НА ПУТИ К СОВЕРШЕННОЙ ЦЕРКВИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НА ПУТИ К СОВЕРШЕННОЙ ЦЕРКВИ

Я был воспитан в протестантской церкви в Миннеаполисе. Среди моих самых ранних желаний было желание следовать за Богом. Воскресная школа и посещение церкви были непременной частью воскресного утра. Даже недисциплинированные дети их редко пропускали. Сколько я себя помню, я никогда не отступал от веры в Бога. Мне лишь бывало временами скучно.

В начальной школе мы сидели вместе с родителями. Во время пребывания в средне–начальных классах «милые молодые люди», как нас часто называли взрослые, сидели вместе. И по мере того как мы становились старше, мы отодвигались все дальше и дальше назад.

В средней школе я был избран президентом молодежной группы. Это означало, что я должен был проводить молебны по воскресным вечерам, а я ощущал внутреннюю пустоту.

— Я даже не уверен, что я по–прежнему христианин, — сказал я своему другу, который был президентом в классе на год старше моего.

— Тебе далеко до меня, — ответил он. — Я вообще не верю, что есть Бог. — И он был одним из самых энергичных и активных ребят во всей конгрегации!

В 1956 году, по окончании средней школы, я поступил в университет Минесоты, Год спустя я вступил в братство и переехал в кампус. Дом братства непосредственно примыкал к нашему конфессиональному студенческому центру и я, помнится, поклялся что моей ноги там не будет, и сдержал свое обещание. Не то чтобы я не ненавидел Бога или даже церковь. Просто церковь перестала что–либо для меня значить. Она оставила царапину, которая не болела. Поэтому я перестал ее посещать. И никто ни разу не пришел за мной.

Кроме «Студенческого крестового похода в поисках Христа».

Местный представитель «Крестового похода» систематически выступал во всех братствах кампуса, в том числе и в нашем. Шел 1959 год и председатель нашего братства, римо–католик, в течение Великого поста приглашал вечером по понедельникам различных религиозных ораторов–проповедников для того чтобы поднять уровень духовной жизни в братстве. Команда «Крестового похода» была частью этой программы.

Новый обет

Когда я услышал как эти люди выходили и без смущения рассказывали о том, что значил для них Христос, их слова задели меня за живое. Моя подруга, Мерилин, за месяц до этого уже приняла твердое решение посвятить свою жизнь Христу, и я знал, что должен буду сделать то же самое. Я помог руководителю «Крестового похода» начать еженедельные занятия по изучению Библии в братстве. И спустя три или четыре недели, после вечернего изучения Библии, когда все ушли спать, я во время молитвы дал обет посвятить себя Христу. Я знал, что собираюсь действительно следовать за Ним, чего бы это ни стоило.

Вскоре, я даже не могу вспомнить было ли это до или после моего обета, я взял руководителя «Крестового похода» с собой в лютеранскую церковь, а он меня в свою независимую баптистскую церковь. Он заставил меня рассказать о моем недавнем обращении перед огромной группой учащихся воскресной школы. Еще более запоминающимся было утро, когда я уговорил его пойти со мной. Мы пошли в лютеранскую церковь в деловой части Миннеаполиса и прослушали, как мне казалось, прекрасную проповедь о жизни ради Христа. Когда мы выходили, он повернулся ко мне и сказал:

— Ну, а теперь в самый раз пойти домой и поесть.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Библия — это истинная пища для души и я до смерти проголодался, — ответил он.

— Ты хочешь сказать, что тебе не понравилась служба? — уточнил я.

— Просто в ней не было серьезной основы, никакого точного разбора Библейского текста, — сказал он, нахмурившись.

— Но ты слышал, что было сказано о Христе, — возразил я. — Мне это понравилось.

— Твоя интуиция усилится, когда лучше узнаешь Господа, — сказал он. — Мы должны обучать глубокому знанию Библии для того, чтобы возрасти в нашей вере.

Что я мог на это возразить? Я начал усердно постигать Новый Завет.

За несколько последующих месяцев усилилась моя любовь к Христу, и уменьшились симпатии к организованной Церкви. Хотя не каждый в «Крестовом походе» верил так, как наш руководитель, под его влиянием я пришел к отрицанию причастия и крещения как таинств, через которые мы получаем Божию благодать, и воспринял более личную веру в Бога.

Надо сказать, что год спустя я по моей собственной просьбе был перекрещен баптистским священником в Далласе. Я был уверен, что мое крещение в младенчестве не было «действительным».

Предпочтя сердечность, интимность и энтузиазм собраний в «Крестовом походе» сухости воскресных богослужений, я оказался на пути от моего прежнего опыта церкви без Христа к прямо противоположному: Христа без церкви. Только позднее мне было суждено обнаружить, что ни то, ни другое не способно довести до цели.

Тем летом я участвовал в конференции «Крестового похода» на окраине Твин Ситиз. Именно там я встретил несколько человек, с которыми мне предстояло служить Богу всю последующую жизнь. Дик Бэлью и его жена Сильвия прибыли на день позже из–за того, что их автомобиль сломался где–то между Техасом и Миннеаполисом. Он выступил и рассказал как ему удалось обратить гаражного механика ко Христу — прямо на месте. «Вот оно, — подумал я про себя. — Это как раз то, чему я хочу научиться».

Годы подготовки

К последнему году моего пребывания в колледже я решил посвятить свою жизнь священству, возможно даже в институциональной Церкви. В одно утро я переехал через реку в Сант–Паул и посетил кампус соседней конфессиональной семинарии. Там был старый профессор, известный своей высокой духовностью. Я пришел к нему и рассказал ему свою историю возрастания в Церкви, отпадения от нее и затем возвращения к вере во Христа в университете. «Я чувствую, что Бог призывает меня к священству и думаю прийти сюда для выполнения дипломной работы», — высказал я пожелание, закончив свой рассказ. Его глаза наполнились слезами. «Я молюсь о том, чтобы молодые подобные вам приходили сюда, — сказал он. — Но не приходите. Пойдите куда–нибудь еще. Здесь вас отвратят от всего, во что вы поверили». Я не знал тогда, что так называемый «протестантский либерализм», с которым мне пришлось впоследствии столкнуться, был в то время в расцвете во многих конфессиональных семинариях. Я поступил в Далласкую Богословскую Семинарию в Далласе, штат Техас, и, смею вас заверить, она не была либеральной!

Во время пребывания в Далласе я окончательно разрешил для себя вопрос о богодухновенности Библии. Мы узнали, почему именно она богодухновенна, что само Священное Писание говорит о себе, и как важно читать Писание и верить в его истинность. Во время этого первого года в семинарии Мерилин (теперь моя невеста) и я жили через улицу от Южного методистского университета, где она училась на первом курсе. Я стал проводить в этом университете программу «Крестового похода».

На следующий год мне предложили подумать о переезде в Чикаго с тем, чтобы начать «Крестовый поход» в Северо–западном университете в Эванстоне усовершенствовать управление чикагским регионом и набрать штат в Витон колледже. Я попросил секретаря Даллаской семинарии — ныне ее президента — Дональда Кэмпбела перевести меня в аспирантуру Витона чтобы оправдать уход из семинарии после одного года обучения. Он дал мне свое благословение, и летом 1961 года мы переехали в Виндл Сити, чтобы приступить к нашей работе.

Находясь в Витоне, я стал вновь разочаровываться в Церкви. Образование, полученное как в «Крестовом походе» так и в Даллаской семинарии настроило меня против всего, что имело сакраментальный или литургический оттенок. В Витоне было несколько «чудаков» или «бунтарей», которые носили очки в проволочной оправе, твидовое пальто спортивного покроя и отдавали предпочтение епископальной церкви. Большинство остальных склонялись к «Церкви Библии», все более распространявшейся в Америке. Меня в ней больше всего привлекала проповедническая деятельность и толкование Библии. И пение было, по крайней мере, энергичным и живым. Временами и Мерилин, и мне хотелось немного больше достоинства, может быть даже величия, в воскресных службах, но отказ от более выразительных и наполненных смыслом богослужений был платой за проповедование Библии.

Один из членов братства, перед тем как я покинул колледж, обвинил меня в «христианском консерватизме». Я испугался, когда он сказал это, так как почувствовал, что он мог быть прав. Но какова была альтернатива? Чем больше я узнавал о «либерализме» в церквях основных вероисповеданий, тем больше я опасался когда–либо променять проповедование Библии на красоту богослужения.

Время от времени мы с Мерилин посещали церкви различных конфессий, таких как евангелическая, лютеранская или пресвитерианская, и возвращались к мысли о более серьезном богослужении. Но мы воздерживались от соединения с ними, поскольку через восемь или десять кварталов оказывалась другая церковь той же конфессии, где пастор подвергал сомнению воскресение Христа или Его непорочное зачатие или другие фундаментальные основы христианской веры. Мы достаточно сильно познали реальность совместного пути с Христом, радость веры и любовь к Писанию, чтобы желать быть частью чего–либо неверующего, мертвого или скучного. Было захватывающе интересно осознавать себя идейным преданным христианином, и я решил, что ничто не должно мне в этом мешать. Проведя год в Витоне, мы переехали в Эванстон, чтобы целиком посвятить себя кампусу Северо–западного Университета в течении следующих шести лет. Мы встретили сильное сопротивление со стороны религиозной общины кампуса, которая восприняла нас как угрозу для сложившихся конфессиональных студенческих групп. Ни наши евангелические убеждения, ни наша внецерковная принадлежность не приветствовались. Тем не менее, к середине шестидесятых мы в конце концов преуспели в учреждении «Крестового похода» как признанной группы в кампусе Северо–западного.

Наши команды штатных сотрудников и студентов проводили свое время, выступая в различных коллективах кампуса и разговаривая со студентами о Христе в индивидуальном порядке — за кока–колой или кофе. Мы стали самой быстро растущей христианской группой кампуса. По отношению к нам стала проявляться некоторая терпимость, поскольку мы были намерены играть по правилам, но сильные богословские разногласия по–прежнему сохранялись. На нас смотрели как на похитителей паствы и фундаменталистов. Но евангелизм проникал в мою кровь; приведение людей ко Христу приносило невероятное, ни с чем не сравнимое чувство внутреннего удовлетворения и осязаемости результатов своего дела.

«Труба»

Каждое лето весь американский штат сотрудников «Крестового похода» собирался вместе для стажировки в Эрроухед Спрингз — неподалеку от Сан Бернардино в Калифорнии, где находился наш штаб. Те из нас, кто был областными и региональными директорами, стали неразлучны. После ведения одиночной борьбы в кампусах в течение всего года мы считали дни до того часа, когда сможем сделать вместе передышку в Эрроухед Спрингз для осуществления летней программы. Мы вместе ели, вместе играли в гандбол, вместе проповедовали, вместе купались и парились в бане и вместе изучали Писание.

После всего этого казалось, что когда мы раскроем Писание вместе, Святой Дух будет говорить с нами как с одним человеком, непрерывно низводя на нас благодать Божию и приближая к Церкви (мы называли это ожидаемое явление — «труба»). «Почему мы не являемся Церковью? — спрашивали мы себя. — Ведь согласно Новому Завету единственная вещь, которой положил начало Иисус — это Церковь». Нам нравилось то, что мы делали, но в книге Деяний имелась в виду именно Церковь, а не ее суррогат.

Лето 1966 года оказалось поворотным пунктом. Джон Браун был нашим новым национальным координатором; Дик Белью являлся руководителем восточного региона; у Джима Креддока был Юг; у Роберта Андруса — Запад, я отвечал за Север — район «большой десятки». В своем стремлении найти христианство Нового Завета мы решили этим летом встречаться каждое утро в 6.00 за завтраком в ресторане «Сейджес» в центре Сан Бернардино. К нам часто присоединялись Гордон Уолкер — африканский директор и Кен Бервен — наш Канадский директор. Мы ожидали что «труба» откроется и Бог заговорит с нами через Писание, чаще всего через Послания Апостолов.

Мы вчитывались в текст Нового Завета, обращая особое внимание на те места, где говорилось о благодати Божией и о Церкви. В то лето мы пришли к убеждению, что какую бы форму это ни приняло, в конечном итоге мы должны стать Церковью. Мы рассматривали Церковь как место, где будут явлены благодать и милость Божия. Мы считали, что каждый верующий имеет дары, которые он может привнести, что должно функционировать все тело Христово, а не только один или два оплачиваемых профессионала. Церковь должна была быть общинной.

Наше внимание привлек тот факт, что в Новом Завете Церковь начиналась в домах, что специальные церковные здания появились, по–видимому, не раньше третьего века. Хотя мы никогда не придавали слишком большого значения чудесам как таковым, каждый из нас тосковал по месту, где было бы возможно подлинное исцеление и могли быть произнесены истинно пророческие слова, где каждый член общины мог бы «служить своим даром». И мы хотели иметь дом, где каждый страждущий мог бы найти заботу и где «неблагополучные» члены общества были бы так же важны, как и все остальные. Чем больше мы погружались в Новый Завет, тем больше мы становились озабочены неполнотой нашего положения оторванности от Церкви.

Осенью 1966 года мы начали создавать в кампусах группы «мобилизации студентов», организованные в насколько возможно точном соответствии с нашим представлением о Церкви Нового Завета. Мы учили об общине, преданности Христу и совместной работе, но отказывались от осуществления на практике крещения и причащения. Эти группы получили самые различные оценки: от резкой критики со стороны некоторых представителей основных христианских конфессий до щедрой похвалы от тех, кто был настроен более радикально или мистически. Сами того не желая, мы оказались на пути конфликта с философией «Крестового похода». Это не могло продолжаться бесконечно.

Исход

В конечном итоге возник ряд причин, побудивших многих из нас покинуть организацию «Крестового похода» в 1968 году. Что касается меня, я чувствовал, что полностью исчерпал свои возможности в рамках этой организации. У меня пропал энтузиазм к внецерковной деятельности. Я хотел чего–то большего. Но позволю себе заметить, что даже по сей день я скорее предпочел бы проповедовать Евангелие Иисуса Христа в студенческом братстве или женской общине, чем в любом другом месте.

Мы ощущали недостаток свободы. Мы хотели отбросить все ограничения и делать «все что делали в первом веке» — крестить наших новообращенных, служить литургию и причащаться, более открыто выступать против зла. Короче говоря, мы больше всего хотели быть Церковью Нового Завета.

Именно так — Церковью Нового Завета! За долгие годы, в основном через изучение Писания и истории Церкви, страстное влечение к Церкви Нового Завета полностью захватило нас. Я со смущением вспоминаю один случай, поскольку он создает впечатление мессианства и высокомерия, что в некоторой мере вероятно справедливо. Но мы были искренни.

В один из дней 1967 года мы с Джоном Брауном ехали на поезде надземной железной дороги из Эванстона в центр Чикаго, и я сказал ему: «Ты знаешь, кто мы? Мы — реформаторы. Так же как Лютер и Кальвин мы хотим возвратить Церковь к тому, чем она должна быть». Он кивнул в знак согласия.

— Я не говорю, что мы находимся на их уровне, — уточнил я — и не хочу показаться самонадеянным. Но то, что мы на самом деле хотим сделать — это реформировать Церковь.

— Ты прав, — согласился он.

Другой причиной нашего ухода было то, что мы просто верили, что этого хочет от нас Бог. И именно это поддерживало нас в самые трудные дни нашего «исхода». Мы оказались перед выбором бросить нечто экономически надежно обеспеченное и к этому времени даже вызывающее некоторое восхищение, чтобы снова пуститься в путь, просто положившись на веру, и начать все сначала.

В феврале 1968 года я выступал в одном из кампусов Висконсинского университета в Ла Кроссе. Возвращаясь из студенческого клуба в общежитие, где я остановился в этот вечер, я ощущал специфическое внушение, спокойный негромкий голос, говоривший: «Я хочу, чтобы ты ушел». Придя в общежитие, я позвонил Джону домой в Калифорнию. «Я ухожу», — объявил я, не зная, что к этому добавить. Последовало долгое молчание на другом конце. Наконец он сказал: «Я тоже». На этой же неделе я отправил письмо с прошением об отставке. «Исход» начался.

Начало путешествия

Этим летом мы собрали столько бывших членов «Крестового похода», сколько смогли и начали проповедовать и рассказывать о Церкви Нового Завета — как мы ее себе представляли. Лютеранская Церковь в Ла Джолла, Калифорния, позволила нам воспользоваться ее помещениями. Мы не знали, как создать то, к чему мы призывали, но ничто не могло укротить наш энтузиазм. «Вот в чем причина того, что современный евангелизм не изменяет мир, — заявляли мы. — Он самозамкнут, не связан с Церковью. Люди не включены в Тело Христово. Их можно уподобить новорожденным младенцам, оставленным на чьем–то пороге в расчете на то, что они сами себя накормят и смогут позаботиться о себе».

Как–то утром я вышел из зала и увидел молодого человека, у которого на пуговице рубашки было написано: «Бог жив, но Церковь умерла». «Аминь, — сказал я себе, — не только новообращенные сбиваются с истинном пути, но и церкви настолько немощны, что не могут направить на него тех, которые приходят к ним. Церковь в плену у невидимого, современного Вавилона!».

Итак, мы пришли к тому, что ответом на наш вопрос является Церковь, но не любая церковь, с которой нам приходилось встречаться. Мы искали именно Церковь Нового Завета. И вскоре оказалось, что в таком же поиске пребывало бесчисленное множество других людей. Это было началом того, что по прошествии некоторого времени мы стали называть «поиском ускользающей совершенной Церкви!».

Легче всего было бы создать альтернативную организацию и «сделать как надо» на этот раз. Мы даже придумали название: «Товарищество университетских студентов–христиан». Мы предполагали превзойти все, что когда–либо делал «Крестовый поход» — и в свидетельстве, и в проповеди, и уж, конечно, в церковности.

Но, к счастью, «труба» была по–прежнему открыта. Ни у кого из нас не лежала душа к реализации этого плана. Одно было несомненно: мы должны были кормить семьи и у нас не было для этого той возможности, которую мы имели до сих пор. Поэтому большинство из нас решило заняться светской работой.

Самой трудной проблемой, с которой мы при этом столкнулись, было отношение общественности. Для наших прежних единомышленников это выглядело так, как будто мы оставили свое служение ради удовольствий и житейского благополучия. Дик Бэлью стал продавать кофе в Атланте. Джон Браун некоторое время руководил молодежным лагерем в Вашингтоне, а затем занялся покраской домов. Я оставался в Эванстоне в течение года, а на следующий год переехал в Мемфис работать в Мемфисском государственном университете.

Все мы пробовали свои силы в организации домашних церквей — попеременно с успехом и неудачей — и поддерживали связь друг с другом через переписку и по телефону.

Мемфис

К тому времени, как Мерилин и я прибыли в Мемфис осенью 1969 года, у нас было четверо детей. Мы купили большой старый дом в средней части Мемфиса, специально, чтобы иметь достаточно большую гостиную для христианских собраний.

Я был нанят в качестве директора по развитию университета и исполнительного вице–президента университетского фонда. Будучи главным образом связанной с расширением фонда, эта работа должна была обеспечить мне ежедневные контакты как с университетскими, так и с гражданскими руководителями. И, что более важно, на этом посту я находился в тесном контакте со студенческой средой.

В университете мы встретили группу из пятнадцати или двадцати студентов–христиан, которые держались вместе и которые, по различным причинам, не примыкали ни к одной из учрежденных в кампусе религиозных групп. Эти студенты разделяли наше расплывчатое представление о Церкви Нового Завета и желали, чтобы что–то было начато в направлении ее поиска. Воскресные вечера стали назначенным временем, а наш дом — назначенным местом. Почти единственным нашим твердым правилом было не приглашать новых людей. Будучи далеки от замкнутости в своем кругу, все мы чувствовали необходимость возрасти в нашем собственном понимании Церкви, прежде чем приглашать других принять участие.

Мерилин и я заключили соглашение. Мы не будем подбирать лидеров из студентов, как мы делали в «Крестовом походе». Пытаясь помочь войти в Тело Христово всем, кто к этому стремится, мы просто старались сделать себя доступными для всех и каждого, кто проявлял интерес к христианскому благовестию. Кажется странным, что к концу нашей трехлетней деятельности в Мемфисе среди тех, кто решил посвятить свою жизнь Христу, наряду с наркоманами, проститутками, беглецами из дома, хиппи были президент и вице–президент студенческого совета, президент братства, а также широкий спектр лиц, не принадлежащих ни к одной из перечисленных категорий. Несмотря на все ошибки, сделанные нами, одна вещь была для нас очевидна: во Христе возможно братство всего многообразия человеческих личностей. Разнообразие даров, разнообразие служения и разнообразие достижений, несомненно, могли бы гармонично сосуществовать в христианском сообществе.

Несмотря на наше намерение не расширять круг своей деятельности в Мемфисе, нам пришлось это сделать. Одна девушка из нашей воскресной группы говорила о Христе со своей парикмахершей, и та попросила ее окрестить. Затем она стала посещать наши воскресные собрания. Несмотря на наше несовершенство, она была в восторге от ощущения себя частью тесно сплоченной группы христиан, которые любили друг друга и заботились друг о друге, и она начала приглашать всех, кого могла. Мы удвоились в размере, затем утроились и в некоторые вечера вынуждены были перемещаться во двор, чтобы вместить всех желающих.

Чем больше становилась наша численность, тем меньше и меньше мы походили на Церковь. Как ни стремились мы к обратному, воскресные вечера превратились в шумные встречи, включающие в себя энергичное пение, чтение и толкование Писания, перемежающиеся просительными молитвами и благодарениями. В конце встречи я часто призывал «молиться и предавать свою жизнь Христу, где бы вы ни находились в комнате». Когда нас было мало, мы причащались во время большинства наших встреч, но по мере того, как группа увеличивалась, это случалось все более редко. Мы никогда не могли быть уверены во всех присутствующих и в их духовном состоянии.

В других частях страны мои коллеги также пытались реализовать идею домашних церквей в различных формах и с различными результатами. Гордон и Мери Сью Уолкер переехали из Колумбуса в Менсфилд, Охио, и получили в пользование большую работающую ферму. Вскоре на их пороге без всякой видимой причины стали появляться молодые люди, сбежавшие из дома, путешественники автостопом и другие искатели приключений. Довольно быстро вокруг них сформировалась небольшая община молодежи, и они устроили церковь в переоборудованном полуподвальном помещении. Гордон крестил каждого, кого ему удавалось привести ко Христу (был случай, когда он окрестил 26 человек в ледяной воде пруда фермы во время снежного шторма), и еженедельное причастие стало нормой воскресных утренних собраний.

Хэролд и Барбара Данавэй находились с «Крестовым походом» в Анкоридже и покинули его вскоре после нас. Хэролд сформировал группу людей, которые помогли ему купить бывший католический приют, где он организовал общину, подобную мэнсфилдской группе, но без связующей основы как таковой. Они называли себя «Маранафа[2] Норд». В начале семидесятых эта группа перешла от христианских дружеских собраний к начальной стадии церкви.

Джек и Эстер Спаркс продолжили свою работу по воздействию словом Христа на контр–культуру в Беркли. И из этого постепенно возникла домовая церковь.

Супруги Бэлью основали «церковь в гостиной» в Атланте, но она, в конце концов, прекратила свое существование. Они и Брауны переехали в район Санта — Барбары чтобы объединиться с бывшей группой «Крестового похода» из Калифорнийского университета в Санта–Барбаре, которая также охотилась за мечтой об Истинной Церкви. Это создало географическую близость с семьей Спарксов, которые, после окончания эры хиппи, также переместились в общину при Калифорнийском университете в 1977 году.

Снова вместе: 1973 год

К началу семидесятых годов, когда большинство из нас оказалось в разных местах и действовали независимо, мы почувствовали все возрастающее желание работать в более тесном контакте друг с другом. Проведя три года в университете, я оставил свой пост и переселился в пригород — в часе езды от Мемфиса — чтобы отреставрировать купленный нами дом, который был построен перед Гражданской войной. Этот переезд позволил мне также уделять несколько больше времени своим обязанностям мужа и отца семейства, в котором в скором времени должно было стать шесть детей. Чтобы зарабатывать на жизнь, я вернулся к свободному литературному творчеству, которым занимался в последний год пребывания в Эванстоне.

Летом 1973 года некоторые из нас были приглашены в Даллас на недельный съезд христианских издателей. Было высказано предложение собрать как можно больше прежних соратников, чтобы рассмотреть возможность создания хотя бы неформальной системы взаимодействия среди тех из нас, кто участвовал в процессе создания домашних церквей Нового Завета. Собралось около семидесяти человек.

Мы обменивались мнениями, спорили, докладывали и отстаивали свои взгляды по новым исследованиям Писания, участвовали в совместных трапезах в течение большей части недели. Каждый, казалось, относился с подозрением к разворачиванию новой «кампании». Но, с другой стороны, мы устали, крайне устали, от работы в одиночку. Когда волнения угасли, несколько человек из наших решили, по крайней мере, поддерживать неформальные отношения друг с другом.

Спустя несколько месяцев мы встретились в доме Спарксов в Беркли. Не имея почти никакой общей основы кроме желания увидеть подлинное новозаветное христианство, мы решили, что шестеро из нас, которым было сорок и больше, будут играть роль «старших» в том не совсем понятном, что мы собирались делать. Позднее я был добавлен седьмым. Эта ведущая группа должна была собираться на неделю, ежеквартально, с тем, чтобы корректировать деятельность той маленькой сети церквей, которые мы старались соединить в одно целое.

Крайне важно для нашей группы было также чувствовать потребность каждого человека в ответственности перед другими и подотчетности хотя бы в какой–то мере видимой, действенной власти. В последующие недели и месяцы мы осознали, как мало нам было известно о том, что мы звали все чаще «Церковью Нового Завета».

— Каждый провозглашает себя Церковью Нового Завета, — пожаловался Джек Спаркс на одном из наших следующих собраний. — Католики говорят, что именно они ею являются. Баптисты — что они. Церковь Христа утверждает то же о себе — так же и как все остальные. Мы должны выяснить, кто прав?

Спаркс был очень важным дополнением к нам именно потому, что у него не было за плечами евангелического высшего образования, которое получили большинство других членов нашей группы. Он был евангелистом до мозга костей, но привносил свежий взгляд на вещи и более творческие вопросы о том, чем Церковь является — и чем могла бы быть. Он не принадлежал к кругу библеистов и слабо владел специальной терминологией.

— Что ты подразумеваешь под этим «кто прав?» — спросил кто–то с вызовом из задней части комнаты. — У нас есть Библия, разве не так? Способом, которым мы можем узнать о Церкви Нового Завета, является чтение Нового Завета.

— Нет, ты не так понял, что я имею в виду, — ответил Джек в своей сочувственной манере обсуждения деликатных вопросов. — Как протестанты, мы знаем свой путь, начиная с 1517 года и Реформации. Как евангелисты — люди Библии — мы знаем наш путь вплоть до 95 года или около того, когда апостол Иоанн закончил писать свое Откровение. Речь идет о времени между этими двумя датами.

— Он прав, — согласился Гордон Уолкер. — Хоть убей, я не могу сказать точно, куда делась эта Церковь Нового Завета.

— Я в таком же положении, — добавил Джон Браун. — Что я хочу знать, это как долго Церковь оставалась верной Христу? Совершенно искренне меня учили, что в ту минуту, когда апостол Иоанн испустил последний вздох, Церковь начала катиться под откос. Но так ли это на самом деле? И если нет, то где и когда Церковь отклонилась от истинного пути? Во всяком случае, как можно было избежать Реформации?

— Чтобы понять это, необходимо, как мне кажется, разделить области исследования, — сказал Спаркс. — Что касается меня, я хотел бы взять богослужение. Я могу вести изучение Библии и поддерживать пение, но мне поистине с трудом удается проводить богослужение. По сути, я даже не знаю точно, что такое настоящее богослужение. Правы ли харизматики? Должны ли мы хвататься за спонтанный порыв и следовать за ним? Или существует другой способ, которым христиане были призваны участвовать в богослужении?

— Тогда мне позвольте взять историю Церкви, — сказал Браун. — Я хочу обнаружить историческую непрерывность Церкви — что есть истинная Церковь, и что — церковь ложная, оставалась ли она на верном пути или сошла с него.

— Важно, чтобы мы обратились к первоисточникам, — предупредил Спаркс. — Мы ничего не добьемся, если будем просто читать комментарии современных авторов. Мы должны добраться до основополагающих документов и изучить то, что говорили древние писатели — и те, что писали правильно, и даже еретики.

— Я возьму вероучение, — предложил Дик Бэлью. — Я до тошноты устал гоняться за каждым новым веянием духовной жизни, которое проносится по городу. Что я хочу знать — это то, во что Церковь верила с самого начала, и во что она не верила? Я также хочу поискать равновесие. Например, как быть с тем огромным значением, которое мы придаем деталям, сопровождающим второе пришествие Христа? Разумно ли это? Так ли это было у ранних христиан? Иногда у меня появляется чувство, что мы знаем о втором пришествии больше, чем сам Господь.

— Но что самое важное, — продолжал Бэлью, — я хочу выяснить, что ранние христиане думали об Иисусе Христе. Какое знание позволяло им так охотно умирать за Него?

Гордон Уолкер хранил молчание в течение большей части встречи. Бывший южно–баптистский священник, он получил образование в семинарии Форт Ворз в Техасе и пасторствовал в нескольких южно–баптистских церквях перед приходом в штат «Студенческого крестового похода в поисках Христа». «Я скажу вам, что я собираюсь взять, — сказал он несколько скептическим тоном. — Я беру Библию. Мой план состоит в том, чтобы проверить сравнением с Библией все то, что все вы, братья, обнаружите. Потому что если мы не сможем найти подтверждения там, я откажусь это принять.

— Это вполне справедливо, — сказал Джон Браун, чувствуя, что обстановка может немного накалиться. — В конце концов, это должно быть критерием всего, во что мы верим.

Кен Бервен взял предреформационные годы, Рэй Нетэри, ушедший в отставку в 1978 году, — послереформационный период, а я был вскоре выбран нашим администратором.

Больше, чем исследование

Если бы мы ограничились только поиском ответов на поставленные вопросы, наша дискуссия представляла бы чисто академический интерес. Но нас интересовал не просто сбор более полной информации. Перед нами стояли две конкретные проблемы. Во–первых, все мы теперь были ответственны за хотя и небольшую, но паству. Мы обещали своим людям, что приведем их в сохранившуюся неповрежденной в истории Новозаветную веру. При этом мы не собирались стать еще одной «разновидностью» христианства. Нашей целью также не являлось оставаться протестантами, стать католиками, быть пятидесятниками или не принадлежать ни к одной из деноминации. Нами руководило желание быть насколько возможно лучшими христианами, быть выражением Церкви первого века в двадцатом веке.

Во–вторых — и я не могу в достаточной мере подчеркнуть важность этого решения — мы договорились с самого начала в своих делах и жизни соответствовать всему, что мы узнаем о Церкви Нового Завета, проследив ее исторический путь. Если мы поймем, что были неправы, то должны будем измениться. Мы приняли на себя обязательство верить ее учению, принять ее богослужение, установить — в соответствии со своим пониманием — ее иерархическую структуру. Или, другими словами, если бы мы обнаружили, что все христиане повсеместно исповедовали определенную истину или придерживались определенной практики, и это делалось всеми и не противоречило Священному Писанию, мы изменили бы согласно этому свой курс и последовали вере своих отцов.

Отсюда начала развиваться герменевтика — интерпретации Писания. В течение многих лет мы склонялись к тому, чтобы рассматривать Церковь в ее исторической перспективе как некую горизонтальную структуру — длиной в двадцать веков, с фундаментом, перекладывавшемся каждое столетие, чтобы отразить современную культуру. Теперь, кажется, мы начали смотреть на Церковь как на вертикальную структуру, высотой в двадцать столетий, построенную на фундаменте апостолов и пророков со Христом в качестве краеугольного камня.

Вместо того чтобы строить новые фундаменты в каждом поколении или каждом веке, мы изо всех сил старались понять, существует ли возможность оставаться на первоначальном апостольском основании, сохраняя веру, однажды и навсегда переданную всем святым, и, в то же время построить на этом фундаменте новый этаж для нашего времени, чтобы поселить на нем наших современников. Мы все менее и менее интересовались, находятся ли христиане второго или третьего века в нашей церкви. Вопрос стоял наоборот: находимся ли мы в их времени и церкви?

Я думаю, немногие люди в Америке или даже в мире имели возможность проделать ту работу, которую мы наметили. Мы ни с кем не были связаны, кроме Господа и друг друга. Мы были немногочисленны, неограниченны в передвижении и готовы измениться. Будучи свободны принять то, что нам удастся найти, мы не должны были придерживаться ничьей партийной линии. Мы не были привязаны ни к какой официальной церкви и представляли людей, которые уже выпали из существующих структур и желали измениться. У нас не было ни правления, ни спонсоров, которые могли бы ограничить финансирование, если бы им не понравилось то, что мы открыли в истории Церкви. Все, что мы хотели — это Христос и Его Церковь. Вместо того чтобы быть судьями истории, мы приглашали историю судить нас.

Нашим основным вопросом было: что стало с Церковью, о которой мы читали на страницах Нового Завета? Существовала ли она по–прежнему? Если да, то где? Мы хотели быть ее частью.

3