На церкви
На церкви
На следующее утро кто-то громко постучал в наши ворота. Отец открыл калитку. На улице стояли наши родственники — дед Карпо и бабка Софья. Были они грустные, с покрасневшими глазами. Их старший сын Николай, чубатый казак лет тридцати, одной рукой держал за повод оседланного крепкого, приземистого меринка, а другой обнимал плачущую жену.
— Илюша, — сказал дед Карпо печально, — провожаем вон Николу своего… Хочет с тобой проститься…
— Саша, — позвал меня отец, — пойдем проводим дядю Колю.
Николай легко подхватил меня под руки и усадил в седло. Не отпуская поводьев, он повел лошадь, а я сидел на ней, покачиваясь в седле, с торжествующим видом оглядывался по сторонам. Очень уж мне хотелось, чтобы в эту минуту меня увидели мои приятели. Но, как нарочно, ни одного из них в это время не было на улице.
Шагая рядом с моим отцом, дед Карпо размахивает узловатыми, огрубевшими от работы руками.
— Вот, — слышится мне его глухой, дребезжащий голос, — идет, стало быть, наш сынок Николаша на геройство… Царя-батюшку защищать от иродов-люцинеров… Ведь, могёт быть, и не сладко там придется… Могёт, и головушку свою сложить…
— Типун тебе, старый, на язык, — отмахивается от него бабка Софья. — Что ты гутаришь-то непутевое…
— А что ты, бабка, — оборачивается к ней старик, — разе ж не понимаешь?.. Они ж ведь, люцинеры-то, злые, страсть какие… Чуть чего, из-под угла — раз!.. И ваших нет. Крышка!.. Вот, когда я был…
— Ты опять, никак, про турок? — подозрительно подсмотрела на него бабка Софья.
— Да я бы хотел рассказать, как я однова…
— Дома мне расскажешь, — отрезала бабка Софья, — Зараз об этом некогда гутарить.
Дед Карпо, обиженно поджав свои сухие губы, замолк.
На площади казаки выстраивались в походную колонну.
Николай снял меня с лошади, расцеловался со всеми провожавшими и, легко вскочив в седло, поскакал становиться в строй.
* * *
Станичный атаман уговорил моего отца за пять рублей слазить на купол церкви и укрепить крест. Это была очень трудная и опасная работа. Редкий человек взялся бы за нее. Но отец не побоялся, согласился.
В назначенный день площадь около церкви заполнилась народом. Устремив взоры на купол церкви, собравшиеся казаки и казачки оживленно обсуждали предстоящее событие. Я с ребятами шнырял в толпе и прислушивался к тому, о чем говорилось вокруг. Одни уверяли, что моему отцу ни за что не добраться до креста. Другие — что, быть может, он и доберется до него, но укрепить не сумеет. Лишь немногие верили в успех. А какой-то подвыпивший казак с серебряной серьгой в правом ухе, расхаживая от одной группы казаков к другой, доказывал:
— Разобьется, истинный господь, разобьется он… Будем ныне хоронить Илью Петровича… Хе-хе-хе!.. Помянем!.. Ей-богу, поминки устроим…
Я так возненавидел этого казака, что готов был наброситься на него с кулаками.
— Да шут с ним, — утешал меня Кодька. — Пусть болтает. Ведь он же пьяный… Смотри, зараз дядь Илья полезет, вот по той лестнице на крышу…
Гомон толпы оборвался. Все смотрели на церковную паперть, где, как герой дня, появился мой отец, сопровождаемый атаманом, его помощниками, священником, дьяконом и наиболее почетными стариками.
До чего ж мне хотелось сейчас подбежать к отцу и показать всем, что этот человек, на которого все взирают с таким любопытством, мой отец. Мой! Как я гордился им! Но, увы! Подойти к отцу я стеснялся, да меня бы и не пустили к нему полицейские, стоявшие у ворот церковной ограды. Они никого не пропускали в ворота…
Как порыв ветерка, из конца в конец по толпе пронеслось:.
— Полез!.. Полез!..
Все замерли, напряженно следя за тем, как уверенно и проворно взбирался мой отец по лестнице… Я тоже смотрел на него. Вот он взобрался на крышу и смело зашагал по ней. Железо гремело под его ногами.
Он подошел ко второй лестнице, заранее приставленной к куполу, попробовал, прочно ли она стоит, и уверенно и быстро стал взбираться наверх.
С земли отец казался маленьким, совсем крохотным.
Вдруг случилось что-то ужасное. Сердце мое оборвалось. Я пронзительно крикнул:
— Папа-а!
В толпе многие женщины завизжали в испуге.
А произошло вот что: добравшись по лестнице до купола, отец протянул руку, чтобы ухватиться за цепь, которой была обмотана шейка купола, лестница качнулась, и он чуть не полетел вниз, но успел ухватиться за конец цепи и удержался.
Толпа, как один человек, вздохнула облегченно.
— Разобьется, истинный господь, разобьется, — упрямо твердил пьяный казак. — Будем ныне поминки справлять по Петровичу…
— Да иди ты к дьяволу, дурачина! — закричали на него. — Что каркаешь-то зря…
Отец поднялся на купол. С минуту он отдыхал, рассматривая толпу. А затем стал подниматься к позолоченной главе, чтобы всунуть там покосившийся крест в основание и закрепить его проволокой, но снова не удержался и покатился вниз… Снова раздались крики ужаса. Я закрыл глаза…
Кодька весело проговорил:
— Да и молодец же твой отец, Сашурка!.. Ей-богу, молодец! Упал ведь он, покатился по крыше… Ну, думаем, все… Блин из него будет. Ан нет… Хвать за цепь — и удержался…
Я со страхом глянул на церковь. Отец укреплял крест.
Толпа оживленно переговаривалась.
— Ну, быть ему теперь долго в живых, — весело говорил высокий старик с большой седой веерообразной бородой. — Дважды вновь на свет возродился…
— Да вот еще как он будет слазить-то, — проронил кто-то.
— Слезет. Слезать проще…
Лишь один пьяный казак, расхаживая по толпе, бубнил одно и то же:
— Разобьется… Истинный господь, разобьется… Справим поминки…
Но на него никто не обращал внимания.
Спускаться вниз отцу было не менее трудно, но все обошлось благополучно. На земле казаки встретили отца веселыми возгласами. Под крики «ура» стали его качать, а потом повели в кабак и напоили допьяна…
Дня через три отец уехал к Юриным.