Сергей Поляков ПРОБИЛО! Рассказ

Сергей Поляков

ПРОБИЛО!

Рассказ

Бобышев в тот день был «из ночи». Он только что вернулся с дежурства (Славка работал в чугунолитейном слесарем-ремонтником), поставил на плиту подогревать на малом газу остатки вчерашнего ужина и собирался выгулять собаку. Пальма, чистокровная сибирская лайка, от нетерпения виляла хвостом, мешала подцепить к ошейнику поводок, повизгивала. Бобышев оттянул защелку, открыл дверь и чуть не столкнулся носом к носу с дядей Петей Ивановым, пенсионером.

— Переодевайся, — немощно просипел дядя Петя, — сток опять забило. Надо, Славка!

«Надо так надо», — подумал Славка, спускаясь с собакой во двор. Смена ему сегодня выпала тяжелая: кто-то то ли нарочно, то ли машинально закрыл на выходной вентили, и замерзшая за ночь вода разорвала батареи. Бобышеву и еще двум слесарям пришлось возиться с ними всю ночь. Славка думал с утра залезть в постель и как следует, всласть выспаться, тем более что жена с вечера ушла с детьми к теще — и вот на тебе, не было печали.

На улице было холодно, ветер сбивал с карнизов снег, начиналась метель. Вокруг темного пятна уличного колодца роились мужики. Наверняка снова, как прошлой осенью, забило тряпьем сток. Мужики глядели на мутную воду с плавающим поверху мусором и обсуждали событие.

— Бабы это виноваты, — голосом обладателя тайны рассуждал Семен Никитич Зайцев, весьма бодрый, крепкого сложения пенсионер. — В прошлый раз сколько тряпок вытащили? И колготки, и эти, как их…

— Кто-то бюстгальтер спустил, — поддержали Семена Никитича мужики.

Народу возле колодца набралось уже много: с десяток пенсионеров, корреспондент местной газеты, худощавый стеснительный дядечка, бухгалтер горторга Прохоров, начальник строительного участка Геннадий Иванович Свистунов — матерый, с крупным лицом мужчина, маячили еще какие-то незнакомые Славке люди…

— Надо бы зондом попробовать проковырять. — Полемика вокруг забитого колодца мало-помалу приобретала конкретно-деловое направление. — Сантехника не мешало бы позвать.

— А вот Славка-то, — сказал кто-то из толпы, и все сразу заоглядывались, словно впервые увидели Бобышева. — Мастер. Можно сказать, кандидат наук в этом деле.

— Надо так надо, — сказал Славка. — Пойду переоденусь.

Когда Славка в телогрейке, болотных сапогах и рукавицах снова спустился во двор, там вовсю раздавался голос управдома Семена Леонтьевича Борисова. Этакого шустрого пузатенького низенького роста человечка с писклявым бабьим голосом и лицом, на котором не росли ни борода, ни усы. Мужики почему-то заглазно звали управдома «двухснастным». Леонтьич стоял на вихляющемся под ним осиновом чурбаке и читал что-то вроде короткой лекции.

— Вот, к примеру, взять Бобышева, — услышал Славка, подходя поближе. — Знаете, что он натворил два месяца назад? — Управдом сделал паузу, чтобы слушавшие вспомнили.

Бобышев пришел тогда из ночной смены — их снимали на ликвидацию аварии в городе, сложил замочить в ванну грязную одежду, открыл краны и, сев на кухне, заснул. Управдома, влетевшего в квартиру Славки, чудом тогда не искусала собака. Бобышеву пришлось белить у Леонтьича и платить за подмоченные кресла: тот грозился подать в суд.

«К чему это он про затопление-то?» — подумал Бобышев.

— Он же заплатил тебе, — заступились за Славку мужики. — Побелил — чего еще?

— Не во мне дело! — Управдом, казалось, только и ждал этой реплики. — Вода могла бы потечь ниже, затопить других… Ладно, я оказался дома. Вот к чему приводит халатность. Так и теперь — кто засорил сток? — Леонтьич нашел среди слушавших Бобышева и уставился на него.

— Я, что ли? — с вызовом сказал тот. — У нас и дома-то никого всю ночь не было.

— Я не говорю, что ты. — Со своего чурбака управдом смотрел на Славку очень смело. — Не говорю. Но тоже — чья-то халатность. Товарищи, мы будем строго наказывать…

— Ладно, хорош. — Мужики были не особенно настроены в выходной день слушать на ветру речи управдома. — Ты дело говори.

— А чего? — Управдом и этой реплики, казалось, ждал. — Надо канал прочистить, и все. Зондом не получится, даже и пытаться нечего, надо штангами из соседнего колодца продавливать. Только вот кто в колодец полезет? — И снова, не мигая, посмотрел на Бобышева.

— Почему я? — Тот выдержал его взгляд. — В прошлый раз лазил — всю телогрейку измарал. Баба неделю пилила.

— Да будет вам, — снова оборвал спорщиков чей-то властный голос. — Пошли пробовать.

Кто-то начал прощупывать зондом вход в сток, поворачивал его вокруг оси, стали вводить один конец в канал; часть мужиков пошла к соседнему колодцу караулить, не пойдет ли вода. Славка закурил, поглядывая, как мужики что-то советовали крутившему зонд, отаптывали снег вокруг колодца, ходили в подвал за штангами…

«Деловые — спасу нет, — думал Славка, наблюдая эту мелкую, показушную возню. — Только в колодец никому лезть неохота». Он вдруг некстати вспомнил, что забыл накормить Пальму — спутали все утро.

— Ну, кто смелый? — снова спросил Леонтьич, когда мужики вытащили бесполезный зонд. — Энтузиасту, как и в прошлый раз, из фонда кооператива пять рублей.

Мужики разом загудели. Энтузиастов лезть в грязный колодец не находилось. Предложение о жребии тоже было отклонено; кто-то жаловался на радикулит, кто-то на седалищный нерв; посмотрели было на Геннадия Ивановича, да тут же отвели глаза: начальство.

Пенсионеры, не пригодные к тяжелому труду, воинственно осудили мужиков.

— Витька, ты-то чего артачишься?

— Пусть специалист лезет. А то сделаешь что-нибудь не так. И снова все посмотрели на Бобышева.

— Давай, Славка, — подтолкнул Бобышева к колодцу управдом. — Ты — мастер, тебе и карты в руки. Надо.

— Надо так надо. — И Бобышев полез в колодец. — Не привыкать.

Там, за завесой поднимающегося тумана, журчала вода из соседнего дома. Из кооперативного стока ничего не бежало. Бобышев осмотрелся хорошенько в колодце, приноровился и ввел штангу в канал. Этакий полуметровый стальной прут с конусным набалдашником на конце. Дядя Петя пристроился подавать штанги, Славка привинчивал очередную к той, что уже торчала из канала — дело пошло.

— Давай, давай! — ржавым буравчиком сверлил голос Леонтьича. И уже потише, отвернувшись от колодца, мужиками: — Работать — и дурак сможет. А вот организовать… И чего было отказываться: и тепло там, и не дует, и… Не то что тут: в полушубке мерзнешь. Нас надо… пожалеть. — И, подмигивая мужикам, ковылял к другому колодцу, где на страже, не пойдет ли вода, стояли еще несколько человек.

«Зудит, зудит», — Бобышева раздражал голос Леонтьича. Однажды, еще на первых порах, когда только вселились, тот проводил собрание, так в протоколе от пункта «а» до «ы» дошел. Почему именно его поставили управдомом? За то, что говорить умеет да везде нос сует?

В густых взрывах смеха, что сквозь завывания вьюги доносились сверху, Бобышев спиной, затылком чувствовал некую насмешку над собой, и надо было как-то ответить на насмешку, но ему, устроившемуся в наиболее выгодном для работы положении, чтобы легче вводить штанги, было не до того, да и голоса, наверное, не хватило бы крикнуть что-нибудь мужикам.

Славка взял следующую штангу, привинтил ее к другой, торчащей из канала, и начал вводить, осторожно помогая ключом. Но штанга пошла туже, Бобышев, уже не жалея телогрейки, уперся в стену колодца. Штанга словно в кирпич уперлась, дальше не шла.

«Он все знал с самого начала! — вдруг дошло до Бобышева. — И весь спектакль затеял для того, чтобы именно мне лезть в колодец. И как ловко — и про «затопление» помянул, и пальчиком в мою сторону тыкал…»

И Славка так давнул на штангу газовым ключом, что она полностью прошла вперед. «Сломалась, что ли?» — успел подумать Бобышев. Из дыры хлынула по стоку вода. Он отпрянул, хотел схватить ключ, но тот уже был затоплен. Вода прибывала удивительно быстро.

Славка послал дядю Петю за лестницей, а сам, упираясь в стены колодца ногами, поднимался наверх.

— Ну, что, пробило? — Сверху, приглядываясь к темноте, замаячила физиономия Леонтьича. Он бдительно следил за тем, чтобы не прозевать победный момент, когда все будет сделано.

— Пробило! — Славка дальше плохо сознавал, что делал. Он подтянулся повыше и вдруг двумя пальцами, как клещами, схватил Леонтьича за нос. — Хочешь сюда?

— Ты чего, сдурел? — загундосил вполголоса тот. — Пусти дос… выселю… выселим…

— Выселишь, — успокаивал управдома Славка, а сам тянул его за нос все ниже. — Только сначала я тебя сюда… вселю.

Мужикам, стоящим неподалеку, и в голову не приходило, что у колодца творится неладное. Со стороны казалось, что Леонтьич, свесившись наполовину вниз, дает какие-то очень ценные рекомендации.

— Славка, я заплачу, — уже без прежнего гонора уговаривал Леонтьич слесаря и в доказательство вытащил откуда-то смятую бумажку, неловко сунул ему в руку. — Держи…

— Что? — Славка опешил от неожиданности и выпустил Леонтьича. На воду упала смятая десятка. — Ну, ты и гусь…

Но Леонтьича уже и след простыл — сверху осторожно спускал лестницу дядя Петя.

— Молодец! — кричал через минуту сквозь ветер, как ни в чем не бывало, Леонтьич. Он сделал было движение навстречу жмурившемуся от яркого света Славке, чтобы пожать ему руку, но вовремя опомнился.

Пальма встретила Бобышева радостно, с налета хотела было лизнуть его руку, но испуганно отскочила, за-принюхивалась. Она укоризненно взглянула хозяину в глаза и, когда он нагнулся, чтобы снять сапоги, подошла и толкнула его в щеку влажным носом.

— Пальма… человек… — Бобышев поскорее освободился от грязных телогрейки и штанов. — Так и не сходили нынче на охоту ни разу. Испортишься ты взаперти. И погладил лайку по голове, как гладят маленьких кротких детей.

Спать, он знал, все равно не удастся, снова будет ворчать жена: к матери ее помочь не вытащишь, а тут чуть ли не сам вызвался, да и можно понять — одежду-то ей стирать, жене…

Славка вспомнил мужиков, что умело, словно так и надо, увильнули от грязной работы, скользкий нос управдома — и ему еще раз захотелось вымыть руки с мылом. Он бросил в ванну грязную одежду, открыл краны, но и это его не успокоило.

— Пальма… — приласкал собаку Славка. И, словно чего-то ища в глазах лайки, все глядел на нее, так что та беспокойно заерзала и тоненько тявкнула. — Пальма… человек. А они… собаки. — И Бобышев погрозил вниз, где жил управдом, пальцем.

Тонко свистела за окном вьюга, в ванной уютно журчала вода.