ФЛОТСКАЯ ФОРМА

ФЛОТСКАЯ ФОРМА

Передо мной на столе лежит пожелтевшая от времени фотография. На ней — худенький смуглый мальчик в военно-морской форме. Он смотрит пристально на меня, как будто хочет сказать: «Что, не узнаешь?» Внимательно вглядываюсь, ищу знакомые черты и не нахожу, их. А ведь это — я. Мне четырнадцать лет. Только вчера получил эту форму. День ушел на подгонку и вот…

— Вам сколько фотографий? — вежливо спрашивает фотограф, пожилой, невысокого роста, в чесучовой куртке. — Три хватит?

Но, заметив, как я вспыхиваю от смущения, торопливо добавляет:

— Ах нет, конечно же, шесть штук. Не так ли?

— Если можно, — заикаясь, говорю я и чувствую, становлюсь совсем пунцовым, — то двенадцать.

— И то правильно, — одобряет фотограф. — Двенадцать — хорошее число, дюжина.

Он долго колдует у фотоаппарата, большого деревянного ящика, привинченного к треноге, и наконец обращается ко мне:

— Смотрите в объектив, не шевелитесь.

Я замираю, кажется, он вот-вот скажет: «А сейчас отсюда вылетит птичка». Но пожилой фотограф серьезен. Он плавно снимает колпачок с объектива и через секунду-другую театральным жестом водружает его обратно.

— За фотографиями завтра, молодой человек, с пятнадцати до восемнадцати.

Итак, я уже в военно-морской школе. Иногородние живут в кубриках, отведенных для юнг на втором этаже, а мы, горожане, пока дома, что меня радует. Еще бы! Ведь можно утром, когда соседи собираются на работу, пройти на виду у всех в морской форме, с до блеска надраенной бляхой, в бескозырке, стараясь принять независимый вид, как будто ничего особенного не случилось.

— Эх ты, да ведь это ж соседский Мишка! — удивленно восклицает Тамара Петрова, мать моего товарища по школе, Леньки, или, как все его зовут, Ляки. — Уж не в море ли ты собрался, парень?

— Нет, тетя Тамара, — солидно отвечаю я. — Пока не в море, но-о-о…

Я даю понять, что и до этого уже совсем недалеко.

— Ишь ты, — весело всплескивает она руками, — этакую шантрапу в море берут.

Делая вид, что последних слов я не слышал, убыстряю шаг и выхожу на улицу.

Нет, что ни говори, а морская форма — это блеск. Вот только одна деталь меня крайне смущает. Это — ленточка на бескозырке. Она и красивая, и с четкой золотой надписью по околышу: «Военно-морская спецшкола», и лишь одного нет — лент. Тех двух, крылатых, с золотыми якорями, что вьются за плечами и обращают на себя внимание любопытных прохожих, малышни к конечно, девушек. А вместо них сбоку, у правого уха, тщательно приглажен, чтобы не оттопыривался, черный муаровый бантик.

И не надо слов и заверений. Всем понятно, что это идет юнга.

Мы спали и видели бескозырки с настоящими лентами — и самым изобретательным и нетерпеливым правдами и неправдами удавалось раздобыть ленты, на которых гордо сверкали имена прославленных кораблей флота: «Аврора», «Октябрьская революция», «Марат». Когда мы выходили в город в увольнение, то надевали их поверх штатных. Удалось и мне достать красивую ленту с надписью: «Морпогранохрана НКВД». Лента была длинная, и это вызывало у меня особую гордость.