ГЛАВА VIII. ЗА ТЕХ, КТО НА ЗЕМЛЕ!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА VIII.

ЗА ТЕХ, КТО НА ЗЕМЛЕ!

Тяжкий крест дублерства. — Пресс-конференция «Космос — Земля». — Бела Мадьяри — космонавт. — Проблема с усами. — Космические почтмейстеры. — Парикмахерская экзекуция.

Сегодня в Центр управления приехали дублеры, и мы, узнав об этом, в один голос попросили Землю:

— Давайте их на связь!

Единодушие наше попятно, ибо не бывает космонавта без дублера, и редкий космонавт не был в свою очередь дублером. Но кто-то, пройдя полный курс весьма нелегкой подготовки, должен остаться на Земле. Кто-то, успешно сдав государственные экзамены — без этого экипаж просто не утвердят,— не прошагает по знойной равнине космодрома последние 500 метров пути к ракете, которая унесет на этот раз его счастливого товарища.

Я помню, как на пресс-конференции незадолго перед стартом наши дублеры Бела Мадьяри и Владимир Джанибеков рассказывали об атмосфере, в которой проходила их жизнь и подготовка к полету. «Взаимоотношения наши как-то сразу сложились,— сказал Володя о своем напарнике. — И честно скажу, после отъезда наших венгерских друзей на родину нам их будет не хватать, так мы к ним привязались. Привлекает меня у Белы искренность и обостренное любопытство».

А вот что вспоминал Бела: «По приезде нас встретили Береговой, Климук, Николаев. Они подхватили мою дочку и принялись ее буквально чуть ли не вырывать друг у друга из рук. Этим, как говорят у вас, они купили меня на корню. Потом Леонов дает нашим женам два ключа и говорит: «Мужья будут работать, а вам — жить. Поэтому вы и выбирайте квартиру». Вошли в квартиру, а там еще пусто. Зато все, чтобы отметить новоселье, уже стояло...

К экзаменам мы готовились каждый день, до самого позднего вечера. У людей, которые с нами работали, и семьи есть, и отдохнуть хочется. Но никто домой не торопился, ни малейшего раздражения на лицах мы не видели, лишь готовность помочь.

За два года мы сдружились с Володей. Особенно подкупало меня в нем доверие, с которым он относился ко мне, поручая проводить самые сложные работы».

Как правило, основной и дублирующий экипажи предварительно определяются с самого начала подготовки. Дублер постепенно вживается в свою роль и привыкает к ней. Конечно, лучше всего, когда дублирующий экипаж становится помощником основного, но роль у дублера трудная. Ведь тот, кто летит, получает все: это и радость полета, успешно выполненного дела, и сознание, что годы подготовки не потрачены зря. К тому же это и известность... Остающемуся на земле — ничего, почти ничего...

Обидно? Да, конечно. Если ты затратил столько же усилий и времени на подготовку, если ты уверен, что можешь выполнить задание не хуже своего товарища, трудно смириться с мыслью, что лететь не тебе, а другому...

Прошел через эти испытания и я. Первый раз был дублером Алексея Елисеева, когда мы готовились к полету, в ходе которого был выполнен переход из одного корабля «Союз» в другой. Я назначался дублером и еще несколько раз, в частности при полете советско-польского экипажа по программе «Интеркосмос». Признаюсь, в начале своего пребывания в отряде я считал, что дублер нужен тогда, когда что-то случится с основным экипажем; кто-то, например, серьезно заболел или просто признан негодным по состоянию здоровья. Такие случаи бывали, и вместо основного экипажа летели дублеры.

Возможно иной читатель скажет: а почему бы не решить «проблему» таким образом, чтобы летел тот, кто лучше подготовлен, кого выберут по объективным оценкам инженеры-инструкторы, занимающиеся нашей подготовкой.

На первый взгляд все логично — в полет пойдут лучшие из лучших. Но, согласитесь, в таком случае между экипажами сразу неизбежно возникает далеко не безобидное соперничество. Это может отразиться и на взаимоотношениях людей, создает неспокойную обстановку, психологически изматывает экипажи еще до старта. Так что, я думаю, все же правильнее, когда уже в самом начале подготовки назначаются основной и дублирующий экипажи. Вот и у нас сразу были определены дублеры — Володя Джанибеков и Бела Мадьяри. Хотя и они не теряли надежды полететь — такое чувство всегда теплится в душе у дублера,— я видел, как был удручен Бела Мадьяри после заключительного заседания комиссии. Когда объявили, что наш экипаж по-прежнему рекомендуется в качестве основного, Бела от расстройства даже изменился в лице: до последнего момента надеялся, а вдруг...

И эти чувства оправданы: ведь точно заранее не предскажешь, всегда может что-то произойти и порой происходит. Готовился же Валентин Лебедев полететь в паре с Леонидом Поповым, но в последний момент его заменили Валерием Рюминым...

Бела Мадьяри с большим чувством ответственности нес ношу дублера: он не прекратил свою работу — хотя и мог бы — уже после выхода нашего экипажа на орбиту. Настоящие дублеры, а они у нас именно такие, считают, что должны, оставаясь на земле, быть рядом с теми, кто в полете, помогать им, несмотря на разделяющие их тысячи километров. И не случайно, наверное, Бела и Берци относятся друг к другу с большим уважением.

Еще в 1967 году одна венгерская газета писала о восемнадцатилетнем планеристе Беле Мадьяри: «Кто знает, может быть, он станет космонавтом?» Что ж, журналисты как в воду смотрели: вместе с Фаркашем Бела отлично подготовился к полету, и если космонавт — это человек, обладающий совокупностью необходимых для полета качеств и знаний, то Белу можно с полным правом считать космонавтом.

На пресс-конференции перед стартом журналисты спросили:

— Будь на корабле третье место, кого бы вы хотели видеть рядом с собой?

Вот уж поистине легкий вопрос! Берци тогда отреагировал мгновенно:

— Конечно, Белу Мадьяри!

— Разумеется, Мадьяри! — без раздумий поддержал я напарника,— кто же лучше его готов к этому полету?

...На связи — наши дублеры, советские и иностранные журналисты, аккредитованные при Центре управления полетом.

Нам, советским космонавтам, вопросы зачитывает Володя Джанибеков, а вопросы, предназначенные Берци, передает Бела Мадьяри.

— Каково ваше мнение о венгерском космонавте?

— Я думаю, из него получился хороший космонавт. С самого нашего старта он работал отлично. Быстро освоился в невесомости. Фаркаш умело справляется с экспериментами. Словом, если бы мне еще раз предложили полететь с ним в космос, я бы с удовольствием согласился.

А вот вопрос самому космонавту-исследователю:

— Отличаются ли впечатления о полете по сравнению с тем, как вы его представляли на Земле?

— Да, отличаются! Все оказалось не так страшно. В период тренировок Валерий Кубасов много рассказывал мне о космосе. Честно говоря, я с тревогой ждал встречи с невесомостью. Но все прошло отлично, и мне кажется, что давным-давно живу на орбите.

— Неплохо говорите по-русски,— сделали комплимент Берталану корреспонденты. — Ну а своего командира научили хоть нескольким венгерским словам?

— Чоколом! — отвечаю я приветствием по-венгерски.

— Как на борту сочетается работа с отдыхом? — спрашивают у меня.

— У нас очень мало свободного времени. В короткие минуты отдыха, что бывают в конце суток, делимся впечатлениями о проделанном, слушаем музыку. Кстати, музыку мы все любим слушать и во время работы: нисколько не мешает проведению операций!

— На борту имеется видеомагнитофон,— включается в разговор Берталан,— и очень много кассет к нему. Но «Днепры» показали нам пока только один фильм — некогда, все время уходит на эксперименты, наблюдения.

Кстати, наконец-то сегодня Берталан сделал снимок Венгрии. И хотя это был лишь краешек территории, все равно космонавт-исследователь доволен: ведь трасса орбитального комплекса проходит так, что съемка эта первоначально не планировалась. И вообще Берталан в полном восторге.

— Это чудесно! — отвечает он на вопрос оператора Центра управления полетом о том, как выглядит из космоса Земля. — Глаз не оторвешь. Краски нашей планеты!.. У меня не хватает слов, чтобы описать все по-русски...

— Говори по-венгерски! — под общий хохот замечает Валерий Рюмин.

— Последний раз вы были в космосе пять лет назад. Изменился ли за это время вид Земли из космоса? — задают мне вопрос.

— Сразу трудно заметить что-то вполне конкретное,— отвечаю я, глядя в объектив телекамеры,— но одно определенно можно сказать: загрязнение природной среды усилилось.

— Вы уже второй раз летаете на «Салюте-6»,— спрашивают журналисты Рюмина,— помогает ли прежний опыт?

— Опыт — незаменимая штука,— отвечает Рюмин,— я лично чувствую, чем больше летаешь, тем легче работается!

Когда остается несколько минут до конца отведенного для пресс-конференции первого сеанса связи, Владимир Джанибеков неожиданно предлагает нам задать и свою очередь вопросы журналистам.

— Как в Венгрии встретили полет своего первого космонавта? — сразу принимаю я эстафету.

— С огромным энтузиазмом,— отвечает за корреспондентов Бела Мадьяри. — В газетах фотографии, репортажи, статьи. Венгрия следит за вашим полетом.

Бела, как видно, не растерялся и выручил всех журналистов. После этого я задал нашим журналистам еще два вопроса:

— О чем бы говорили, рассказывали журналисты, если бы оказались в космосе? Кого бы они взяли с собой, если бы в корабле было три места, а на борту уже находились два их коллеги?

Журналисты запросили тайм-аут, заявив, что на эти вопросы они смогут ответить только завтра. Мы согласились.

В ожидании следующего сеанса связи раскладываем на борту орбитального комплекса предметы-символы. Рядом с флагами — гербы СССР и ВНР, миниатюрные издания «Интернационала», «Декрета о мире», «Конституции ВНР», вымпелы и значки, памятные медали в честь полета; маятник Этвеша — гравитационный вариометр,— служащий для разведки полезных ископаемых, пачку конвертов и штемпели специального гашения.

Во втором сеансе связи наш международный экипаж рассказал о тех символах, которые мы взяли с собой в космос. Берталан Фаркаш показал флаги и гербы наших стран, макет монумента «Освобождение», воздвигнутого на горе Геллерт в Будапеште. Фигурка солдата на этом макете выполнена из золота. Показали мы и макет Чепельского телеграфа, который принял в 1919 году приветствие Владимира Ильича Ленина революционной Венгерской республике. Филателистов, наверное, очень заинтересовало сообщение о том, что некоторое количество конвертов мы погасим на борту венгерскими и советскими штемпелями.

Перед телекамерой появляется забавный медвежонок в скафандре. Мы видим его и на своем мониторе.

— Это герой наших детских телепередач! — поясняет Берталан,— он очень хорошо подружился с невесомостью. Видите, как весело кувыркается!

Вместе с ним на борту и олимпийский мишка.

— Ты своего плохо кормишь,— журит Берталана Джанибеков,— он меньше нашего!

— Просто он еще молодой,— смеется Берци,— и не такой опытный космонавт, как ваш медвежонок.

Продолжаются вопросы. Мы подробно рассказываем о приборах.

Еще в начале пресс-конференции журналисты спросили меня:

— В чем преемственность научных экспериментов, подготовленных учеными социалистических стран?

— Преемственность эта заключается в том,— поясняю я,— что сейчас мы выполняем не только советско-венгерские эксперименты, но и продолжаем те, что проводили международные экипажи до нас. Это, например, чехословацкий эксперимент «Оксиметр», эксперимент ГДР «Аудио», болгарский — «Спектр», польские эксперименты... Каждый международный экипаж, побывав на борту орбитальной станции, оставил здесь приборы, с которыми работал. Те, кто полетит позже, продолжат исследования с помощью этой же аппаратуры.

Болгарское телевидение просит подробнее рассказать, как экипаж работает с прибором «Спектр».

— Очень хороший прибор,— говорит Берталан Фаркаш,— с ним удобно работать, функционирует он надежнo. Спасибо создателям «Спектра»! Мы надеемся, что полученные результаты будут интересными. Надо отметить, что с помощью прибора «Спектр» международный экипаж проводит весьма обширную программу исследований. В эксперименте «Заря», например, изучались спектральные характеристики атмосферы на восходе и заходе Солнца, когда оно просвечивает большую толщу воздушной оболочки нашей планеты.

— Как видите,— говорим мы,— хотя с нами и нет болгарского космонавта, идут эксперименты, подготовленные учеными Болгарии, других стран. Эстафета братства продолжается!

— Теперь весьма деликатный вопрос,— предупреждает Центр. — Ходят слухи, будто Валерий Рюмин уговаривает Берталана сбрить усы. Женская общественность Венгрии встревожена. Поступают телеграммы протеста. Внесено встречное предложение — Рюмину отпустить усы! Просим внести ясность.

— Это я напутал! — выкручивается Рюмин. — Оказывается, между «Орионами» был такой уговор: Фаркаш сбривает усы, если Кубасов их отращивает. А Валерий еще пока не собирается, так что успокойте женщин!..

На станции веселое оживление.

— А вообще-то мы подумаем,— добавляю я на правах одной из участвовавших в заключении «договора» сторон.

Еще перед стартом я заметил Берталану в разговоре:

— Тебя не смущает, что Георгий Иванов был первым космонавтом с усами, и вот, как видишь, случилась неудача. Боюсь, может, и в самом деле усы — плохая примета?!

Берци нехотя, но все-таки пообещал сбрить усы на станции.

И вдруг такое ходатайство в защиту, да от кого — от женщин. Надо что-то решать.

— А это земля — земля моей родины: немного, всего крошечный пакетик,— с гордостью показывает телезрителям Берталан.

Пожалуй, это действительно первая земля, побывавшая в космосе.

— Какая она, Берталан? — спрашивают из Центра управления полетом.

— Дорогая, очень дорогая и любимая земля! — по голосу Фаркаша нетрудно догадаться, какие трогательные чувства испытывает он в этот момент.

Плывет над планетой космический дом. Наша беседа подходит к концу.

— А если бы вам встретились представители какой-нибудь внеземной цивилизации, как бы вы с ними объяснились? — задают вопрос Леониду Попову.

— Есть только один язык, доступный пониманию другой цивилизации,— язык мира и дружбы.

Наверное, это действительно так!

Вот и закончилась пресс-конференция. Собираем флаги, гербы, фигурки, миниатюрные книги на венгерском языке.

Сегодня мы выступаем не только в роли интервьюируемых, но и как орбитальные почтмейстеры: нам предстоит проштемпелевать конверты космической почты и, кроме того, оставить на них свои автографы. Установить на штемпелях дату гашения — минутное дело. Теперь надо приготовить подушечку, с помощью которой наносится красящий состав. Но где она? Что-то не видно.

— Ребята, не попадалась вам новенькая подушечка, ее должны были прислать?

— Вроде не было ее в посылках,— отвечает Попов,— надо спросить Землю.

— Посылали, это точно,— следует подтверждение. — Если не найдете, не знаем, чем ее и заменить... Почтовики говорят, что красящий состав в подушечке разбавляют керосином, но где вам его взять? А еще они советуют использовать материал из авторучек...

— Из авторучек? — в каком-то озарении переспрашивает Берци. И тут же:

— А пасту, пасту из шариковых ручек или фломастеров можно?

— Из шариковых, наверное, можно, из фломастеров нe стоит — жидковато получится.

— Сложная проблема,— резюмируем мы.

— И в самом деле непростой вопрос,— соглашаются в Центре. — Может быть, сами что-нибудь придумаете, а?

— Шариковые ручки-то у нас под давлением,— не знаю только, для кого поясняю я. — Если распилить стержень, паста разбрызгается...

— А вы попробуйте водить стержнем по штемпелю,— советуют в ЦУПе.

— И получится просто капля...

— Ваша правда. Распиливать нельзя, а то выкраситесь с ног до головы...

— Ничего, у нас через недельку банный день,— отвечает «Днепр-1».

— Вопрос оказался серьезнее, чем мы думали. Почему-то считалось, что подушечка у вас есть.

— А кто нам ее дал?

— Да вот выяснилось, что никто.

Видно, Земля посчитала проблему исчерпанной и немного погодя справилась у Лени, готов ли автомат «Строка» принять телеграмму. Отвечаем утвердительно и принимаем следующий текст:

«Космонавтам Кубасову и Фаркашу. Коллектив ЦНИИ физики Венгерской Академии наук поздравляет вас, желает вам дальнейшей успешной работы. Надеемся, что «Пилле» работает хорошо».

— Спасибо, «Пилле» работает действительно хорошо,— отвечаем мы физикам, создавшим для замеров на борту доз космического излучения легкий, помещающийся на ладони прибор. Он в полной мере оправдывает свое название: «пилле» — по-венгерски «бабочка».

— Наша смена заканчивает с вами работу. Напоминаем: в следующий сеанс связи у вас телерепортаж о символической деятельности...

Следующая смена, еще «свеженькая», начинает сеанс с шутки:

— «Днепры», тут ваши жены в один голос предлагают сделать все наоборот: «Орионов» оставить на станции, а вас вернуть на Землю, отдохнете в профилактории недельку, потом снова на борт...

— Да ведь «Орионы» не согласятся, да и нам тяжеловато будет на Земле — так и проведем недельку в реадаптации.

— Начинаем символическую деятельность,— сообщаю в Центр. — Взяли штемпели... Вот, гасим конверты...

— А чем? — уже узнав о наших затруднениях, интересуется новая смена.

— Выкрутились,— уклончиво отвечает Попов. — Валера придумал... Вы нам лучше музыку дайте...

— Через десять секунд будет вам музыка. Из «Белоснежки и семи гномов» годится?

Покончив с конвертами, подписываем свидетельства о полете международного экипажа на борту орбитального комплекса. Оно гласит:

«Настоящим удостоверяется, что в соответствии с соглашением о сотрудничестве между странами — участницами программы «Интеркосмос» в период с 26 мая по 3 июня 1980 года на борту орбитального комплекса «Салют-6» — «Союз-35» — «Союз-36» выполнен полет международного экипажа в составе граждан СССР и ВНР, в ходе которого проводились исследования в интересах науки и народного хозяйства. Члены международного экипажа — космонавты...»

Расписываемся на 20 таких свидетельствах. По одному достанется каждому из нас. Мой экземпляр в память об этом полете займет свое место на стене рабочего кабинета — рядом со свидетельством о первом в истории международном космическом полете по программе «Союз» — «Аполлон»...

Берци теперь предстоит вести телерепортаж для соотечественников, и он не может скрыть некоторого волнения.

— Берталан,— просят для начала с Земли,— продемонстрируйте нам, как вы плаваете в невесомости.

Берци с удовольствием выполняет это пожелание — плавает, кувыркается, крутит сальто. Бела Мадьяри, наблюдающий пируэты на огромных ЦУПовских телеэкранах, спрашивает:

— У вас что, на борту холодно и ты греешься унтятами?

— Просто они ему очень приглянулись,— отвечаю за Берци. — Вот он и не расстается с ними. А на мне обычные полетные туфли.

— У нас здесь 25 градусов,— объясняет Берталан. — А унтята мне с первого дня понравились — очень мягкие, двигаться в них очень удобно, а туфлями еще заденешь что-нибудь...

— Опасается окно высадить,— комментирует Рюмин.

— Вот именно, а в унтятах, если и толкну кого невзначай, не больно,— на полном серьезе поясняет Фаркаш.

— А синяков у тебя нет?

— Пока нет, надеюсь, и в оставшиеся двое суток обойдется без столкновений...

Берци рассказывает о своих впечатлениях, о том, как выглядит отсюда наша планета, его родная Венгрия.

Пока Берталан красовался на экране, взвесив все «за» и «против», единодушно решаем подвергнуть его гусарские усы косметической операции, то есть просто подстричь. Тем более что в нашей насыщенной программе образовалось небольшое «окно». Отлавливаем брыкающуюся «жертву» (благо не очень сопротивляется), тащим к креслу, фиксируем, чтобы не уплыла. Обреченный Берци уже, видимо, смирился с насилием, и мы теперь можем спокойно подбирать парикмахерский инструмент. Первым делом вооружаемся пылесосом, без него в космосе не обходится ни одна подобная операция. Как признанного всеми нами специалиста по уборке станции, назначаем Попова ответственным за этот снаряд. У Рюмина работа более квалифицированная — ему орудовать ножницами, да не какими-нибудь, а самыми большими из тех, что есть на станции. Длиной они сантиметров под тридцать. Этим инструментом мне довелось резать стальной лист, чтобы изготовить дополнительные кассеты для кинокамеры...

Дружно набрасываемся на несчастного Берци. Конечно, для полного сервиса не хватает белых крахмальных салфеток, халатов, но в целом мы действуем как заправские цирюльники. Я держу клиента за голову обеими руками, Валерий угрожающе водит перед лицом могучими лезвиями. На мгновение отвлекаюсь от клиента, тянусь рукой к кнопке дистанционного управления кинокамерой, чтобы запечатлеть эту картину.

Хищно щелкают ножницы, и Берци провожает скорбным взглядом уплывающие в пылесос волосинки. Черновая обработка окончена, и теперь я маленькими ножницами пытаюсь придать оставшейся растительности форму усов.

Берци как будто успокоился. Видимо, понял, что перед ним квалифицированные мастера-брадобреи, да и у инструмента моего не такой уж страшный вид.

— Не волнуйся, целы твои усы, даже красивее стали. Когда вернемся на Землю, твоя Анико и не заметит ничего, если только мы ей кинофильм не покажем...

Берци доволен таким исходом: и слово сдержал, и при усах остался. Теперь на радостях он и сам решил выступить в роли космического парикмахера. Есть добровольцы? Мне еще рановато — перед самым стартом навестил парикмахера. Может, Валерия заставить: давно ведь на орбите?

Тот соглашается, но изображает, что очень напуган предстоящей операцией. Только мы уже опытнее: мигом скручиваем его, сажаем в кресло. Берци с ножницами наперевес мечется вокруг Валерия, Леня с великолепно отработанной реакцией поглощает пылесосом клочки волос. Под общий хохот снимаем эту сцену на пленку. Немногие могут похвастаться прической, сделанной на околоземной орбите, где каких-нибудь 20 лет назад и менее сложные вещи были проблемой!