Воспоминания об Афинах [22]

Воспоминания об Афинах [22]

Летом 1976 года мне прислали приглашение приехать осенью на конгресс Ай-Би-Би-Уай в Афины.

Ехать — не ехать? Лето такое красивое, что об осени и думать не хочется… А детские мечты когда-нибудь повидать Античность?! А «синие, синие волны, где с морем сливается море…»? Некая «жар-птица» моей юности.

Улетали в густые сумерки холодного, осеннего сизого утра. Через четыре часа — Афины, +30, беспощадное сухое солнце. Тридесятое царство, чужое государство. Белый город, черные вертикали кипарисов, крикливая речь. Лохматый сумасшедший или «пророк», махающий длинными палками, обвитыми бумажными цветами, сам в синем тренировочном костюме, — для экзотики? Миртовый парк, янтарные «обломки», тщательно ухоженные.

Гостиница. В ожидании номера сижу в красном, круглом, очень мягком кресле и рисую всех, кто идет, сидит, ждет. Номер попался удачный, угловой, на север, с балконом на три стороны. Можно рисовать площадь перед отелем и четыре улицы.

Вечер наступил сразу, по-южному. Над крутой улицей слева гора и толстый уже ломтик месяца, вроде апельсинной дольки. Справа, тоже над крутой, почти вертикальной улицей, в ступеньках, сиреневая гора с остатками храма. Может, это храм «Нимф»? В этом белом городе, среди пятнистых невысоких гор, везде может попасться что-либо из «древности». Каждая ветка может «согнуться в лиру Орфея».

Птиц нет — их стреляют ради спорта. Собак и кошек нет — их не любят.

За шесть дней видала одного лишь воробья да мула, запряженного в очень ярко раскрашенную двуколку. Город туристов. Обилие громадных вывесок «Кока-кола» и пр., яркие одежды, машины с разнозвучными сигналами — кто с колокольчиками, кто с гудками. День и ночь… Живут в городе по ночам, днем слишком жарко. Я не буду писать о конгрессе… напишу лучше о море с очень извилистыми, изрезанными берегами, что еще в детстве поражало на карте. Особенные какие-то берега Эгейского моря! Оно еле плещется от глубины залива. Но по нему блуждал Одиссей! Беспощадное солнце, загоняющее все живое под прикрытия, скудная растительность, «говорящие камни», иногда грудами серых жемчугов. Сломала веточку пихты со слабым запахом осени. Сухие, густо-малиновые заросли цветов. Огненные розы… Но хорошо бы на травке полежать! Как мечтал когда-то на юге же А. П. Чехов. Травки нет — везде колючки. Над окнами и балконами всегда белых невысоких домов (чтобы не загораживали памятники) ярко-зеленые или синие «маркизы» от солнца, закрытые, тоже яркие пляжные зонты по берегу моря. Сезон окончен, пляж пустой.

Гомеровских «хребтов многоводного моря» не видала, еле плещутся воды прибоя.

Гомеровского «винно-цветного моря» не видала, оно голубое. «Звездами венчанное небо» — не видала. «Божественно темная ночь» не наступала — везде огни.

Что же я видала?

Гекзаметровый ряд медовых колонн Парфенона, которым небольшие отклонения от чертежа и патина времени придают особую прелесть; с очень непривычной для моего глаза горизонтальностью постройки примиряют разное расстояние между колоннами и разная их толщина. До «медных небес» все горячее: и храмы, и лестницы, и скалы, из которых они очень естественно вырастают, и грек с губками. Я не смогла написать этот патетический пейзаж, центр города, центр истории, из-за жары.

От любви и уважения к таинственной до сих пор Элладе обыграла лишь сизые тени и другую гору рядом, «Волчью». Как объяснил шофер из посольства: «Афина несла ее на Акрополь и уронила поблизости». К современным горячим туристическим Афинам идет житель-брюнет. Такие там сейчас и женщины, с турецкой красотой профиля; бородачи-торговцы, дремлющие на порогах своих лавок, у подножия Акрополя в тесных переулках. Их лавки как бы вывернуты наизнанку, все висит напоказ, на улице, будто просушивается или проветривается. Покупателей нет. Тщательно хранимые развалины имеют сильно музейный вид. Даже мысленно никак не увидишь их ярко раскрашенными: красным, голубым, «божественной охрой», как я читала об этом еще в детские годы. Дома везде белые. Один лишь охряной старый домик затерялся среди скал и кипарисов у подножия Акрополя: «Там еще живут, пешком ходят, улицы туда нет, только тропа». С горы виден Пирей. Близко он испещрен цветными лодками, лесом замысловатых мачт, и все на фоне обкатанных, пестрых гор, похожих своими извивами на мозги.

«Вестница утра — в шестой раз — восходила Денница». Я улетела, не дождавшись седьмой, конца нашей экскурсии. Захотелось домой на мягкую землю. Вместо прямых линий Парфенона опять глядеть на «луковки», «репки», смело врывающиеся в небо башни с флюгерами. Один мудрый англичанин еще в прошлом веке сказал, что Европа, наследница античности, прибавила к ее лирике еще — рифму. В архитектуре это значит соединить небо и землю. Мне кажутся наши «навершия» древних храмов и башен именно архитектурными рифмами в небе. Игра в небе, если так можно сказать.

Есть такая русская пословица: «Был на колокольне Ивана Великого, а птицу не поймал». Может, и я была в Афинах, а Жар-птицу-то не поймала, «быстрозрительный разум (их) не постигла», и мне по-прежнему милее слова: «Напряди-ка ниток из белого снегу… Где бы ни ходила, все б звезда светила…», чем торжественные: «Сириус, близ Ориона, сверкающий вечно…»

Безоблачное, бесцветное, очень сухое небо Афин преследовало меня несколько дней еще в Москве. Но потом посерело, подобрело, пошел дождик, даже снег.

С седьмого захода наступила зима.