Глава 4 На земле Халхов
Глава 4
На земле Халхов
Потерпев поражение у озера Хасан, японская военщина не успокоилась. Честолюбивый генерал Уэда поклялся императору взять реванш на границе с Монголией. Для этого он выбрал северо-восточный участок Монгольской республики. Под предлогом установления «правильной» границы по реке Халхин-Гол войска вторглись в пределы Керуленской полупустыни, потеснив плохо вооруженную монгольскую конницу.
Советское правительство пришло на помощь дружественной республике, наращивая боевую силу отдельного армейского корпуса, переброшенного с Дальнего Востока. Командующим общей группировкой войск был назначен комдив Жуков, которому предоставили большие полномочия по наведению порядка в войсках и усилению их боевой техникой.
По просьбе нового командующего Ворошилов вызвал к себе начальника управления ВВС Лактионова и приказал направить в Монголию всех «оставшихся не у дел» боевых летчиков, представленных к званию Героя Советского Союза за Испанию.
— Где мне взять их, товарищ маршал? Они все при деле, — возразил сановитый авиатор, вытягиваясь «во фрунт».
— Где, где! Назначь Смушкевича командующим авиацией на Халхин-Голе, возьми список представленных за прошлый год и всех, кто еще отирает углы в Москве и по другим штабам военных округов, пригласите ко мне на беседу через два дня, — подражая Сталину, подтвердил свою волю плавным движением руки народный комиссар. — Выполняйте!
В совещательный зал наркомата обороны Иван Федоров вошел вместе с Григорием Кравченко и Евгением Степановым.
— Ты на чем приехал? — шепотом спросил Иван бывшего зачинщика ночных таранов в небе Испании, усаживаясь во втором ряду малого зала.
— На трамвайчике, милорд. Не на «чатос». А ты что, на «моске» пожаловал в Кремль? С тебя станет, — отозвался друг.
— До этого еще не докатился, — съехидничал Иван. — А почему не на фаэтоне Хуана Негрина? Кажется, он и тебе подарил его за таран колесами?
— Не доказано. Никто не видел. Это же не «Черный дракон», которого подловили Якушин и Серов. В общем, таран не громкий, поэтому довольствуюсь золотыми часами от него. Вот видишь, пора начинать, а пьедестал для отцов авиации пуст.
— Тс-с-сшс… — приложил палец к губам Кравченко.
Из боковой двери показались Ворошилов и начальник управления ВВС. За ними проследовали за стол комдив Агальцов и Смушкевич, неловко опиравшиеся на палку, чтобы должной выправкой скрыть хромоту.
— Здравствуйте, герои воздушных баталий! — стоя поприветствовал нарком обороны застывшие ряды собравшихся.
— Здравия желаем, товарищ маршал! — бодро, не надсаживаясь в крике, чуть-чуть враздробь откликнулась ватага отчаянных летунов.
— Садитесь, — стоя продолжил нарком. — Мы собрали вас, лучших летчиков страны, в этот неурочный час для того, чтобы вы оказали помощь молодым кадрам нашей авиации в разгроме японских интервентов, вторгшихся на землю дружественной нам Монголии. Необходимо еще раз доказать милитаристам Японии, что границы Советского Союза и Монголии священны и неприступны. Пусть узнают враги мира и спокойствия на востоке, что авангард Красной Армии — доблестная авиация — по-прежнему крепка и непобедима. Партия и правительство надеются, что вы проникнитесь духом братской солидарности к монгольскому народу и выполните свой интернациональный долг до победного конца, навсегда отобьете самураям охоту зариться на чужие земли и чужое добро. Партия большевиков и Советское правительство рассчитывает, что сталинские соколы оправдают их высокое доверие, били и будут бить врага грамотно и смело, по-геройски. Подробно объяснит вам задачу Яков Владимирович, новый командующий авиацией в группе войск на Халхин-Голе. До свидания.
Все дружно вскочили с мест и мысленно благодарили за доброе слово, за возможность покрыть себя новой славой и заворожено провели глазами до самой двери.
— Прошу садиться! — прозвучала команда начальника управления.
— Кратко ваша задача заключается в том, чтобы повести за собой других. Завоевать господство в воздухе. Переломить ход событий в районе Халхин-Гола. Вылетаем завтра. Сбор в десять ноль-ноль в красном уголке Тишинского аэроклуба. Там получите сухой паек, оружие, кто не имеет, обмундирование и прочие атрибуты власти. Кому что не ясно? — строго обвел глазами всех присутствующих новый командующий.
Едва Иван переступил порог собственного дома, как Аня повисла на шее, недовольно зашептала:
— Опять в какую-нибудь дыру посылают, да? Хотя в Москве не слаще. Звонили тебе из института: разбился очередной И-180. Погиб Томас Сузи. Сколько можно? Не жалеют людей. Торопятся.
— Поневоле спешат. Фашисты отодвигают границы на восток. Самураи — на запад. Хотят взять нас в клещи. Хочешь не хочешь, поторапливаться надо. Улетаю в Монголию. Довольна? Видишь ли, Томас упрямый был. А самолет взбалмошный какой-то. Вот и не поняли друг друга. Супрун говорит: самолет первоклассный, а мотор никудышный. Жалко. Загонят в тупик, поди. А хочется попробовать. Не судьба, видать.
— Не горюй: успеешь. Тебе носки шерстяные положить?
— Клади. Могу не успеть. Япошки могут и не дать шанс.
— А ты береги себя. Не лезь на рожон, когда не просят.
— Это ж нужно родиться вороной. Вышла бы ты замуж тогда за меня, голубка сизокрылая? — подхватил он голубку на руки и закружил на месте.
Колонна машин, с которой в какой-то Тамсаг-Булак двигалась по пустыне группа летчиков, крупных поселений на пути не встретила. И когда прибыли к месту назначения в убогое поселение из глинобитных, изредка каменных жилищ, летчики направились к одному из них навести справки об аэродроме, который им предстояло обустроить своими руками. Еще в Даурии к ним присоединились лейтенантики, не нюхавшие пороха на всамделишней войне, но зарекомендовавшие себя отличными показателями боевой подготовки. Их предполагалось постепенно вводить в бой в качестве ведомых у опытных пилотов.
— Это там, другой сторона, — показал рукой абориген.
Городок сильно смахивал на средневековую, беспорядочно разбросанную стоянку Чингисхана. Не доставало лишь голубого шатра.
— А большой аэродром? Такой площадка для разбега железной птицы? — спросил Иван. — Сколько метров туда и сюда, вдоль и поперек? — прочертил он прутиком на земле линии для большей понятливости.
— Да, да, — закивал головой степняк, расплываясь в улыбке от удовольствия, что уразумел, чего от него хотят. — Туда триста, — показал он пальцем на одну линию. — А туда… — глубокомысленно задумался друг пустыни, — больше. Чуть больше, — добавил он, тяжело вздыхая. — Три дня и три ночи на лошади скакать.
— Ужас! Что ж это за площадка? — схватился за голову Саша Мошин, выросший в глухой тайге и никогда не знавший законов пустыни.
— Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Пошли! — предложил Иван, отлично понявший монгола, рассуждавшего на манер китайца из пустыни Гоби, которому что метр, что километр — пустой звук, абстрактное понятие.
Через полчаса они вышли на другую окраину стойбища Халхов. Перед взором пришельцев раскинулась, куда ни глянь, бесконечная серая, выжаренная полустепь-полупустыня без единого деревца, без живого уголка, на чем бы мог зацепиться глаз.
Точно таким же аэродромом, но уже без всяких признаков жилья, представилось им голое место недалеко от Халхин-Гола, указанное командованием для дислокации авиаполка. Иван Федоров вошел в группу прикрытия командного пункта Жукова, расположенного на сопке Хамар-Дабы. Командующий авиацией Яков Смушкевич с пониманием отнесся к просьбе московских корифеев самолетостроения добыть исправный японский самолет для изучения его в стенах НИИ.
— Это тебе, Иван, почетная задача, — прибавил он в заключение беседы с прибывшими авиаторами.
Лучший способ получить желанный трофей — это заманить одинокий самолет в глубь своей территории, а потом принудить его к посадке. Поэтому ломать голову над планом захвата неприятельского самолета Иван не стал, а просто рассказал своему напарнику, как надо действовать в бою, чтобы противник израсходовал весь боезапас и попал в сети охотников. Опыта в таком рискованном деле ему не занимать. Просто задание усложнялось тем, что нужен был самолет новейшей конструкции. А раз так, то на нем и летал, значит, опытный летчик, прекрасно понимающий свою задачу — ни в коем случае не залетать на вражескую территорию.
Японские истребители держались в воздухе кучно, не отрывались далеко друг от друга. Такая тактика поведения в бою обедняла, ограничивала возможности каждого проявить индивидуальное мастерство, но зато укрепляла боевой дух пилотов, вселяла уверенность во взаимную поддержку в опасной ситуации.
Словом, попытки зажать одинокий истребитель в тиски и заставить его сесть на чужой территории заканчивались крахом.
С каждым новым днем товарищи пополняли список подбитых и уничтоженных самолетов противника, а попутная проблема захвата истребителя «живьем» оставалась нереализованной. И никого она сильно не волновала в полку, кроме Ивана Евграфовича, который тоже и сбивал, и поджигал врага, но это как бы не в счет.
Особенно ожесточенные бои происходили в районе сопки Баян — Цаган. Комкор Смушкевич вызвал к себе некоторых командиров авиации, действующих у озера Буир-Нур.
— Вот перед вамп карта военных действий, — развернул он рулон бумаги на пустых ящиках из-под патронов. — Фронт проходит по реке, а граница вот здесь, по сопкам Зеленая, Песчаная, отступает от правого берега на двадцать-двадцать пять километров. Под предлогом установления справедливой границы японцы захватили все правобережье. Протяженность кусочка до ста километров. Они даже вклинились на левый берег у озера, чтобы полностью взять контроль над рекой и поставить население восточной Монголии в безвыходное положение. Сами знаете: без воды — и не туды, и не сюды. А в пустыне — это голод, смерть. Заодно они решили протянуть железную дорогу на Хейлар по удобной низине вместо отрогов Большого Хингана. Отодвинуть, стало быть, границу и взять реванш за поражение у озера Хасан; еще раз проверить боеспособность Красной Армии, пришедшей на помощь дружественной державе. Ваша задача, — обратился командующий к зевающему от скуки Григорию Кравченко, — строго следить за высотой Хамар-Дабы и оберегать ее от неприятеля как зеницу ока. Ко всему прочему, при благоприятной обстановке в воздухе оказать помощь вот этому дважды секретному товарищу, получившему задание добыть и доставить японский истребитель в Москву. Так я говорю, Иван Батькович? — перевел дыхание комкор, вскидывая глаза на Федорова. — Будьте осторожны. На участке действует непостижимо коварный ас. Хорошо бы его заловить. Что не ясно?
Выдержав паузу, комкор добавил: убрать черту — Всё. По местам.
Командующий Квантунской армией марионеточного правительства Маньчжоу-Го генерал Уэдэ, безусловно, жаждал оправдать свою честь в глазах императорской свиты и во что бы то ни стало восстановить пошатнувшуюся репутацию военного наместника Маньчжурии. Для этого он стянул к Халхин-Голу крупные силы штурмовой авиации, кавалерийскую дивизию князя Дэвана, всю наличную артиллерию и пехоту, находившуюся на западе от Большого Хингана. Но и Жуков, получив полномочия чуть ли не командующего Забайкальским военным округом, бросил на Халхин-Гол мощные силы: авиацию, бронетехнику, артиллерию — все, что можно было стремительно и скрытно перебросить из глубинки на фронт, усилив фланги для окружения и уничтожения зарвавшегося неприятеля. На карту была поставлена честь не только самолюбивого комкора, но и всей Красной Армии.
Людей не жалели как с этой, так и с другой стороны. «Паны дерутся, а чубы трещат у холопов», говорят в таких случаях.
В разгар контрнаступления советско-монгольских войск японское командование уничтожило переправу через реку: отступление войск с плацдарма стало невозможным. Солдаты, обреченные на смерть, должны были держаться за землю зубами.
В воздухе тоже творилось что-то безумное. Армады самолетов, сталкиваясь друг с другом, кружились, горели и разлетались, оставляя факелы взрывов от бомб и длинные шлейфы дыма от падающих самолетов.
Командный пункт находился в броневике, врытом на вершине горы. Жуков видел, как два истребителя с изогнутыми, как у чайки, крыльями пытались отбить от общей стаи японских самолетов «самурайчика» с нарисованной молнией на фюзеляже. После немыслимо крутых свеч, виражей и петель, одна из «ласточек» загорелась и пошла на снижение в сторону наблюдательного пункта командующего авиацией. Жуков позвонил хозяину корректировочного пункта: «Что это за летчики у вас, что вдвоем не могут справиться с одним самураем!?»
— Не пойму, товарищ командующий, разберусь — тут же ответил Яков Владимирович. — На «чайках» летают только асы.
Не успел комкор чертыхнуться второй раз, как задымила и вторая «чайка», планируя прямо на сопку.
Жуков гневно выкрикнул в трубку полевого телефона:
— Ваши асы способны таранить только гору! Займитесь… — Он не договорил, увидев, как японский истребитель бросился вдогонку за дымящейся «чайкой», явно намереваясь добить ее, вогнать в оголенные выступы Хамар-Дабы и взмыть, по традиции, свечой в солнечное небо в знак победы над врагом.
Вдруг откуда ни возьмись сверху камнем на преследователя упала «ласточка». Имя это закрепилось за «чайкой» еще в Китае и перекочевало в Монголию. Японец поздно углядел пикирующий истребитель. В азарте погони не заметил, как удалился от линии фронта. Он развернулся как раз в тот момент, когда пули застучали по корпусу с огненным драконом. Но… поздно. По хвостовому оперению резанула очередь из пулемета.
От падающего самолета отделился черный комок, над которым через несколько секунд раскрылся купол парашюта. Это очень удивило всех, кто наблюдал воздушную схватку над Хамар-Дабы, потому что за последнее время ни один японец не пытался спастись на парашюте из подбитого самолета.
Поздно вечером, когда гул моторов над рекой затих, в штабной палатке командира истребительного полка открылось совещание по итогам дня.
— Сбито три бомбардировщика, пять штурмовиков и два истребителя противника, — доложил начальник штаба.
— А сколько потеряли? — осведомился Смушкевич.
— Две «чайки» и один И-15, товарищ комкор, — сообщил командир.
— Десять к трем. Неплохо. Для начала неплохо. Но общие потери выглядят почти наоборот. Завтра армия будет наращивать удары на флангах вражеской группировки. Вам тоже необходимо увеличить количество вылетов, отвоевать господство в воздухе. Отучить самураев совать свой нос в чужие пределы. Точка. Кстати, сколько пленных подобрали?
— Одного, товарищ комкор, — бодро выдал начштаба.
— Как же так? Сбили десять самолетов и только одного взяли? Остальных что? Пехота присвоила себе, или они провалились сквозь землю?
Все уткнулись носом в землю. Яков Владимирович понял неуместность вопроса по натуженному, покрасневшему лицу комэска Кравченко. Уж кто-кто, а летчики не виноваты в том, что пленных кот наплакал.
— Добже, Панове, — смягчился комкор. — Приведите мне пленного. Возможно он что-то скажет, прояснит ситуацию.
Пленный смахивал на каратиста лет под тридцать с потухшим взором бойца, не ожидающим ничего хорошего от противника. Увидев, что его допрашивает большой начальник с золотой звездой на груди, самурай сразу заявил протест против грубого обхождения с ним рядовых солдат.
— А как они обращались с тобой? — сочувственно проворковал комкор, неотрывно глядя в негодующие глаза «каратиста».
Переводчик повторил вопрос начальника с нотками сочувствия в голосе, заменив «ты» на уважительное «вы». Пленник приободрился, услышав, что большой начальник не тыкает ему в лицо кулаком, как солдат с красной звездочкой на шлеме, и… дрогнул чистым откровением:
— Ногами пинали, в спину толкали, подзатыльник давали, — размеренно, по частям, переводил чистосердечные признания обиженного самурая переводчик, еле сдерживая смех. — Кинжал… отобрали, штыком подгоняли… сапоги сняли…
Только после этой жалобы присутствующие разглядели в темноте обмотки на ногах пленного и ношеные-переношеные ботинки. Разглядели и, как по команде, прыснули от смеха.
— Достаточно. Можно не продолжать, — прервал цепь жалоб Яков Владимирович, переходя на официальный тон допроса:
— Вы спаслись на парашюте. Почему другие летчики не пользуются им, чтобы сохранить свою жизнь?
— Они летают без парашюта. Не заслужили, — добавил странный парашютист с чувством собственного достоинства.
Командиры удивленно переглянулись, молча осмысливая услышанное.
— Допустим — это правда. Вы подожгли наш самолет. А сколько побед на вашем счету? — нарушил тишину Лакеев.
— Я поджег два самолета, — показал на пальцах пленный.
— Всего два? — изумился полковник. — На фронте давно?
— Сегодня — два истребителя. Вчера — один бомбовоз. Пять дней — пять самолетов. Хасан — три самолета…
— Стоп! Фамилия… Имя, имя! — напрягся комкор, доставая блокнот из кармана гимнастерки.
— Покажите мне летчика, который сбил меня, тогда назову свое имя, — твердо заявил пленный.
— Ну и фрукт попался. Без доказательства из первых рук не колется. Позовите Рахова. Заодно и Федорова, — распорядился комкор.
Первым вошел Рахов, мельком окинул глазами всех присутствующих и выжидательно уставился на восседающих за импровизированным столом, доложил наугад всем сразу: «Старший лейтенант…»
— Отставить! — цыкнул на него командующий и, обращаясь к пленному: — Это он поджег тебя. Доволен? — указал рукой комкор на щуплого паренька, крест-накрест перехваченного портупеей, за которым заметно выделялась высокая статная фигура Федорова, как бы подпирающая молодого летчика с тыла.
Пленный смерил придирчивым взглядом с головы до ног представленного ему победителя и вопрошающе воззрился на большого начальника с орденами. Получив утвердительный кивок, самурай сделал шаг к удачливому сопернику и низко поклонился. Отступил назад. Злобно выхватил из пазухи и бросил под ноги победителю платок:
— Я — Такео Фукудэ. Этот платок вышивали две тысячи самых счастливых девушек Японии, как талисман лучшему летчику императорской эскадры. Теперь он принадлежит тебе. Моя звезда закатилась. Платок не помог. Разрешите помолиться, попросить прощения у Будды.
Комкор опять кивнул головой. Самурай достал из кармана крохотного божка из красного дерева. Бережно поставил его дрожащими пальцами на край ящика, опустился на колени и стал молиться.
Рахов поднял шелковый платок, расшитый причудливым орнаментом с иероглифами по краям. Начальники за столом о чем-то шептались, поглядывая на разложенную карту. Кравченко, заметив появившегося Константина Симонова, жестами пригласил его поближе к столу, показывая на фронтовую газету «Сталинские соколы». Поэтому никто не видел, куда исчез деревянный божок со стола.
Такео поднялся с колен, готовый к продолжению допроса. Федоров тихонько шепнул на ухо Виктору:
— Догадываешься: о чем он теперь молится? Сейчас попросит кинжал. Харакири.
— Дайте мне еду. Я голодный как собака, — всполошился самурай, когда ему указали на выход.
— На, выкуси! — засмеялся Виктор, поворачиваясь к сослуживцу. Не тот самурай пошел, что на Хасане.
Как писал потом Симонов: все течет и все меняется. Не меняется только звериная сущность человечества.
Когда пленного увели, командир полка продолжил обсуждение главного происшествия дня.
— Что у вас там случилось, товарищ майор, с этим кавалером двух тысяч влюбленных вышивальщиц? — повернулся Смушкевич к командиру охотников за японскими самолетами.
«Ах, вот зачем вызвали!» — отметил майор.
— Ничего особенного, товарищ комкор. Такого самурая взять живым не так просто, — переступил с ноги на ногу Федоров.
— Так и не надо было брать. Вон Рахов не ломал голову, — подал голос командир полка, оторвавшись от своих записей.
— Ему что? Над ним не висит задание Центра, товарищ комкор.
— Гм… да. Что с ведомым Мошиным?
— Не повезло. Спустился на парашюте.
— А вы? Командующий огорчен боем. Говорит: двое не могли справиться с одним. Что с самолетом?
— Ничего. Ни одной пробоины, — не дрогнув ни одним мускулом, отразил и этот наскок бывалый летчик.
— Все у Вас «ничего». Надеюсь, не завтра, так послезавтра получится что-то существенное. Значит, пробоины не было. А горел отчего? Нашли причину? — комкор посмотрел на Ивана Лакеева, зевающего в ладонь от недосыпания.
— Фокусники, товарищ комкор. Приспособили дымовые шашки для имитации загорания. Вот на эту наживку хотели подловить японца. Не удалось: помешал свой же товарищ, клюнувший на ту же приманку.
— Не пойму. Где вы такую тактику подцепили? В Испании обходились, кажется, без сомнительных новшеств, — удивленно вскинулся на своего давнего подопечного комкор.
— У японцев, товарищ комкор. Они на подобные штучки более коварны, чем немцы. Просто попался мне Федот, да не тот. Поспешил. Чтоб принудить пилота к вынужденной посадке, нужно брать в шоры примитив, а не аса. Короче, сглупил. Исправлюсь.
Откровенное признание своей ошибки «испанцем» успокоило командование, и оно постаралось быстрее закончить разбор полетов. Пусть лишний час-другой поспят летуны.