РЕШАЮЩЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

РЕШАЮЩЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

В отличие от большинства других, кто открыл ее для себя, мы обнаружили Православную Церковь в исторических книгах. Мы изучили Новый Завет, ранних отцов и соборы, и Великий Раскол. Мы сделали свой выбор. На Востоке была сохранена полнота апостольского христианства.

Но нам еще предстояло встретить Православную Церковь в ее современном виде. На что она похожа? Примет ли она нас? И, что самое важное — является ли она преданной своему учению, духовно живой — короче говоря, осталось ли она Православной?

Первые контакты

Джон Бартке вырос в консервативной пресвитерианской конгрегации, а позднее его семья перешла в «свободную евангелическую церковь». Когда он был в предпоследнем классе средней школы, в 1969 году, он попал в группу по изучению Библии, руководимую Джеком Спарксом в Беркли, Калифорния. В течение двух лет перед поступлением в колледж, Джон был частым участником занятий этой группы. Под конец он был включен в список членов Христианского фронта освобождения мира (ХФОМ), организации, основанной Джеком Спарксом, чтобы ограничить распространение берклеевской контр–культуры.

Через личный поиск более глубокого опыта Церкви Бартке к последнему году пребывания в колледже стал православным христианином. Прямо из колледжа он перешел в Свято–Владимирскую семинарию, расположенную в пригороде Нью–Йорка, находящуюся в ведении Американской Православной Церкви (АПЦ) — Американского ответвления Русской Православной Церкви. В то же время он оставался в списках ХФОМ.

К 1976 году ХФОМ стал выглядеть более православным. Там обсуждались темы таинств, соборов и символов веры. Бартке написал своему бывшему учителю Библии с просьбой о более полной информации. В начале 1977 года Джек Спаркс послал ему материалы некоторых предварительных исследований, особо подчеркнув недопустимость их распространения: это были лишь первые неопубликованные черновики. Джон сразу же по прочтении отнес их о. Александру, декану семинарии.

— Эти вещи — православные, — заявил он о. Александру Шмеману, рассказав предварительно о своей дружбе с Джеком Спарксом.

О. Шмеман позвонил епископу Димитрию, который в юности перешел в православие из Южной баптистской общины в Техасе. В описываемый момент он возглавлял западную епархию АПЦ.

— Несколько из этих людей живут около Санта–Барбара. Они являются группой евангелических христиан, которые, похоже, начинают открывать для себя Православную Церковь. Могу я попросить Вас встретиться с ними? — спросил о. Шмеман.

Позднее этой весной епископ Димитрий позвонил о. Тэду Войстику, священнику православной церкви Святых Отцов в пригороде Лос–Анджелеса Тарзана и попросил его нанести визит в Санта–Барбару. Из–за Великого Поста, затем выпускных экзаменов и летних каникул, о. Тэд смог совершить это путешествие только ранней осенью.

По прибытии в Санта–Барбару осенью 1977 года о. Тэд зашел в телефонную будку, позвонил домой Спарксу и узнал, что тот находится на занятиях в недавно открытой Академии православного богословия. О. Ричард Бэлью вспоминает, как в середине его лекции об арианских разногласиях «вошел никому из нас неизвестный священник, который спокойно сел и слушал лекцию вместе со студентами». После занятий мы представились друг другу и пригласили о. Тэда на ленч. Это было нашей первой встречей с православным христианином и началом крепкой и долгой дружбы.

Два важных шага вперед были сделаны в 1977 году. Во–первых, Кен Бервен открыл наше издательство «Консилиар Пресс» и начал выпускать ежеквартальный журнал «Эгейн». Тем самым была установлена прямая и эффективная связь на уровне публикаций и с евангелическими, и с православными христианами. Во–вторых, мы открыли в Санта–Барбаре Академию Православного Богословия (позднее названную именем Св. Афанасия) с целью собрать вместе сообщество исследователей для изучения Православной веры, перевода и обучения наших молодых людей. Мы пригласили епископа Димитрия выступить перед нашими студентами во время его визита в Санта–Барбару в 1978 году.

Ранее в том же году несколько человек из нас посетили службы Страстной недели в православной церкви в Тарзане. Здесь мы увидели в действии все, о чем прежде читали. Но в культурном плане служба казалась принадлежащей другому миру, совершенно отличному от нашего. Так что к прибытию епископа у нас накопилось множество вопросов.

— Почему они так часто произносят «Господи, помилуй?»

— Расскажите нам о священнических облачениях.

— Что означает такое количество свечей?

— Употребляется ли ладан на каждой службе? Будучи сам хорошо знаком с евангелическим протестантизмом, епископ понял наш «культурный шок». Мы уверовали в основные догматы этой древней веры, но правила богослужения попросту отсутствовали в исторических книгах.

— Давайте, начнем с нашей веры во Христа, — посоветовал епископ Димитрий. — Мы должны быть уверены, что у нас нет разногласий в ответе на вопрос, заданный Самим Господом: «Кем считают Меня люди? » Если мы согласны в том, что Он был рожден от Отца прежде всех времен, воплотился во чреве Марии и стал Спасителем наших душ, все остальное, в православном христианстве встанет на свое место. Ибо все, что мы используем — облачения, молитвы, иконы и остальное — особым образом связано с Христом.

Тщательно рассмотрев учение Христа, мы согласились с этим. От догмата воплощения мы проследили путь ко всем другим положениям, вытекающим из него. И фрагмент за фрагментом, положение за положением, истина за истиной, вся картина стала приобретать четкие контуры.

В 1978 году некоторые из нас получили возможность посетить Свято–Владимирскую семинарию в Нью–Йорке. По–прежнему переполненные вопросами, мы были тепло встречены митрополитом Феодосием главой АПЦ, и профессорами Александром Шмеманом, Иоанном Мейендорфом, Фомой Хопко, Павлом Лазаром и Веселином Кесичем. Многие из них также периодически приезжали с лекциями в Академию Св. Афанасия в Санта–Барбару. Замечательные разговоры, полные вдохновения, научения и радости можно вспомнить с каждым из этих братьев. Но позвольте мне все же выделить одного их них: истинного апологета Христа, отца Александра Шмемана.

Он был государственным мужем в Царстве Божием (на самом деле, вместо «был» можно было бы сказать «есть»: он отошел ко Господу в 1983 году). У меня в горле встает комок, когда я пишу об этом блаженной памяти человеке. Говоря по–человечески, если можно сказать, что кто–то «привел нас в Церковь» (подобно тому, как человек говорит, что такой–то «привел меня ко Христу»), то о. Александр сыграл центральную роль в приведении нас в Православную Церковь двадцатого века.

Три раза он совершал путешествия на запад, чтобы побыть с нами в Санта–Барбаре. Ко времени его первого приезда в 1978 году мы в своем прослеживании исторического пути Церкви находились в 1054 году, где приняли сторону Востока. В вероучительном отношении мы были близки к принятию Православия. К нему был расположен наш ум, отчасти наше сердце, но в нашей литургической практике оно почти не отражалось.

Так или иначе, о. Александра не оттолкнуло это обличье, он сумел заглянуть в наши умы и сердца. Это была взаимная любовь с первого взгляда. После путешествия о. Александр сказал своей жене: «Они уже православные, хотя сами еще до конца этого не осознают».

Пока он был у нас, мы, разумеется, обратились к нему с просьбой о руководстве. Оглядываясь в прошлое, понимаешь, что о. Александр действовал очень осторожно, избегая давать нам слишком трудные задания или учить нас большему, чем мы могли воспринять.

— Было бы полезно построить алтарь и повесить несколько икон, — посоветовал он.

К его следующему приезду в 1981 году алтарь был готов и рядом с ним на стене, по одной с каждой стороны, висели две маленькие иконы — размером чуть больше почтовой карточки — одна Христа, другая Девы Марии. С великой гордостью за наш потрясающий прогресс, я пригласил о. Александра в храм и подвел к алтарю. В конце концов, он подошел достаточно близко, чтобы бросить взгляд на наше иконное благолепие. Он улыбнулся:

— Что ж, я могу ехать домой и, наконец, сообщить, что вы больше не состоите в активной оппозиции к иконам!

Так порой в шутливой манере он обращал нас в Православие. Именно во время этого второго визита о. Александр указал нам еще одно направление деятельности, которое оказалось центральным для оставшейся части нашего путешествия. Выступая перед нашим собранием по вопросу о различных православных юрисдикциях в Северной Америке, он посоветовал:

— Не ограничивайтесь изучением лишь АПЦ. Когда для вас настанет время войти в Православие, это будет соединение со всей Церковью. Поэтому познакомьтесь с Греческой, Антиохийской и Сербской церквами.

Расширяя круг дружбы

Примерно в то же время один из наших пресвитеров на Среднем Западе встретил священника Греческой Православной Церкви о. Джеймса Каррелласа, который, по его словам, «проповедует как евангелический пастор». Во время моего следующего путешествия в те места была устроена встреча с о. Джеймсом. Я знаю, что это не единственный показатель, но когда говоришь с коллегой–священником об Иисусе Христе, и на глаза наворачиваются слезы, начинаешь подозревать, что встретил настоящего брата по духу.

— Вы должны встретиться с епископом Питтсбургским Максимом, — сказал мне о. Джеймс, выслушав нашу историю. — Он истинный знаток Православия в Америке и любит новообращенных, приходящих извне.

Я должен был быть в Питтсбурге в ближайшие два месяца, поэтому сделал для себя заметку, а позднее позвонил по телефону и договорился о встрече.

Выражение, которое я всегда использую для характеристики епископа Максима — это «сосредоточенный на Христе», термин, которым он часто пользуется сам. Я говорю людям, что он наполовину человек, а наполовину ангел. Во время нашего разговора в его прекрасной резиденции стиля начала века на Элсворс Авеню в Питтсбурге, он спросил, не смог бы я приехать еще раз и выступить перед студентами колледжа в его епархии с рассказом о моем приходе ко Христу и в Церковь.

Состоявшаяся несколько месяцев спустя встреча в колледже была одним из самых ярких духовных событий в моей жизни. Около двухсот студентов, которые всю жизнь были православными, пришли послушать о нашем путешествии. Многие студенты говорили мне впоследствии, что в тот вечер они по–новому взглянули на свои взаимоотношения с Господом. Один молодой человек, который только что вернулся в город после двухмесячного путешествия по стране на перекладных, заметил:

— Отец, Вы дали мне хороший пинок, в котором я так нуждался сегодня вечером!

Еще два эпизода того путешествия врезались мне в память. На следующий вечер я выступал перед группой мирян в соборе Св. Николая. После моих замечаний последовали вопросы и ответы. Одна леди сказала:

— Я не могу поверить, что Вы считаете необходимым участвовать в богослужении и причащаться каждую неделю. Моя бабушка учила меня, что мы недостойны делать это больше чем один или два раза в год.

— Если бы дело было в нашем достоинстве, мы никогда не смогли бы прийти ко Христу, — ответил я. — Вследствие нашего соединения с Ним Он поставил нас на путь обновления. Следовательно, по Его милости все мы призваны жить в полноте общения с Ним.

Как только я сказал: «Возможно, его преосвященство прокомментирует мои слова», то увидел краем глаза, что епископ уже идет к подиуму. Наблюдая, как он призывает свою паству к более глубокому единению со Христом, я мог видеть, что он не только любит Бога, но и ненавидит минимализм. Признаюсь, что во время перерыва, я осмотрел аналой, чтобы выяснить, не треснул ли он после того, как на него дважды обрушился кулак епископа во время его страстной речи. (Мне хотелось бы думать, что я увидел, по крайней мере, тоненькую трещину!)

На следующий день я снова выступал в резиденции епископа Максима, рассказывая группе активистов из мирян и духовенства об одном отрывке из Послания к Римлянам. Кто–то прервал доклад и сказал: «Нам, как православным, нужна только Литургия, а не знание Библии». На этот раз я не успел ответить. Епископ вскочил, чтобы внести ясность в этот вопрос, причем начал говорить по–английски, а кончил — по–гречески! Я не знаю всего, что он сказал, но, как и в новозаветные времена, оппонент «не осмелился больше задавать вопросов!».

Действительность такова, что в любом сообществе людей, полемически развитом или первобытном, баптистском или византийском, есть и горячие приверженцы и те, кого называют «теплохладными». Под руководством «епископа Макса» Питтсбургская епархия пережила чудесное обновление. Я научился от него, как побуждать людей к любви и добрым делам.

Наша следующая встреча с греческим православием в Америке произошла на следующий год в семинарии Св. Креста в Бостоне. Группа наших людей была приглашена для диалога на факультете. Декан о. Алкивиадис Каливас руководил собраниями, на которых присутствовали среди прочих отцы Стэнли Харакас, Тэд Стилианопулос, Том Фитуждеральд (из новообращенных), Джордж Пападемитриу и Михаил Вапорис — а также много священников из Бостона и прилегающих районов. Перед нашим вторым визитом в эту семинарию я посетил в Нью–Йорке архиепископа Иакова и его любезного помощника, покойного о. Александра Доумороса.

Примерно в этот же период времени я старался изо всех сил организовать встречу с человеком, о котором так многие отзывались чрезвычайно высоко — митрополитом Филиппом Салибой, главой Антиохийской Православной Церкви в Северной Америке. На самом деле, кто–то в семинарии Св. Креста предсказал, что после всего, что было сказано и сделано, дверью, через которую мы войдем в Православие, будет Антиохия. Во время, по меньшей мере, трех случаев, когда я попадал в Нью–Йорк, митрополит Филипп оказывался в другом месте. Нам никак не удавалось согласовать свои расписания.

Византийская интрига

Развитие отношений с Православной Церковью успешно продолжалось. Но в развитии любых отношений существуют две опасности. С одной стороны, например, свадьба может состояться слишком быстро, прежде чем жених и невеста успеют достаточно хорошо узнать друг друга. Мы были уверены, что если нам и суждено ошибиться, то не таким образом. С другой стороны, опасно ждать слишком долго. В этом случае отношения затягиваются настолько, что можно утратить любовь.

В январе 1985 года мы собрались как Синод Евангелической православной Церкви. Отец Гордон Уолкер почувствовал, что продолжительное затягивание конкретного шага для вступления в Православную Церковь чревато риском отпадения от нее.

— Позвольте мне внести предложение, — начал он. — Я думаю, что мы должны позвонить епископу Максиму прямо отсюда, из конференц–центра. и попросить его организовать нам поездку в Константинополь. Я считаю, что при наличии стольких православных юрисдикции в Америке, нам необходимо представиться непосредственно Вселенскому патриарху и попросить его совета о том, как мы должны войти в Церковь. Несомненно, будучи Вселенским патриархом, он может дать нам конкретные указания — это будет лучше, чем самими решать, что делать.

После довольно короткого обсуждения все согласились, что именно так и следует поступить. Я посмотрел на часы. Мы находились в Калифорнии, а в Питтсбурге было на три часа позже.

— Сейчас слишком поздно звонить, сказал я. — Я позвоню епископу Максу утром.

Как только я произнес эти слова, в комнату вошел Том Уэбстер и вручил мне записку: «Звонила Мерилин. Епископ Максим пытается связаться с о. Гордоном. Пожалуйста, перезвоните ему».

— Слава Тебе, Господи, — прошептал я.

— Доброе утро, Ваше Преосвященство, — сказал Гордон, в 7.00 следующего утра (я слушал разговор по отводной трубке). — Мне передали, что вы звонили. И я думаю, что у нас есть кое–какие новости, которые Вы хотели бы услышать.

Епископ Макс звонил, чтобы пригласить о. Гордона выступить на конференции и был в восторге от нашего решения насчет Константинополя. Он начал готовить поездку через епархиальное управление в Нью–Йорке.

— Превосходные даты. Если мы поедем в начале июня, то сможем провести день Пятидесятницы на острове Халки, где я учился в семинарии. В этот день исполняется семь лет со дня моего рукоположения в епископы, — сказал епископ Максим. — Из всех мест в мире я предпочел бы встретить праздник Св. Троицы именно там.

Те девятнадцать из нас, кто выполнял роль епископов в ЕПЦ, возвратились домой с собрания Синода, чтобы немедленно заняться получением паспортов и сбором средств на авиабилеты, проживание и денежный подарок патриарху. Кроме того, каждый должен был привезти особенный подарок, представляющий его часть Северной Америки — предметы эскимосского ремесла с Аляски, ящик фруктов с Северо–запада, книжку с картинками для кофейного столика из Нэшвила.

В апреле 1985 года нас посетил Джон Бартке, к этому времени ставший священником и назначенный в храм Св. Михаила в Ван–Нуйсе, Калифорния, входящего в юрисдикцию Антиохийской Православной Церкви.

— Мы только что получили известие, что Патриарх Антиохийский Игнатий Четвертый будет здесь в Лос–Анджелесе в конце июня или начале июля. С ним будет митрополит Филипп. Я хотел бы организовать вашу встречу с ними, — проинформировал он.

Я не знал, что ответить. С одной стороны, я неоднократно пытался увидеть митрополита Филиппа, а здесь предоставлялась возможность встретиться еще и с патриархом. Но, с другой стороны, у нас была запланирована поездка в Константинополь, и мне не хотелось, чтобы дело выглядело таким образом, будто мы ведем двойную игру, пытаясь заключить «более выгодную сделку». Пока я обдумывал свои слова, вмешался о. Джон.

— Послушайте, я знаю, что вы направляетесь к Вселенскому Патриарху, и может вполне оказаться так, что он укажет вам путь вхождения в Церковь. Если так и произойдет, все же приезжайте с несколькими вашими людьми, чтобы встретиться с патриархом и митрополитом просто из уважения. В конце концов, для вас в любом случае будет важно встретиться с руководителями Антиохийской Церкви.

— Вы абсолютно правы, — сказал я. — Включите нас в программу и дайте мне знать о дате и месте встречи.

В мае мы с Мерилин планировали четырехдневную поездку в Нью–Йорк по случаю двадцать пятой годовщины нашей свадьбы.

— Я хотел бы нанести один деловой визит, — сообщил я ей. — Но только если ты позволишь.

— О чем идет речь? — спросила она, зная, что у нас мало времени.

— Я хотел бы встретиться с архиепископом Иаковом и взять у него благословение на поездку в Константинополь.

— Я буду рада его увидеть, — сказала она. Я позвонил секретарю архиепископа и договорился о встрече. Но на следующий день позвонили от архиепископа и сказали, что он перенес встречу на полдень в пятницу. Он уже позволил епископу Максиму возглавить нашу делегацию в патриархат, но я так или иначе хотел лично убедить его в искренности нашего желания ехать туда.

В назначенную пятницу мы прибыли в епархиальное управление Греческой Православной Церкви в Нью–Йорке, но только с тем, чтобы узнать, что архиепископ вынужден был уйти утром домой с гриппом. Мы имели теплую встречу с другими иерархами и оставили архиепископу Иакову подарок и записку с пожеланием скорейшего выздоровления. Мы поехали поездом в Крествуд на всенощную в Свято–Владимирской семинарии, а оставшуюся часть уикенда провели в праздновании великолепных двадцати пяти лет семейной жизни.

Я был дома утром накануне дня нашего отъезда в Константинополь, помогая накормить завтраком детей. Зазвонил телефон. Это был епископ Максим. Его голос звучал глубоко разочарованно.

— Я не знаю, что случилось, — сказал он, — но архиепископ не хочет, чтобы я ехал. Я рекомендую вместо себя о. Григория Винденбаха.

Когда православные люди шутят о таких внезапных изменениях, они называют их «византийской интригой». Так говорят, когда на высшем церковном уровне происходят неожиданные вещи и никто не знает причину. Для нас все это было ново. И шутка не казалась смешной.

Я позвонил о. Григорию, с которым мы много лет были близкими друзьями, и он также был озадачен.

- Рука Господня по–прежнему присутствует в этом деле, — уверил он меня. — Епископ очень расстроен тем, что не сможет отпраздновать свою годовщину на Халки вместе с нами, но он обещал позвонить нам в воскресенье вечером в отель. Я встречусь с теми из вас, кто летит через Нью–Йорк, в аэропорту Кеннеди завтра вечером.

Я напомнил себе, что когда являешься архиепископом, то привыкаешь к изменению своих решений.

Паломничество в Константинополь

На следующий день все мы, кто совершал путешествие вместе из Санта–Барбары, сели во взятый Щапрокат автомобиль и направились по 101 и 405 дорогам в Лос–Анджелесский Международный Аэропорт. Мы должны были встретиться с другими епископами ЕПЦ из восточной части США и о. Винденбахом в Лондоне, провести там ночь и на следующий день лететь вместе в Константинополь.

До своего возвращения домой две недели спустя я не знал, что архиепископ Иаков послал мне в последний момент телеграмму, предупреждая, что мы «не должны ехать в это время». Телеграмма пришла, когда мы были уже в воздухе, перелетая через полюс из Лос–Анджелеса в Лондон.

Впоследствии нам рассказали, что несколько представителей греческого православного духовенства вместе с должностным лицом греческого правительства активно выступали против нашей поездки в Константинополь и вхождения в Церковь. Они якобы считали, что мы так или иначе «разбавим» православие в Америке до популярной версии древней веры и не будем поддерживать в приходах приверженности к эллинистической культуре. В одном из докладов предполагалось, что мы собираемся «захватывать Церковь».

Большинство членов нашей делегации узнали по пути в Нью–Йорк, что епископ Максим не принимает участия в поездке и мы, возможно, не будем приняты патриархом. Мое настроение было таково, что если нашей миссии и суждено провалиться, все равно, нужно действовать решительно. Мы просто продолжали надеяться на успех.

Нас ждал еще один сюрприз. Мы прибывали в Константинополь во время Рамадана, времени, когда мусульмане постятся весь день, а потом всю ночь едят, пьют и шумят! Где–то около 3 часов ночи они начинают молиться и шумят еще сильнее. В июне так жарко, что если в вашем отеле нет кондиционера, что вы вынуждены держать окна открытыми всю ночь. Поскольку мы находились в одном из старейших отелей в «исторической» части этого древнего города, и поскольку от туалетов исходил отвратительный запах, у нас был ограниченный выбор. В Константинополе вы можете или закрыть окна и не спать из–за жары и запаха, или открыть их и не спать из–за шума. В некоторые ночи бывает так жарко, что вы получаете оба удовольствия одновременно!

В Константинополе к нам присоединялась еще одна ключевая персона: наш сосед доктор Апостолос Афанассакис, глава Классического отделения Калифорнийского университета в Санта–Барбаре. Он проводил год в Критском университете и прилетел в Стамбул, чтобы встретиться с нами. У него были личные друзья как в турецком правительстве, так и в патриархате. Вдобавок к тому, он был блестящим и дипломатичным переводчиком. Его помощь оказалась неоценимой.

Воскресение Пятидесятницы наступило спустя два дня после нашего прибытия. Мы встали рано, добрались до патриархата на заказном автобусе и молились в этот великий праздник в церкви Св. Георгия. Там присутствовал Вселенский патриарх Димитрий с Синодом митрополитов по обе стороны от него. Наша группа в составе около двадцати человек стояла напротив них по другую сторону церкви: одни в отсеках ручной резьбы, другие — на каменном полу. Традиционно продолжительная литургия удлинилась еще больше за счет прекрасных коленопреклоненных молитв Пятидесятницы. У отца Григория Винденбаха был английский перевод службы, и он передавал его нам по кругу, когда мы все вместе стояли на коленях на каменном полу церкви.

После литургии мы получили от патриарха антидор — освященный хлеб. Отец Григорий быстро объяснил по–гречески, кто мы такие. К этому моменту патриарх уже был полностью информирован о нас. Хотя мы знали, что диалог всей нашей группы с патриархом, являвшийся целью нашего визита, крайне маловероятен, мы надеялись, по крайней мере, на краткий визит вежливости. Но и такому визиту не суждено было осуществиться.

Вместо этого патриарх и его Синод митрополитов вышли из церкви, оставив нас в одиночестве. О. Гордон Уолкер взорвался:

— Куда они уходят? — спросил он отца Григория. — Вы считаете, что мы потратили пятьдесят тысяч долларов и проехали тысячи миль, чтобы они повернулись и ушли прочь? Если бы мы были мусульманами, они обращались бы с нами с большим почтением! Отец Григорий, попросите их вернуться и по крайней мере поговорить с нами!

Отец Григорий немедленно отправился за ними и завязал с несколькими из митрополитов оживленный разговор. Несколько минут спустя митрополиты Хризостомос и Варфоломей любезно вернулись, чтобы побеседовать с нами. Они приветствовали нас от имени патриарха, но сообщили, что какой–либо диалог или встреча с ним не может состояться. Они убеждали нас вернуться домой и продолжить разговор там.

Сфотографировав иконостас церкви Св. Георгия, мы направились обратно в автобус. По дороге мы горячо обсуждали происшедшее. Отец Григорий смело пытался сохранить лояльность своим иерархам и старался в то же время понять и утешить нас в нашем разочаровании и огорчении.

В тот же день туристическая компания, которая организовала наше путешествие, наняла частный паром, чтобы свозить нас по Босфорскому проливу к Черному морю и обратно. Почти никто не хотел ехать. Мы были слишком подавлены, чтобы наслаждаться путешествием. Но наш отказ обидел бы людей, запланировавших это мероприятие. Поэтому мы все же решили поехать. Мы хорошо провели время и смягчили свои оскорбленные чувства.

Вечером в это воскресенье мы провели собрание в комнате на крыше отеля, предоставленной для заседаний нашего Синода. Комната была просторной и имела стеклянные стены со всех четырех сторон, через которые открывалась панорама старого Константинополя. В нашу память врезался печальный и в то же время прекрасный вид бесчисленных куполов церквей, давно закрытых турками. Городом какой культуры он должен был быть когда–то!

На заседании нашего синода в тот вечер мы решили сделать последнюю отчаянную попытку увидеться с патриархом или, по крайней мере, его представителями в официальной встрече. Мы попросили доктора Афанассакиса (его фамилия означает «маленький Афанасий») написать от нашего имени обращение к патриарху и лично ему вручить. Несколько человек из нас проработали вместе с ним долгое время до того момента, когда он сначала составил прекрасное письмо на английском, а затем перевел его на блестящий греческий.

В понедельник утром он отправился в патриархат только для того, чтобы узнать, что два митрополита — Хризостомос и Варфоломей — служат литургию в одном из пригородов. Он потратил весь день, ездя на такси по церквам и лично обращаясь к этим людям. В ответ они пригласили нас прислать представителей в патриархат на следующий день, во вторник, для встречи.

Тем временем остальные из нас отправились на огромном пароме на остров Халки, чтобы посетить семинарию, в которой учился архиепископ Максим, и которая много лет назад была закрыта турками. От морской пристани до школы мы добирались на запряженных лошадьми экипажах, и я всегда буду помнить очаровательный вид бухты, открывающийся от семинарии, расположенной на вершине холма. Но еще больше запомнился сердечный прием, оказанный нам митрополитом Максимом, человеком высокого благочестия, доживающим там свои дни в почти полном одиночестве. Семинария, замечательное учреждение с его несравненной библиотекой, содержащей древние книги, написанные унциальным греческим шрифтом, находится под властью турок и более недоступна для использования церковью.

Во вторник утром я выбрал Ричарда Бэлью, который в это время исполнял обязанности епископа Западной епархии ЕПЦ и Гордона Уолкера, являвшегося епископом Восточной епархии, чтобы идти со мной в патриархат. Мы взяли Тома Уэбстера и Марка Данавэя для помощи в переноске многочисленных тяжелых чемоданов с подарками и в фотографировании. Нас сопровождали также доктор Афанассакис и о. Григорий Винденбах в качестве переводчика и посредника.

Доктор Афанассакис выполнил свою работу на совесть. Одночасовая встреча с митрополитами Хризостомосом и Бартоломео была сердечной и теплой. Мы показали им фотографии наших людей и вручили свои подарки, которые включали чек на 3000 долларов. Митрополиты сказали, что деньги будут переданы приюту для сирот около Стамбула. Однако окончательный результат был тем же, что в воскресенье. Никаких существенных указаний или помощи по вхождению в Православную Церковь нам дано не было.

Все, что оставалось сделать — это совершить несколько экскурсионных поездок для осмотра достопримечательностей этого прекрасного и древнего города, включавших остановки во внушающей благоговение Айа Софии и Голубой Мечети. В заключение нашего визита мы отправились в Фессалоники и оттуда в Афины, перед тем, как улететь обратно.

Новое посещение семинарии Святого Креста

Мы приземлились в Бостоне вместо Нью–Йорка, как было запланировано. По любезному приглашению факультета мы решили вернуться в семинарию Святого Креста для проведения собрания нашего Синода, на котором первоначально предполагалось обсудить рекомендации, полученные от Константинополя и совместно решить, каковы должны быть наши ответные действия. Но оказалось, что отвечать не на что.

Мы собрались в зале заседаний правления семинарии на следующее утро после нашего прибытия в Бостон. Никогда в жизни я не был так рад тому, что наша встреча не записывалась на магнитофон. В тот раз мы вплотную подошли к тому, чтобы дружно отвернуться от Православной Церкви. Но для того, чтобы отказаться от Церкви, вы должны также отказаться и от веры, а этого мы сделать не могли. Слишком много мы знали. Кроме того, нам просто некуда было больше идти.

Выйдя из административного здания в различной степени отчаяния, мы подняли глаза и увидели епископа Максима! Подобно Самому Христу, он не мог покинуть нас или отказаться от нас. Он присоединился к нам за обедом в этот вечер и напомнил нам о необходимости постоянно искать волю Божию. Да сохранит Вас Господь на многие лета, Ваше Преосвященство!

Полет из Бостонского аэропорта Логан Филд в различные пункты нашего назначения был очень скучным для каждого из нас. Я лично могу подтвердить, что он был в высшей степени угрюмым для тех из нас, кто летел в Лос–Анджелес. Это был конец самого захватывающего путешествия, которое любой из нас когда–либо предпринимал. Древние церкви были великолепны. В Фессалониках мы собрались и молились — каждый из нас — в том месте, где стоял и проповедовал апостол Павел во время его первого визита в этот город. Я в тот день пережил удивительное ощущение Божьего присутствия и еще раз укрепился в решимости посвятить свою жизнь Христу и проповедованию Его Евангелия.

В другой день мы пели все вместе гимн со слезами радости на глазах перед алтарем церкви, которая считается древнейшей из всех, сохранившихся в христианском мире, и расположена в непосредственной близости от Константинополя. Христиане пели здесь этот гимн в течение сотен и сотен лет. Некоторые другие туристы плакали вместе с нами, и я даже не уверен, понимали ли они — почему.

Все путешествие было подобно этому — один духовный подъем за другим. И в то же время оно стало колоссальной неудачей. Мы стучались в дверь Православия настолько сильно, что костяшки наших пальцев стали красными. Имели место дискуссии, кивки и любезности, но ни одного приглашения войти. Или, как говорят на Западе, никаких сигар.

По возвращении домой даже солнечная Санта–Барбара показалась нам мрачной.

11