, жук, я тебя не вижу!» Весной я захворала — грипп, голова, бессонница. Надо поехать на Кавказ, и мы поехали. Сочи, Гагры, Афон. Приезд с цветами. Опять бессонница. Весна. Реутово, под смоковницей, слух. Измена и пр.

2.9.34. Лагерь у К. Поцелуй на прощание при Даране на Садовом кольце. К. бегом побежал на вокзал. Новелла. Осень, захворал скарлатиной Иван. Родился Мишка. К. небритый, встречи на улице, разлука.

1935 год

Снимали дачу по снежку в Кочаброве, накинули сотню, перебили у кого-то. Переехали рано. Клятвы верности — расписки. Лагеря с 16 августа. Я махаю шляпой на вокзале. В Москву. Проводы с Казанского вокзала в жару, бессонная ночь. Бутылка боржому. Творец Онегина или быстрое возвращение с обязательством отработать осенью в Ногинске. Написана девушка в красном, пейзажи, букеты. Осень. Обираловка. Романсы. Ногинск. Разлука, нервы. Хв. ванны у обоих. Живем врозь, видимся каждый день. К. ругали в газетах и на диспутах. У меня Золя.

1936 год

Кат. завел девушку, ездил с ней в Питер. Театр. «Дубровский», весна в Москве. Кочаброво. Засуха. Зной. Все сожгло. Жара. Вонь пожарищами. Из-за театра часто в Москве. Спасение в Сандуновских банях. Голые девушки — живопись. Под звездами. Несчастье. Не видала ни лета, ни осени. Москва. Мученье. Мы вместе.

1.12.36. Две волны, два гребня, 9-й вал. Хорошо ли, это надо обсудить.

Судьба наша зла.

Если завтра не будет,

То как же холодно

Спать буду без К.

К. — теплый, не прижаться,

Не обнять за мягкие плечи

Я не могу отказаться,

Душу свою не калеча.

Хорошо живем с К. целую неделю.

6.12.36. Хотели идти на каток, да все растаяло.

1937 год

10.3.37. Весь день вместе. На улице вьюга. Казалось, что все это снежное и летнее небо свалилось на меня.

17.3.37. Сон: влезли на высокую горку и оттуда трахнулись. Второй раз К. втащил меня на веревке и сам свалился, а я осталась на вершине.

22.4.37. Сквозь тяжелую занавеску на белую печку ложатся голубоватые отсветы, значит, день солнечный. 11 часов. Раньше подниматься у нас не получается. Растираемся джином, которым вчера поили дорогого гостя, и красавица, подобно ветреной Венере, идет к зеркалу созерцать свою красоту и мазать йодом узоры на разных местах. Из дому мы выезжаем только полтретьего. Сперва завтракаем, потом К. занимается газетами, ждет вдохновения. День голубой, жарко, как летом. Троллейбус до Ржевского вокзала, затем 19-й до Ростокина. Кондуктор с лицом Химеры с Notre Dame. Идем берегом Яузы. К. предлагает идти по шоссе до окружной дороги. На шоссе пыльно, под ногами камни, автомобили воняют. К. начинает ворчать и проявлять малодушие. «Овраги, насыпи, заборы, рельсы, свалки». Но вот эта скука кончается. Налево поселок, в лесу сосновом церквушка, болотца, в которых возятся мальчишки. По ж. д. мосту мы переходим через Яузу и спускаемся к затончику. Мы сидим на пеньке, трава растет у нас на глазах, ключик воды блестит под солнцем.

Цветут желтым пухом вербы, и при некоторых точках зрения это даже напоминает совсем дикую природу. Потом мы идем к Останкино. У берега речки наламываем себе букет из веток цветущей вербы. Сейчас 6 часов, воздух золотой. Тени лиловеют, останкинский лес весь в пуху. Под ногами серые червяки опавшего осинового цвета. При выходе из парка нам читают нотацию за наломанный букет. Потом мы обедаем. Черный хлеб с маслом и строганой брауншвейгской колбасой, потом грибной суп и гречневую кашу с молоком… и аминь. С Останкиным у нас связано много приятных воспоминаний «воздушных и земных».

20.6.37. Я надела голубой туалет и поражала К. Были на бельгийской выставке. Пейзажи на черном грунте. Самоучка Тевенэ. Цирковой номер и пейзаж. Титгат. Вот все «честные» живописцы. Отправили родителей на дачу.

21.6.37. Переехали на дачу в Грибаново. Спали, вернее не спали, в сенях у родителей. Ели клопы. Щип, щип.

23.6.37. Васильев враг. Я обожаю. Дед[3] и мальчик. Букет колокольчиков. И новая хата без хозяев.

26.6.37. Жара продолжается. Дед гонял нас по лесу. Я очень устала. К. бросил курить и ест много.

28.6.37. Я красивая, хожу дома a’Naturele и любуюсь на себя в зеркало. «Хочу идти в б…»

Погода, увы, благодатью не дышит,

И нет уже нам благодати,

И солнце уже раскаленное пышет,

И нас заставляет страдати.

29.6.37. Приехали хозяева «нас проверять». Прятание ню’шек.

30.6.37. Гости. Хозяева: «Нам культура нужна. Ну, книжки, конечно их „проверят“, в библиотеке».

1.7.37. Ссорились из-за пустяков, о живописи. «Катись, катись». Купались врозь. Потом помирились. Я написала луг, К. — букет.

2.7.37. К. уехал в Москву в 6 часов. Я целый день писала «рыжую Ольгу».

3.7.37. Похолодало. От земляники чудно, чудно. Я не все записываю. Мной написана булочница. К. — букет с ромашками.

7.7.37. У К. несчастья в «Academia»; вместо 28 томов — 16. К. сразу похудел. И я, нарядившись на выставку, встретила его в вестибюле Кооператива Художников совсем обсосанного. Боря. Пишет «кету» (рыбу) со спотыкачом в графине. Вечером усердные звонки по всем К. знакомым. Охота показать свою «красоту», а главное — «туалеты», которых стало много. Но ничего не вышло. Тогда решили сделать ремонт и начали таскаться.

8.7.37. Таскание и маляры, и опять таскание.

9.7.37. Уехали обратно в Грибаново. Липа цветет и пахнет Фетом. «Жизнь налаживается, творчество налаживается», т. е. вставши, позавтракавши, попевши, поевши земляники, написала я букет с мальвами на глухом зеленом. К. на голубом. Мальвы мы накануне нарвали в Уборах. Там церковь того же мастера, что и в Филях, Бухвостова. Такой же балкон, как в Филях, памятный бесчисленными поцелуями, во время оно. Сегодня опять пошли туда же посмотреть внутри. В 6 часов. Алтарь до неба и там распятие — очень эффектно.

12.7.37. Началось опять самолюбование, из чего получилась «жидовка в желтом халате». Я страдаю нарциссизмом, уже 5 ню за дачное время. Одна краше другой. К. написал грозу и два букета. Букетами завесил всю стену. Один другого хлеще. Даже смущается такой темой. Ходили купаться. Нарвали массу мыльников. Новелла о мыльниках будет когда-нибудь написана, равно как и новелла о церкви в Филях, и галифе, и о Бетховене. Ночь я не спала. К. называл меня жалкой.

14.7.37. У нас жил Кот[4]. Дед уехал. Вечером пошли в лес с Котом. И наконец мечта К. исполнилась. Он лазал по деревьям и даже… с дерева к удовольствию Кота и тетки, т. е. моему. Потому что я «тетка-тетенька», а К. — «дядька-дяденька».

«Идет по селу молодуха,

Несет поддекретное брюхо» — афоризм.

16.7.37. Новелла о К.

Я случайно приехала с Истры, на столе у меня записка. Я ухожу в уединенное место и там ее читаю, чтобы не видел никто. «Я на день или два в Москве, в отпуску из лагерей. Хотел бы Вас видеть. Буду дома весь день. Дай бог чтобы Вы были дома». Я села на первый попавшийся трамвай до площади Революции, изнемогая, доехала. 3 звонка и я. Он был в военной форме и в казенных галифе. Детские воспоминания. Первая любовь. Забыла весь мир. 8 космических потрясений. Ночь проходила и стыдно было так поздно возвращаться домой. Тошнило от голода. Жевали мышиные обгрызки из шкафа. Потом пошли по пустым улицам. Невыносимое расставание.

19.7.37. Дождя нет. Опять лето. Мы на опушке леса. Трава блестит от воды и всюду бабочки, бабочки. Оранжевые перламутровки вроде перьев. Совершеннейшая благодать, мы сняли ненужные макинтоши и калоши и ругались «пешехония». Заботы с души свалились. Дома К. орет. Вечером ели грибы. «Этот дядька д’водяной!»

20.7.37. Опять солнце. Пейзажи Клода Моне. Мы с К. идем в Уборы и рассуждаем о Клоде М. Как воздух Иль-де-Франса создал его живопись. Если бы в нашем лете было много таких дней, то декоративности в моих картинках было бы меньше. Очень тянет к себе эта воздушная мягкость. Обратно прошли опушкой весь лес, у выхода ловили бабочек. Вчерашней прелести «после дождя» уже нет. Два махаона. Я пришла в совершеннейший азарт, бегала за ними, но безуспешно.

21.7.37. Бабочный азарт. Мы из ухвата (хозяйского) сделали сачок еще вчера и в самое пекло пошли на опушку леса. Мечтали встретить махаона, но увы!..

Поехал я на дачу!

И взял Кота в придачу!

И вот теперь я плачу:

Зачем я взял Кота!

Зачем я взял Котишку,

Противного мальчишку,

Он не читает книжку,

Хоть книжка и взята — не взята, не взята, не взята.

Эти стихи распеваются нами, когда идем с Кайманом, равно как и этот дядька д’водяной! Мы работаем и тоже их орем. Кот пасет божьих коровок на полыни.

22.7.37. Собралась гроза. Я залюбовалась с нашего бугра и написала исключительной красоты картинку с тучей и желтыми бабочками. Впервые в моей палитре английская красная. К. — бело-голубой букет. Быстро собрались и уехали в Москву. Всю дорогу пейзажи Клода М. Москва, никакого очарования. Одна серость и духота. Григорьяновская девушка поспешила сообщить, выпучив свои красивые глаза, что звонила М. И. и просила передать Н. В., что умер его отец. Мы собрались идти куда-нибудь, разоделись, но это сообщение нас пришибло. У меня заболела голова от сидения в гостях у Дарана и стало еще хуже. Так что мой первый выход в свет после трехлетнего сидения был тяжел. И до утра не смогла заснуть.

23.7.37. К. уехал к семейству на дачу. Повез Ивану бабочек и сачки. Но оказалось, что мальчишки и без нас занимаются этим, и махаоны — наша мечта — у них идут за обыкновенные. Я, преодолевая усталость, ходила в Academia’ю. Отношение ко мне какое-то враждебное. Очень противно. Вечером, надев самый роскошный туалет (голубой), пошли в гости к С. поражать! Поражение удалось. Очень скучно ходить в гости.

26.7.37. К. написал один плохой и один выдающийся букет. Последний надо еще посмотреть завтра, при свете. Кажется, хорош. Вчера ходили в Васильев враг за цветами. Написала «Олимпиаду» с белыми волосами. К. читает. Привезли много книг, его не оторвешь. Все горит, и трясется, и вытягивает душу.

27.7.37. Букет-то хорош. К. увлекся и сделал еще два, и погулять не успели до дождя. Опять ливни. Спать плохо. Одолевала сырость. Пахло тетками, т. е. гнилью. Уже давно просыпаемся с головной болью и говорим, надо взять кровать. На этой спать вредно! Идти за кроватью невероятная лень. А у меня еще людебоязнь. Надо что-то говорить. Так страдали от дурного воздуха целый месяц. Я пытаюсь свалить все на К. Пусть он идет за кроватью, но он тоже не хочет. Пошли вместе. Идти-то всего несколько сажен. Но главное, надо говорить. В минуту опасности энергия у меня появляется, и я говорю хоть куда. Взяли кровать. Привезли кровать на тележке. Установили кровать, привязали все веревками. К. своими нежными руками гвозди таскал из щитов, чтобы забить доски. Кровать хоть куда! На такой только детей делать. Нас это развлекало.

30.7.37. К вечеру пошли в дальнюю прогулку. Разговоры об искусстве. Чудное место для бабочек — опушка леса от Дмитровского. Я написала впервые закат, и мы с К. идем. «Мальвы». К. делает ерунду, подражая японцам. Я его звала «творушка».

31.7.37. Сегодня утром К. рассердился, что уже 12 часов, а у самого ячмень на глазу. Ворчит и пишет букеты. Старые выправляет. Гуашью. Небо сверкающее, ноздрявое, любимое. Я вышла на бугорок, цветы и дали. Вокруг махаоны. Сачок уже не из ухвата, а купленный в Москве. Несу с торжеством. На нашем бугре махаоны!! Еще один носится. Я умаялась, за ними гоняясь. Но не дался. Очень мешают бегать каблуки и пр. Пусть себе летает. К. все хвастает своими букетами. Я тоже любовалась. Пошли в лес за вечерними траурницами. Всю дорогу пели глупости на мотив марша сочинения К.:

Тетка вышила рубашку, да не ту.

Оказалося рубашка, да не та.

Наступает она на ноги Коту,

Огорчает она бедного Кота… нечаянно!

или старую песню. Кот приплясывает и изображает на лице — «И этот дядька д’водяной!» Вечером расправляли бабочек.

1.8.37. Утром солнце. Бабочки на нашем бугре. Надвигается гроза. Бугор в цветах, и мы с сачками. Приехала Катька[5], пришла к нам.

2.8.37. Чудный опять день. Наконец-то я поймала третьего махаона, за которым гонялась 2 дня. Катька тянет гулять, но мы, хоть это и не очень любезно, отвильнули и пошли с сачками одни. Опять пейзажи Клода Моне. Синие дали, никакой близи. Наш бугор необъятен. В лесу бабочный бал, но больше все мелкие. Один траурман на водопое — и все. Опушкой прошли до Дмитровского. В тени устроили роздых и нюхали дух жизни. Небо начало закрываться облаками, и зной спал. Махаона не поймали из-за туч. Надвигались 2 грозы. С двух сторон. Пришлось скорее уходить быстрым шагом с сачками на голове, под розовым зонтиком. Ели вкусные шампиньоны с мясом в сметане. После дождя похолодало, и мы с К. занялись живописью. Я меняю фоны на тех букетах, которые не жалко. Зеленый вышел очень удачно. К. уже акварели переделывает на гуаши, что мне не очень нравится. Электричества вечером не было. Дед был настроен очень мрачно и рисовал печальные картинки Каймашкиного будущего. Велел ему есть кашу, а Кот просил яичницу. Бабушка, на зло Деду, сделала ему яичницу. Но зато не велела есть на ночь варенье. Педагоги не сходятся во мнениях. Дед за спартанское воспитание. Я не люблю дедовы мрачные картинки будущего, они меня расстраивают. В голове запрыгали мысли, и блеск жизни потускнел.

3.8.37. Погода серая. К. вялый. Я забыла утром растереться, вспомнив, опять разделась и растерлась водкой. Изгладила вчерашнее недоразумение. Скучно писала букет в поисках новых сочетаний, потом пошли за грибами с Дедом, Котом и Катькой. Вечером помидоры с луком. Наконец лук в нашей жизни опять появился. Потом грызла семечки, чтобы не читать на ночь, и писала дневник.

4.8.37[6]. Ветер сильный. Т. писала ромашки, ничего не вышло. Я сперва сделал букет на красном фоне. Потом этот же букет в стиле раннего футуризма. Т. очень нравится, мне тоже. Я гордый.

5.8.37. Я уезжаю в Черное. Атлас бабочек. Вечером в Москве. Перед сном романсы. К.

6.8.37. Выходной день. Я иду менять дефектные книги и в Сандуны. Т. делает покупки, потом лакирует картинки. На вокзале едим пирожки с сосиской и мороженое. Грибаново, тихий вечер. Жареные грибы. У Т. болит голова. К.

7.8.37. В 6 утра Т. побежала в сарай. Во сне видела, как меня приговорили к смертной казни, а она меня превратила в котеночка и звала «Барсиком». К.

9.8.37. Ветер на нашем плоскогорье и мгла. Пошли на кладбище. С Котом и Катькой. У пьяного дерева махают черными крыльями траурманы. Выглянуло солнце, прилетели две Ванессы — углокрыльницы. Коллекция разрастается. Надо красивый ящик со стеклом.

10.8.37. Теплый день. Гуляли с Котом. Зашли на кладбище, но кроме пьяных траурниц — никаких бабок. Спустились к Истре. Две антисемитки «купались ? la naturelle». К. кое-чем успел полюбоваться. Вода по колена. Я сачком в голом виде ловила коромыслов. Купанье буйволячье. К. перенес Каймашку, и мы пошли опушкой леса. Пахло запоздалым сенокосом. Кот забавно дрожал, переходя обратно речку. Чудная прогулка, чудный день!

11.8.37. Суховей. Проснулись хорошо оба, поэтому пели в свое удовольствие. Гулять так и не собрались. Я сижу целую неделю и проклинаю чтение, в которое влипла с головой. Всасываю тыняновского Пушкина, и как всегда с азартом. Живописью не занимаюсь и холодно гляжу, как творит К. А он сотворил всякие роскошные букеты. Надо мной то издевается, то ругает, то ласкает. У него болит живот, а у меня от запойного чтения — голова. До смерти хочется идти далеко гулять. Но как-то весь день прошел и не выбрались. К. один день не курил, а сегодня опять купил папиросы и обдает меня противным табачищем. Я настроена нервно. Морду мажу березовой эмульсией от загара, делаюсь белесая, как шкетовка. Спим после обеда и купаемся до. Вечером гуляем, обнявшись, а Котишка впереди. Он нам не мешает. Сидели на крылечке и кормили кур. Приехала хозяйкина дочка с громадным брюхом, впряженная в белые шелка и с портфелем. Пишу. Деревня орет песни. Сегодня под выходной.

12.8.37. Мне все куда-нибудь хочется идти, а К. — «творушка» пишет свои «букеты» в стиле иконописи старинной и сидит дома. Гулял насильно. К вечеру его посетила удача. Явился на свет 101 букет, приятных форм и цветов — красный, синий, желтый. Достоин жизни вечной. К. весь вечер хвастался и любовался на него и так, и этак, и без огня, и при огне. Свои успехи померкли, а я тоже кое-что сделала. Ленясь, нехотя проходя мимо мольберта, я взяла кисть, чтобы потыкать в стоящий на нем цветущий луг, сто лет назад начатый, и увлеклась. Цвета стоящего на столе букета: желтые, теплые розовые, серый и память о сверкающем небе, бывшем когда-то давно, и горящих на солнце пижмах две недели назад. На небе бабочки. Написалась картинка хоть куда.

13.8.37. 3 ночи сплю плохо. Настроение плоховатое. Елена[7] живет здесь. Ходит в моей рубашке, стирает и вешает на виду без всякого стеснения, полное ко мне презрение. Цинизм. А сказать я, конечно, не могу, только ругаюсь про себя. Какая-то «клептомания». К., окрыленный успехом, пишет и пишет. Я занимаюсь баловством на старых холстах.

14.8.37. Мне хочется идти куда-нибудь. Жара и суховей. К. творит. Я ною. Наконец, часа в 3 собрались и пошли в Уборы. Никаких бабок, конечно, нет. К. меня дразнит за поздние вставания, я его ругаю за неподъемность и туго…ство. Говорим, говорим и все врозь. Сели у пруда. К. срисовывал себе вид, я ничего не доглядела. Дома по моему совету К. повесил свои новые букеты фризом над окнами. Они похожи на народное искусство, очень идут к бревнам простой нашей хаты. К. очень горд, но мы все «ссоримся» и даже, ложась спать, не говорим.

15.8.37. Мне кажется, что К. на меня сердится, отодвигается, брюхо завязывает, на мои вопросы не отвечает. Я пошла за бабками. Чудное утро и ветру нет. Вышли с Котом часов в 11. Жара, кругом выгоревшее поле и бабки. На кладбище лет, как во сне. Надо добавить, что, выйдя из дому, на бугре поймала чудного махаона, потом идет адмирал, белая, красная и синяя орденские ленты. Соблазнилась и на 5 траурниц. Ночницы летают, как воробьи, сначала загадочные и чужие. Потом мы изучили их обычаи и научились их глядеть. Я погналась за адмиралом, вдруг волшебная громадина пронеслась стремительно в сторону — серая — голубая. Потом опять, опять. В глубине этого крохотного кладбища, из 10 берез, они садились, когда ветер сгонял их с высот, на темную северную сторону стволов, совсем сливаясь с корой, и стало ясно, что это синяя орденская лента, только когда научились смотреть. Кот ныл и тянул купаться, время шло к обеду. К. с Котом купались в Истре. Я сидела на бережке и лишь намочила голову. Шли обратно низом, по ручьям. Измазались. Дома пели, потом долго и с упоением расправляли бабок. Любовались и восхищались, хорошо их посадить в ящик с золотым дном и черными краями. Старых я всех посадила в чемодан, и они стоят теперь в углу под мокрым полотенцем от жары. Вечером, уже спать пора, в открытые окна влетают тучи ночниц. 5 взяли, остальных выгнали.

18.8.37. Уехали в Москву. Увезли в чемодане бабочек. Со страхом и трепетом глядели в поезде, не упали ли булавки. Не решились ехать на трамвае. Взяли такси для мягкости. Но вышло много хуже, потому что был Авиадень и Тверская была для проезда закрыта. Мальчишка-шофер неумело вез по переулкам, натыкаясь на углы, и не смотрел на светофоры. Чемодан я держала на пружинных руках всю дорогу. Привезли благополучно.

19.20.21.22 авг. В Москве. Дождь и дождь. Наделали массу хозяйственных усовершенствований комнаты. Ели досыта «бекон» с луком. Я посильно хвасталась бабочками. Ходила даже в гости с К. Попросту места себе не находила.

24.8.37. На даче. Жемчуговое небо. Купались. К. опять сотворил красивые иконные букеты. Мы привезли с собой два старых французских журнала. Очень нравится испанец Коссио. К. меня ругает, что я не люблю Сера. Мне даже во сне снится это.

26.8.37. Гонялась за адмиралом. Но так, от жадности. Их легко ловить только у «пьяного дерева». Пейзажи с дымкой, с соснами. Вернулись через кладбище. Но сегодня пьяное дерево ничем не порадовало. Летают ошалелые траурманы, и лежат трупы «воробьев» (синих орденских лент). Их жизнь окончилась. Новых сортов никаких не попадается. Тетя Тоня рассказывала, как они моются в русской печке после родов. Потом, как наша хозяйка родила в лесу «барышню Ольгу»: «Такая здоровая барышня! Я эту барышню приняла, скинула нижнюю юбку да фартук, положила около и жду. Послала в деревню, чтобы ножницы да нитку принесли. Обрезала пупочек, прибрала. Положили ее на телегу, повезли домой, в реке уже я руки вымыла». Она все про себя говорит: «Невры у меня болят. Мне об этом бумажку докторша дала». К вечеру написался пейзаж с соснами. Домовой ушел ко мне, у К. удачи в его живописи не было.

30.8.37. «И льется чистая и ясная лазурь на отдыхающее поле». Все ушли за грибами, а мы на кладбище. Бабочный лет. Я зарисовала пейзаж — березы с бабками. Потом пошли обратно через живописный Тимашкинский овраг, через лес с тонкими березками и елками до Ивановского. С бугра видно всю Павлову слободу, но мы до нее уже не дошли. Было как-то скучно, а после прогулки опять хорошо. Я написала пейзаж с бабочками.

31.8.37. День чудный. Прогулка с Дедом и Котом на озеро. Масса грибов. Сердитая бабушка, она очень не любит грибы и когда опаздываем к обеду. К. меня любит.

2, 3, 4.9.37. Москва. Хозяйственные заботы. Я сплю плохо. К. грустит непрестанно. Прежняя гадость. Вчера смотрели журналы. Скорее бы уехать и работать, в 3 часа уехали. Опять Грибаново. К. написал чудный натюрморт в кубистическом плане. Мы в восторге от Пикассо.

5.9.37. Хмуро. До обеда успели сходить прогуляться в Уборы. Я нарисовала это архитектурное чудо XVIII в., не знаю, сумею ли сделать из него что-нибудь. Дождь. После обеда легли спать, потом стало так темно, что работать не пришлось. Пели песни.

6.9.37. Дождь. Холодно. Вставать не хочется, в нашем пустом доме не уютно. У К. сегодня голова не болит, хорошо спали. Работали целый день. К. сбил меня на серые тона. Я написала всю заново «бледную девушку» серебристо. Кажется, вышло хорошо. И ползло что-то новое. Холст нагружался краской с черной обводкой, я изрекла: «Большой холст надо писать жидко, малый — густо. Темные предметы дают сияние, светлые требуют черного контура». Потом я написала пейзаж — Липовый лес. У К. сегодня не блестяще. Серый день. Мокрота. Электричество еле-еле.

7.9.37. Валяемся. Вставать холодно и сыро. Писала Уборскую церковь — игрушку XVIII века. Получилось похоже. Этажи чередуются по спирали. Это дает движение вверх. То по белому красным, то по красному белым. Получилось, как задумала. К. страдает от холода, даже творить не может.

8.9.37. Дождя сегодня не было, мягкие облака. Мы побежали на кладбище, забыв сачки, адмиралы так и летают. Я так соскучилась по бабкам, что поймала траурмана. Пополнила нашу коллекцию хорошим экземпляром серухи. Она лежала дохлая, с чудной серой шкурой у корней березы. После обеда стали писать. Я справилась с натюрмортом, а К. сотворил Venus gastiricus. Очень удачно. Ночь светлая от звезд.

9.9.37. Последний день. С писанием нынче ничего не вышло. Испортила последний холст. Хотела повторить Nature morte, но повторять я не умею. Завтра уезжаем. Последняя прогулка на кладбище, от жадности поймала еще трех адмиралов.

10.9.37. С утра К. даже не стал валяться. Скорее оделся и пишет свою «тетку». Все хвастается, что хорошо, а по-моему чепуха. Укладываемся. Летопись дачного жития окончена. Все упаковано и унесено.

11.9.37. Москва. Роскошно (слово Дарана) мылись в бане. Украшали комнату. Купили два ящика для бабок. Вечером сидела одна и покрасила один в черный цвет, другой в золотой. Насаживала бабок. К. пришел, и мы любовались ими.

Не поехали в Париж мы,

Но зато нарвали пижмы.

В комнате стало красиво от бабок и цветов, и от счастливых романсов.

12.9.37. Большие красные флаги. Жестковатый день. Купили еще один ящик для бабок. Теперь на стене их три. Романсы. Я насмотрелась вечером журналов, и мне все мерещились невероятные формы, К. — толстые богини.

14.9.37. Написала вчерашние впечатления от Кусково. Вышло холодно, но красиво, в цвете. Потом 2 раза устраивала истерики по телефону М. И.: «Опасно болен сын. Я сижу без копейки денег, я не могу больше ждать. Я приму какие-нибудь более дикие меры и пр». А К. все нейдет. Я уже начала бояться, что М. И. явится самолично, и сама застрадала. К. пришел, наскоро пообедал и поехал. Кто-то разбил унитаз в сортире. Я расклеилась и захворала.

16.9.37. «Гость мой самый большой враг» — цитата из Чайковского. Приехал с дачи Дед и меня взбаламутил. До сих пор нет машины для переезда, бабушка стонет и сидит на сложенных вещах. Мужики надувают. Я застрадала, не спала ночи и ввязалась не в свое дело. Звонила Сереже[8], чтобы он достал машину. Вела себя очень плохо. Замутила К., чтобы ехать хотя бы их провожать. Погода чудная. С трехчасовым поездом поехали. Кот нас не узнал. Оказали «посильную-моральную». Поели грибов и ночью поехали домой. В смятении. А на обратном пути — стишок:

Собиралась тетка в дорогу дальнюю

Помощь оказать посильную, моральную.

24.9.37. В 3 часа появилась бабушка и накутанный во все джемпера Кот, и началась приемка вещей. Вся дурь дочерней любви сразу прошла. Приехали, ну и все в порядке. Много дней чудной, теплой погоды пропало даром. В самый день переезда я писала закат на бульваре. К. очень нравится.

25.9.37. Но тут явился столяр, маляр, плотник, подземельный человек, руки-грабли. Мучил нас 5 дней.

1.10.37. Конец столярным мучениям, все прибрано. Комната с интерьером. На полки упихали весь хлам. Разобрали столетней давности папки. Красавцы… К. бросил курить. Сидит за халтурой.

2.10.37. Написала бульвар с серой дорожкой. Бульваров скопилась целая серия. Теперь, когда поставили стенку и перегородили нашу комнату-кишку надвое, стало очень хорошо смотреть картинки. К. после долгих просьб нарисовал на стенке Пушкина. Я вставила стекло в овальную рамку, подложила золотую бумагу. Украшает стену. Не могу привыкнуть к некоторому простору и чистоте в доме.

22.10.37. Весь месяц благодать дома. К. уже создал «картинку», я ее назвала «бабочки», а он «карнавал». Позавчера ходили в театр. Первый раз за 3 или 2 года. Скука нестерпимая. Играли у Вахтангова «Много шума из ничего». Нельзя сказать ничего плохого ни про постановку (жесткую), ни про актеров (с противными голосами), но смотреть скучно и утомительно. Но были вознаграждены за потерянный вечер — в окошке зоомагазина на Арбате увидали коллекцию тропических бабочек. Красавцы! Как у отца в кабинете в Нижнем. Еще как-то были на чехословацкой выставке в Морозовской галерее. Понравилось. Очень позавидовала хорошему холсту на картинах Матисса, а особенно у Дерена в Nature mort’e с белой вазой. Самые белые места — оставлен холст фарфоровой ровности. И еще позавидовала краскам. Читаем последние два тома Чайковского. Спим непробудно, и летом так хорошо не спалось. Оба дня не было времени съездить на Арбат, прицениться к бабочкам. Если за 100 рублей, то купим. Ну а если дороже — то вряд ли. Коту купили букварь. 3 дня он мучается, читает с большой неохотой.

23.10.37. Погода дивная. Поехали в Останкино с заездом на Ярославский рынок, чтобы купить провода, их нет. Народ там очень оригинальный. Тетка торгует волосяными косами всех мастей. Очень смешно. Небо голубое. Все облетело кроме дубов. Поэтому в Останкине теплее, чем в других местах. Но у меня нет жажды к желтому цвету. Пахнет листом. По радио передавали стихи и романсы Пушкина. Было очень приятно вспомнить о его существовании. Вечная молодость. Осень сухая, поэтому запахи слабые. Было жаль уезжать. Ехали в первый раз по новому месту. В вагоне весело, пьяные рыночные торговцы. Один «Никита Капан» невероятного безобразия даже запомнился. Гуляли еще в сумерки. На углу Даева переулка он меня поцеловал в губы.

26.10.37. Пусть никогда не кончается это утро. У меня болит бок и ослабел внутренний стержень. Плохо живу. Ура, ура, пошел дождик. Кота водит в детский сад Катька. Он очень недоступный, не разговаривает и не заходит.

29.10.37. Белый туман, так что страшно переходить дорогу.

30.10.37. Кончила читать переписку Чайковского с Мекк и прослезилась. Очень стало их обоих жалко. Жалко с ними и расставаться. Никакую другую книжку читать не хочется после этих человеческих документов. 3-й том самый интересный.

31.10.37. Теплый ясный день. Читаю «На рубеже двух столетий» А. Белого.

14.11.37. Смотрела в клубе Caillu d’art. Целая папка с рисунками Матисса за 35 год. Номер, посвященный Пикассо. С лирическими пейзажами: «Дождь», «Весна». Номер Макса Эрнста поразительной выдумки.

17.11.37. Зима.

11.12.37. Написала портрет «ученой женщины» на оранжевом. Сидела и читала исповедь Руссо. К. рядом. Все очень интересно. Зима очень снежная. Не успевают снег счищать, и улицы белые.

1938 год

15.03.38. Вчера кончила читать Бальзака «Куртизанки». Два дня прожила в чудесном измерении. Сегодня весна за окном. Можно пойти гулять и глядеть на пейзажи. На катке покатались всего 3 раза. Тает. Тепло и солнце. А дела К. еще не кончены. Живем чудно. К. совсем не водит по гостям.

26.04.38. Весна холодная. В апреле. Гуляли в Останкине. Прошли по Окружной. Горки и церквушка. Цветет верба, баранчики и первоцветы. Снова весна! Под ногами грязновато, и К. пилил меня вначале, что не надел калоши. Вспомнили все свои местечки и кустики. Чистили башмаки у толстого дядьки. Пишу без конца и без увлечения девушек.

22.04.38. Ездили в Останкино. Рисовала. Травы и первоцветы. С 25 апреля К. делает «Девушку и смерть».

23.05.38. К. кончил работу. Ему указали последние поправки: руки, ноги, пальцы! У обоих грипп. Я написала семейный портрет: «Мать и Дочь» (Софроновы). Пишу густо без растворителя, нахожу в этом удовольствие.

19.06.38. Вчера ездили опять снимать дачу в Ивановском. Опять ерунда. Вспомнила, как в Крылатском была неожиданная встреча со знакомой дамой в розовом платье с военным и как смутился К.

Чудная мокропогодица. Настроение пантеистическое, но раздражаюсь от пустяков. Все это, конечно, чепуха, а самое интересное, как мы снимали дачу в Ивановском. Нам с К. очень хочется поселиться в родных местах, а Дед прокисает и твердит — в Грибанове лучше. Уговорили его у старой девы снимать. Сторговались за 3 часа в цене. Оставили их подписывать договор, а сами ушли сговариваться о домике напротив. Приходим — Дед с девой ругаются. «Как же я в свой дом не смогу войти? Каждый раз стучать. Нет, я уж мечтаю отказать». Так и уехали. На другой день Дед настукал на машинке нашей грибановской хозяйке Юсковой: «По получении сего, немедленно привезти ключ и получить задаток». Она и приехала с нарядной дочкой Ольгой. «Я как по-человечески». Но Дед за это время уже раздумал. Тетку отпустили ни с чем.

26.6.38. После выборов мы поехали опять, прихватив с собой Катерину. Улащивали «деву», дали ей задаток и считали себя героями, ибо мокли сначала под маленьким, а потом под проливным дождем. Дед смирился и стал собираться в дорогу.

30.6.38. Проволынили до 30-го. За это время я с Дедом повздорила, а соседняя хозяйка по телефону переманила Деда к себе. Так что в долгожданный день автомобиль проехал мимо старой девы и выгрузился под липами.

3.7.38. Под утро крепко заснули, проснувшись, вспомнили прошлое и пошли по лесной тропе на дальний пляж, где 5 лет назад в грозу и бурю, и в солнце, и загорали, как черти на горячем песке. Теперь я хожу под зонтиком, берегу белизну. К. тоже полюбил белое. Чудная прогулка. Над рекой летают фосфорические лиловые радужницы. С трудом, но все же я поймала одну. Они молодые, только что вывелись, со светло-охряным брюхом.

4.7.38. Небо без облачка. Опять зной и ветер. Трава горит. Собиралась в баню на фабрику, а вместо этого пошли купаться и ловить радужниц на берегу. Они сидят кучами, но очень нежны. Из 8 только одна хорошая. Купались под деревом. Напишу такую картинку: узор от тени деревьев, как леопардовая шкура на спине К., а на мне еще лучше. Так как я сама себе модель, то берегусь от загара, хожу в закрытой кофте, только руки спалила. Загар у нас теперь не моден. Вечером еще закат, на наши репки залетела желтая бабка. Я ее легко сшибла. Шелкопряд хмелевой. Чудного желтого цвета — чайной розы с нежными полосками цвета веласкесовской киновари. Это самка. Самчик малый, белый с желтой спиной. Поймали вчера на окне.

6.7.38. Снуют автомобили, за ними пыль столбом. Трава бурая и полевой пейзаж никуда не годится. Умерла девочка от солнечного удара. Мы никуда не пошли. К. делал «Дадю», я писала ню. Потом чудо, к 5 часам начали появляться облачка, а к вечеру дождик. У нас немного, а к Снегирям — большой. Сразу стало хорошо и жить, и купаться, и петь. Спать будет прохладно.

8.7.38. Голубое небо. К. сидит и работает «Дадю». Я взяла Кота, и мы пошли на свиную тропу за ленточниками. Ходили часа 3 от одной мокроты до другой. Они не летают высоко, а сидят вместе с фиолетовыми в грязи. С трепетом накрыла одного гадкого. Потом еще и еще. В совершенном азарте. Они сильные и рвутся из сачка. Кажется, в крыльях кости, настолько они жестки и прочны. Эффектная бабка, тянет водичку. Нам из лесных нужно еще поймать павлиньего глаза. В нашей коллекции ни одного. После обеда на чердаке. Пение за троих по крайней мере. Работали. Написала густыми и яркими красками «Девушку под липами». Липа в цвету. У родителей в палисаднике дивно пахнет, приятно посидеть. А в нашем доме ходят половицы, окошки не отворяются. А сами мы, запирая на ночь пожитки в хате, лезем на чердак и спим, доступные всяким злоумышленникам, ибо дверь в сени еще не сделана. Вечером прогуливала засидевшегося К.

С Дедом сегодня какие-то странности, вроде раздвоения личности. Они вернулись из леса, устали, я за обедом рассказывала про ловлю бабочек. Какая-то ассоциация вывела его из обычного состояния, и он произнес для него совершенно странные слова.

— Не говори, это, как тогда, помнишь, у меня какое-то помрачение, то же, человек весь в белом.

— Какой человек?

— Да весь белый.

9.7.38. С раннего утра (часов в 8) пошли пешком на Истру по реке. Трава еще сверкала от росы. Редкий пейзаж для меня за последние 5 лет. Деревья в искрах, т. е. пейзаж утром. Только в этом году встаем в 8 часов. Родные места, но от засухи и там трава жалкая. Васильки, васильки!., и пр. злаки. Пляжи затянуло илом. Все как-то пообшарпалось и застроилось. Здесь гроза и буря. Здесь переплывал реку Шарик. От этой туркестанской погоды цветы не выросли и пыль. Засуха и дома. Писала «Васильки» от «засухи». К. с утра за «Дадю». Я в тревоге и плохом настроении.

11.7.38. С утра пошли с К. и Кат. в лес. Сегодня он отпросился у «Дади». В глубине леса еще сохранилась свежесть. Дубки, помороженные весной, дали свежую зелень и выглядят очень нарядно. По дороге ленточники. Я, вооружившись новым большим сачком, сначала мазала, потом приспособилась и ловила влет. Эфиопы садятся на желтые цветы. Вывелись желтушки чудесного цвета и пеструшки с красными пятнами, цвета индиго. Но всему конец и этой прогулке тоже. К. сел за «Дадю», я за картинки.

12.7.38. Выходной. Автомобили в деревне пахнут псиной. Ю.-В. ветер и голубец. Жить скучно и писать скучно и невозможно при таком резком свете. А Ван Гог? С горя занялась волосяным матрасом. 12 дней не было дождя (все прошло стороной). И несмотря на зеленый свет, кажется, что зима. Так все мертво и однообразно. К. использовал свои права за 38 год.

14.7.38. Как слезла с чердака, так к зеркалу. Утром очень хорошее освещение. Буду сегодня писать ню. Умолила К. пойти в лес, несмотря на жару, потом писала, а К. работать не смог, уморился. И у него что-то болело. Из дачников на примете две девушки — одна цыганочка, очень стройная, другая длинная, живописная, но обе загорели до безобразия. Не ценю я теперь загар. Наш Котик сегодня первый день играет со сверстниками и в восторге от жизни. Нам казалось, что его будут забивать и дразнить, вышло наоборот. Он всех втянул в ловлю бабочек и автомобильную игру. Теперь трое, подняв задницы, катают по пыли, рыча, автомобили.

18.7.38. Кат. видела махаона, и мне очень захотелось остаться и не ехать завтра в Москву. Но К. неумолим. И утром 19-го мы пошли зноем палимые в 8 часов на станцию. Поспели только бегом. В Москве начали собираться облака и к часу разразилась гроза с ливнем. Я не смогла и полюбоваться как следует, потому что как раз в это время обнаружила за бабочками клопов. Пока я все это выскабливала, дождь спал. По мокрому тротуару я пошла, конечно, в баню. С наслаждением, с превеликим удовольствием соскабливала с себя старую кожу. У баб тела с ошейником. Зашла потом навестить больного Веньку. Надеялась пообедать у них, но по случаю жары ничего не едят, а только пьют чай с вареньем. Потратила на скучные разговоры часа три. Потом исчезла, захватив в чемодане 4 пирожка с мясом. Они доехали до дома горячие, два я съела, а два оставила К., но он долго не шел. Вечером нарядилась, и мы пошли к Сок.

20.7.38. Клопы, жара, борьба. Хожу голая, грунтую холсты. Скучные визиты в изд-во. Вечером обалделые собрались уезжать. В Нахабине вспомнили про плитку. «Псих». Побежали с поезда. Ждали встречного. К. мрачный. Я слушаю «Туда, туда, в родные горы» из репродуктора. Напрасная тревога, плохая ночь от вони эмалевой краской, которой морили клопов.

21.7.38. Злые поехали. Особенно К., хоть и пели романсы. Шел дождь. По дороге в Манихино поймала-таки махаона. К. очень похудел за Москву. Ходил в КООП за водкой, потом отсыпались.

25.7.38. Написала букет. Легко, реально, красиво «для подарков», но какое-то разжижение мозгов. На нескошенном куске луга такая масса махаонов, что глаза разбегаются. Будто и небеса все шевелятся. Стыдно сказать, поймала без труда 8 штук! Куда столько? Невозможно утерпеть, от такой красоты — жадность. Неожиданно собралась гроза. Приятно столько воды! Я подставляю ведра под слив. В две минуты ведро. Один раз так ударило по пальцам, как будто я их в штепсель вставила. Вымокла вся с удовольствием.

Луг весь скосили, махаоны больше не летают, не раздирают небо своим желтым цветом. Около дома козырнул как «змей» один и скрылся.

28.7.38. Утро началось с романсов. Потом ходили с Кат. в местную фабричную баню. Молодые, красивые девки, но загар кусками, желтый, гадкий, какой-то стариковский. Возвращаясь домой по тропочке, нарвались еще на одну деву, которая, прилепив к носу листочек, калит на солнце зад, цвет которого еще не такой желтый, как все остальное. Жалко, К. не было с нами, ему «как мужчине» было бы интересно. К вечеру опять пришли какие-то е… мужики с маленькой собачкой. Собачка с удовольствием ела конфеты. Я ей дам, она из благодарности прижмется и сядет около меня. К. дал — она уселась рядом с ним. Я ходила, торговалась о достройке дома. Нам это совсем не улыбается. Я из-за этого даже плохо спала. А рано утром опять какие-то голоса, возня. Из-за этого спанье затянулось, встали в 10 часов.

29.7.38. День тянулся нудно. К. начал ругать погоду, и гадкое наше житье, и пропащее лето. День такой жаркий, что все забывается кроме своего преющего тела. К. засел безвыходно за «Дадю». Я пошла в овражек с Катериной. Там я ее рисовала голую с зонтиком, писала и обливалась потом. К. все кончил, и пошли на вечернее купание. Кроме купания больше и ходить некуда, не хочется, до чего же некрасива и жалка эта сухая природа. А Ван Гог! Тучки по обыкновению не пролились. Читали прошлогодний дневник за это время. Тогда были дожди!!! и бабочки!!!

31.7.38. Взяли с собой бутылку с медом и пошли в овражек. Вылили все вместе с яблоками на пенек и надрезали бритвой немного березу. Немного погодя прилетел траурман, в плохом сухом пейзаже небольшое черное чудо. Ушли по березовой дорожке. Траурманы от меда дуреют. Я поймала двух. У входа в лес носился быстро, как пропеллером махая крыльями, неведомый бражник. Все, что успела разглядеть — светло-коричневый — похож на молочаевого. Унесся за реку. Три раза прилетал на березу красавец-адмирал. Так и не поймала его, хотя два раза накрывала бесшумно сачком. Но как захочу взять, он улетал. Так что приманка действует по-настоящему, как на Тимошкинском кладбище, и тот же ассортимент. Все это очень интересно. После обеда из бессильных облаков неожиданно собрался дождь и полил потоками. У нас у штепселя вылетела какая-то искра. После ужина взяли у Деда электрический фонарик и пошли опять в овражек. Думали — вот бабок будет — ночниц! Не оказалось — ни одной. На прогулке Коська зажал меня поцелуем и любил меня сзади, в кустах, стоя. Шли домой обнявшись. Я вспомнила наши прошлые тайные свидания. Когда уходили из дома, за кустами был оранжевый серпик луны.

2.8.38. В Москве. Хлопоты. К. пришел и накричал на меня, что я не купила боржому, как хотела. Потом ему стало стыдно. Он зашел в ювелирный магазин и купил пудреницу для меня.

4.8.38. Северяк. Не то «циклон», не то «антициклон». Холодно. По мерзлому голубому небу — наутилусы. Бегут быстро. Пейзаж, как у «Палешан». К. нравится. По лесу ходить хорошо, гнуса нет и не жарко. В поле же просто холодно. Впервые за целый месяц говорится это слово. Бабок нет. Сухая, бедная природа! После обеда опять залезли на чердак. Я особенно люблю К. Поднялось такое пение. Не хотелось кончать. Дописала вчерашний пейзаж. Но получается что-то очень аккуратно, и мне не нравится. Пописала еще старые. Телу жить легче, но красоты нет, и писать мне нечего.

7.8.38. Осуществилась, наконец, давнишняя мечта. Взяв зеркало и альбом в мешок, мы пошли рисовать в лес. Пристроили зеркало. Цвет тела совершенно изумительный. Солнечные блики, конечно, непередаваемы. Потом я писала. Нетерпеливый К. все хочет. И пел один. Писала ню, но плохо.

10.8.38. После обеда К. ушел и провалился на целый вечер. Я сначала сидела в голом виде на диване и читала Гауденштейна, статейки про импрессионизм и экспрессионизм в Германии, из старого журнала, и мне было ничего жить. Часов в 10 начала скучать и чай пить одна. После 12 легла, думая, может, усну, черт с ним. Но, конечно, уснуть не могу, а все слушаю и злюсь. Против воли лезут всякие страхи. И злиться нельзя, вдруг что случилось. Обещал прийти рано, уже час, а нет. Вдруг и вовсе не вернется, и пр. Голова болит. Часа в 2 К. орет с улицы, звонил, звонил, я не слышала. Я рассердилась ужасно. И ругала его в истерике, гнала и «била». Ему смешно и непонятно, а я из состояния благополучия выскакивала в какое-то сумасшествие. Когда болит голова, лучше всего сдохнуть, потому что власть над собой теряешь. К. то ласкается, то ворчит, потом все же поборол меня, запел, и я успокоилась. Хотя впечатление стеклянного чужого человека осталось.