Из писем отца маме

Из писем отца маме

Переписка родителей была особенно оживлённой в разгар либерализации — с середины 1955 и до апреля 1956 — кануна освобождения.

17.7.55

Здравствуй, родная моя!

Наконец-то прибыло авио-письмо Ирины, которое она писала, сидя у тебя. Теперь я с ещё большим нетерпением буду ждать твоих впечатлений о ней. Какая она получилась без нас? Она для меня совершенно неясна.

Если не считать моего нетерпения скорее увидеть тебя и дочек, я живу тут весьма неплохо. Гуляю, читаю и беседую с интересными людьми. Я уже писал тебе о встрече с одним «бывшим». На днях, во время прогулки в поле, у нас разговор как-то перешёл на такую, казалось бы, отвлечённую тему, как история Киевской Руси. Я и сейчас ещё не могу прийти в себя от этой лекции-разговора. Ну, решительно камня на камне не оставил он от моих представлений в этой части. Даже относительно фактической стороны дела. Совершенно новая картина. Норманны-варяги пришли не с севера, а с юга. Киев — матерь русских городов — первоначально — пограничная торговая фактория еврейско-хазарского царства. Даже Днепр — не Днепр, а легендарная река Самбатион. И так — обо всём. Поляне — не жители Приднепровья. Само название говорит о том, что это были жители полей, степей, которых тогда не было на среднем течении Днепра. Местность эта была покрыта густыми лесами и болотами.

Даже религия славян была не такая, какую описали Карамзин и проч. Перун — не славянский бог, а бог мореходов-варягов. Даже «вещий» Олег погиб не так, как это описано Пушкиным. Погиб он на одном из островов Каспийского моря. И вовсе он не собирался «отмстить неразумным хазарам», а во время похода по ограблению персидских берегов, и по найму тех же еврейско-хазарских царей.

Я знаю — ты, наверное, сердишься, что я заполняю письмо такими пустяками. Я и сам не мог бы указать, почему меня всё это так волнует. Но я чувствую, что всё это близко касается и меня, и всех нас. Какая тут связь — мне ещё неясно, но связь есть. Ну ладно, оставлю это пока.

Чувствую, что у тебя создалось неправильное представление, что мне не понравилась твоя карточка. Это неверное представление.

Не пиши загадками. Почему тебе не понравилось письмо Майи? Разница между молодёжью моего и отчасти твоего поколения и Майей с её друзьями заключается в том, что нам не нужно было так много знать. Все противоречия и разногласия были далеко впереди. Им же нужно знать неизмеримо больше, а знают они ещё меньше нашего. Вот почему меня угнетает увлечение Майи поэзией. Ей нужно учиться и учиться. Но об этом я сам ей лучше в другой раз напишу. Горячий привет Сусанне и проч. Целую и жду твоего ответа. Алёша.

22.7.55

Дорогая моя, здравствуй!

Вот уже с неделю, как я получил отчётное письмо Ирины, написанное у тебя, и с тех пор ещё с большим нетерпением жду твоего письма о ней. Что она из себя представляет? Конечно, я и сам это увижу при встрече, но когда эта встреча состоится — один Бог знает. Москва — «как рыба об лёд».

Между тем, я стал испытывать настоящий кризис материала для переписки с тобою. Не писать же тебе о погоде и нашем меню.

Несмотря на то, что нас тут — свыше трёхсот человек, и продолжают пребывать новые люди, я вращаюсь в очень ограниченном кругу. И всё это — обломки, бывшие люди. Очень грустно наблюдать у некоторых из них постепенное умирание, возвращение к идеям и формам не молодости, а раннего детства. Я с нетерпением жду приезда моей парижской приятельницы, о которой я тебе уже писал. В связи с общим «похолоданием» задержался и её приезд. Очень будет интересно посмотреть, много ли и что именно она сохранила из прошлого. Она еврейка, а евреи много «консервативнее» других. Одна из здешних жительниц — девица 72-х лет — очень бойкая, живая старушка. И хотя она в жизни запросто встречалась и разговаривала со многими историческими людьми, её собственные взгляды поразительно мелки и примитивны. Она — дочь участницы «Земли и Воли» и процесса 50-ти, с умилением говорит о дворянских гнёздах. Как-то заговорили об «Обрыве» и одном из героев этого романа, страшном нигилисте. Помнишь? Моя старушка даже обиделась слегка, когда я ей указал, что её мамаша и папаша тоже были нигилистами. Самая молоденькая моя собеседница — девушка 60-ти с чем-то лет. Бывшая плехановка, уже тридцать лет, с короткими перерывами, странствует по злачным местам. Но почему — неизвестно.

У меня установилась прочная переписка с Маечкой. Стараясь подделаться под её интересы, я пробовал даже перечитывать Пушкина. Но увы — каким я был, таким я и остался — варвар. Стараюсь заинтересовать её наукой. Не знаю, получится ли что-нибудь. Сильно мешает моя собственная безграмотность.

Очередное моё увлечение — история. Книг серьёзных нет, стараюсь обсасывать одного, видимо, знающего историка. К сожалению, он очень больной человек, редко выходит из комнаты. Его беседы открыли передо мною новый мир. Но я боюсь надоедать тебе этой темой. Скажу только, что многие факты, которые я в разное время вычитал, в том числе и такие, которые не имеют, как будто, отношения к истории, например, ледниковый период, приобрели совершенно новое для меня значение.

Дописал до этого места, и вдруг мне приносят твоё письмо от 10.7. Первое письмо об Иринушке. Вот спасибо! Прямо камень с сердца свалился. Какое прекрасное письмо, и как нам повезло с дочками. Значит — уже не даром прожили на свете. Теперь я буду ждать от тебя ещё и ещё писем о вашем свидании. Если будешь писать Стелле, передай ей горячий поцелуй. Я чувствую себя бесконечно обязанным ей за всё, что она сделала для нас, в особенности, для Ирины.

Ну, будь здорова, о себе продолжу в следующем письме.

30.7.55

Здравствуй, дорогая моя!

Привет от Елены Яковлевны Клейнер[190]. Помнишь ли ты её? Она тут работает врачом при больнице. Встретился с ней интересно: она всё ещё разыскивает своего мужа, Израиля, и приходит к нам, когда узнаёт, что прибыли новые люди, спросить, не встречал ли кто его. Честь его была восстановлена ещё, кажется, в 1939 г., и она могла бы вернуться домой, но не захотела и осталась в Караганде. Поступила правильно — здесь почти все такие, и она как хороший врач пользуется всеобщим уважением. Но рассудку вопреки, она никак не может себе представить своего Израиля мёртвым. В остальном — она умная, культурная женщина. Мне она очень обрадовалась, потому что Израиль ей много рассказывал о нашей с ним жизни в Кишинёве и потом в Туруханске.

Получаю письма от родных — от Бориса. Он прислал мне свой портрет и портрет дочери, на вид — хорошая одесская барышня. Сам он снялся в полной форме, покрытый орденами, медалями, и сверкающий шитьём и пуговицами. Зовёт к себе, хотя сам с семьёй ютится в подвале.

Маюшка мне пишет, и я ей тоже, и очень часто. Её приключения, по-моему, не прошли ей даром. Она, как ты однажды упомянула, «мечется». Прислала мне свои стихи. В них отражается её смятение и большая личная трагедия. Знаю, что её нужно поддержать, отвлечь какими-нибудь общими вопросами, но поэзия, увы, не моя область. Я совершенно не могу настроиться на поэтический лад или вызвать в себе интерес к этому способу излагать свои мысли. Пишу ей о науке — физике и истории. Получается плохо — её это не занимает, и хотя она старательно избегает упоминания о непротивлении и проч., но, думается, что она всё ещё клонится в эту сторону.

Моя парижская приятельница ещё не прибыла, но я её жду уже с меньшим интересом. Она прислала записку, и на меня сразу повеяло 18-м годом. Эта, по-видимому, устойчива, хотя она одной ногой, и даже больше, в могиле. Очень странна та прямо трогательная любовь, с которой о ней говорят её приятельницы, столь далёкие от неё по своим воззрениям.

Пишет ли тебе Маюшка, и что ты думаешь о её письмах. Не забудь, что я всё ещё не знаю, что это был за детский сад — т. е., их ярлык. Напиши, переписываешься ли ты со своими старыми приятельницами. Москвичи меня совсем забыли.

Ну, будь здорова. Целую и жму руку подружкам Майи. Твой А.

2.8.55

Родная, здравствуй!

Получил твоё письмо — оно полностью ликвидировало мою хандру, и я даже ловлю себя на том, что я всё бормочу: «Нет, весь я не умру… я памятник себе воздвиг нерукотворный…»[191] Обе дочки у нас хорошие, хотя и каждая по-своему, и фото Сусанны тоже как-то сливается в общем впечатлении: хороша молодёжь!

Всё, всё в твоём письме меня волнует и радует, кроме покойников, конечно, но прав Чехов — «ничего не проходит».

Адрес Чары я послал тебе в прошлом письме. Повторяю… Однако, Ирина едва ли сможет у неё устроиться. Как я уже писал, сын её живёт раздельно от жены из-за отсутствия жилплощади. Впрочем, попробовать — стоит[192].

Разрыв Ирины со Стеллой меня очень огорчил. Отразилось ли это на ваших со Стеллой отношениях?

Удовлетворяю твоё любопытство относительно бытовых условий: в кино водят три раза в месяц, самодеятельность существует, говорят — хорошая, я не хожу. Бритва-самобрейка имеется, но лезвий к ней нет, и ни за какие деньги не достанешь. Это смешно, потому что автомобилей, мотоциклов и велосипедов здесь очень много. Об остальном я уже тебе писал.

Продолжаю читать капитальные труды. Сейчас жую Историю СССР, 19 век. По качеству она совершенно соответствует Истории Украины. Но хронология есть — и на том спасибо.

Письма мои, как ты видишь, становятся всё путаней, но ты как-нибудь разберёшься. Целую тебя крепко и жму руку С. и вообще молодым. Твой Алёша.

9.8.55

Здравствуй, родная моя!

Если бы ты знала, какая у меня обширная переписка завелась! Редкий день я не получаю писем. Получил очень хорошее письмо от Иринушки. Читал его, однако, со смешанным чувством — радости и смутного беспокойства. Она, между прочим, пишет: «У меня бывают настроения, когда я начинаю думать — прав был Сатана, а мне не хочется так думать». Каков клоп, а думает! Она ещё кое-чего пишет о своих настроениях и о прочитанных книгах. А я, как на грех, читаю сейчас Историю СССР 19-го века, и мне приходят а ум грустные мысли.

А всё же — очень хорошо.

Маёчек прислала мне для ознакомления письмо С[усанны]., посвящённое впечатлениям об Иринушке. Очень меня заинтересовало в нём сопоставление двух «поколений». Интересно и назидательно, но, я думаю, многое можно отнести за счёт личных качеств Ирины.

Боже, какой это всё-таки милый «детский сад», и какие страшные душевные переживания для девушек детского возраста. Маёчек в каждом письме настойчиво допытывается данных о состоянии моего здоровья и строго напоминает, что она уже не ребёнок и что она может и должна «знать всю правду». А я не верю. У нас незаслуженно хорошие, славные дети.

С Маёчком переписка установилась прочно. Я пишу ей часто, чаще, чем тебе. К сожалению, мне с ней труднее установить контакт, чем с тобой. Ведь я ещё очень мало о ней знаю, и круг её интересов мне как-то неясен. А говорить с нею нужно, и откладывать разговор до личной встречи — нельзя. Вот я ей и пишу — «вокруг да около».

Мне смертельно надоела «райская жизнь». Хочется работать и, чувствую, что я ещё вполне работоспособен. Здоровье моё — без изменений, ничего не болит, только, разве что, быстрее утомляюсь. Начал принимать лекарство в превентивном порядке. Врач, правда, напугал меня, что у меня пониженное давление. Насколько я понимаю, это должно сказаться на понижении умственной деятельности. Но, несмотря на качество моих писем, я никогда так много не думал на отвлечённые темы, как сейчас. Я довольно много читаю и даже делаю выписки из прочитанного. Нет, если я неполноценный, то я всегда таким был, и даже хуже.

Я не предъявляю тебе претензий писать чаще — сознаю, что времени у тебя много меньше, чем у меня. Но если сможешь — пиши больше о себе. Бытовые условия мне более или менее известны, а вот духовная жизнь меня сильно интересует. Говарда Фаста тут, к сожалению, нет, но, возможно, имеется в городской библиотеке. Доберусь — почитаю, чтобы узнать, чем это он стимулирует твою мысль[193]. На этом закругляюсь. Будь здорова, и до скорого, надеюсь, свидания. Целую крепко, твой А..

14.8.55

Родная моя, здравствуй!

Получил твоё письмо от 30.7. вместе с милой припиской С. Совершенно ясно, что одно из твоих писем, посвящённых свиданию с Ириной, до меня не дошло, и я уже начал беспокоиться о тебе. Я уже писал, что Иринушка прислала мне очень умненькое письмо, и Маёчек мне передала твои впечатления от свидания и познакомила меня с письмом С. на эту же тему. Остальное — до встречи с героиней.

Почему мы мало учились в возрасте Иринки? Я думаю — отчасти потому, что нам не так много нужно было знать — отношения были более ясными, ближайшие задачи — более или менее очевидными. А Иринкам, Сусаннам и Маёчкам нужно знать больше и — это главное — необходима большая разборчивость в выборе знаний. Вот поэтому я так подробно останавливаюсь на беседах со «стариком». Эти беседы, ты понимаешь, носили случайный характер. Мы гуляли вчетвером и беседовали на самые разные, преимущественно литературные темы, и я больше слушал воспоминания о всяких злачных местах, где мои спутники побывали вместе. Тема «Киевская Русь» всплыла как-то случайно. Источники, на которые ссылался старик, — это всякие «Повести временных лет», доступные всем интересующимся, работы историков и археологов о Хазарском царстве и работы историков, которые встречались мне, но которые я в своё время не сумел читать. Сила моего старика — в умении читать и дерзко делать выводы из прочитанного. Он — марксист из старых, но в смелости обобщений и пренебрежении к авторитетам и установленным истинам, он больший анархист, чем мы с тобой были…

Мы все читали и знаем, что гунны вторглись в Европу в 6 веке, что они прошли Восточную и почти всю Западную Европу, перешли Рейн, вторглись в Римскую империю, и что где-то в Галлии произошла Каталуанская битва, после которой Атилла повернул обратно. Вскоре после этого сам Атилла умер, и армия его распалась. Но мне, например, никогда в голову не приходило полюбопытствовать — куда же делись гунны после этого? Их были сотни тысяч, с жёнами и детьми. Известно, что вскоре после этого появились и начали действовать авары, что славянские племена в 7-м веке обитали в Прикарпатье, откуда они распространились на юг, восток, северо-запад и северо-восток. Литовские племена заняли побережье Балтийского моря, и хазары обосновались на нижнем течении Волги. Там они пришли в соприкосновении с арабами, которые тогда достигли высшего расцвета своей цивилизации, и, по-видимому, не с одними арабами и персами, но, между прочим, с еврейской торговой буржуазией. Так или иначе, хазары приняли еврейскую религию. Это все известно. Об этом, как о курьёзе, я читал ещё, помнится, в 1908 г. или раньше и даже, помню, беседовал с тобой об этом.

Хазары были очень богатым государством. Они вели торговлю с Востоком (Иран, Индия, Китай и проч.), с Византией и её колониями на Чёрном море и со славянскими племенами на северо-западе. Известно, что хазарские каганы-цари переписывались с еврейскими учёными в Кордове, в Испании. Известно о существовании хазарского города Самбрей на реке, которую хазары, как добрые евреи, называли Самбатион, в честь еврейской легендарной реки, протекающей на краю света, вечно кипящей и швыряющей камнями. Это был крупный торговый центр. Однако археологи тщетно искали этот город на Тереке. Никаких следов Самбрей там не обнаружили, и непонятно, с кем и чем бы там торговали. Между тем, мы знаем, что хазары вели оживлённую торговлю со славянскими племенами, выменивая у них мёд, воск, пушнину. Там, на грани лесов, хазары устроили торговую факторию на берегу реки Самбатион (Днепровские пороги). Эта фактория постепенно разрослась в город, самоуправляющийся, как все хазарские города и названный хазарами Самбрей. Рассказывая мне всё это, старик уснащал свою речь цитатами из разных источников и своими соображениями по поводу этих цитат. Но это было больше месяца тому назад и, кроме того, я не умею так плавно и последовательно излагать свои мысли. Мне это показалось очень правдоподобным. Любопытный факт — в «Повести временных лет» имеется «Похвальное слово великому кагану Киевскому князю Владимиру [Святому], написанное митрополитом Иларионом.» Учти, что Владимир Святой княжил много позже, и Хазарского царства уже, пожалуй, не было, но еварейский титул каагана имел ещё большую ценность

Всё это несколько расходится с концепцией Грекова, согласно которой славяне «спокон века» жили в Восточной Европе. Кстати, это утверждение сильно противоречит современным данным геологии, согласно которым последний ледниковый период закончился не так давно. Усиленное таяние льдов, покрывавших почти всю Европу, началось всего 11–12 тысяч лет назад. Во время ледникового периода жизнь человека возможна была разве на самой южной оконечности Испании и, может быть, на южном берегу Крыма.

Я не помню, что я писал тебе 17.7., и боюсь повторяться. Но ты сама виновата — ты просила написать ещё. Теперь пеняй на себя.

Ты помнишь, конечно, подвиги норманнов. Они многократно грабили Англию, захватили большой кусок Франции (будущая Нормандия), проникали в Средиземное море, разграбили даже Египет, не говоря уже об Италии. Папа Римский учредил даже особую молитву о спасении от норманнской опасности. Но главной целью норманнов была самая богатая страна мира — Византия. Но тут они оказались бессильными: поперёк узенького Босфорского пролива стоял византийский флот с греческим огнём. Обойти этот флот не было возможности и победить его — невозможно. Тогда норманны решили попытать счастья с севера, со стороны Чёрного моря. Туда они пробрались, вероятно, по Северной Двине и Днепру. В теперешней Тамани, где находился славянский город Тьму-Таракань, они устроили свою базу, и с большим успехом стали грабить греческие колонии и саму Византию. Не Киев, а Тьму-Таракань была, по-видимому, первой базой варягов. Киев был захвачен много позже.

В древних источниках встречается одна странность. Описывая поход Игоря из Новгорода в Киев, упоминаются места, которых Игорь физически не мог встретить на этом пути — он встречаются не на север от Киева, а на юге, между Чёрным морем и Киевом. Да и не мог Игорь прийти из Новгорода, потому что города этого тогда ещё не существовало. Он был построен много позже и назывался сначала Норгольм.

Но я вижу, что совершенно безнадёжно рассказать об этом в одном письме. Если вам ещё не надоело — я напишу ещё в следующем. Моя затея поделиться с вами рассказами старика не дала мне возможности написать Сусанне отдельно и поблагодарить её за записку. Сделай это ты за меня. Целую крепко, твой Алёша.

18.8.55

Родная моя, здравствуй!

Из твоего только что полученного письма от 7.8. я узнал, что в пути — ещё три, и что в одном из них, вместе с припиской Сусанны, — её фото. На фото мне фатально не везёт. Одно письмо с припиской от 30.7. я получил, но фото в нём не нашёл. Сусанна там горячо заступается за Ирину, находит, что ты чрезмерно требовательна к ней, и делает не совсем лестные для «её поколения» сравнения с образованностью Ирины. Если ты имеешь в виду это письмо, то фото пропало.

Ирина, как я тебе уже писал, прислала из Черновиц очень хорошее письмо, но ни фото, ни стихов Маюшки в нём не было. Вот тебе случай проявить свою хвалёную строгость!

Впрочем, я сейчас довольно хорошо осведомлён о московских делах нашей старшей дочери. Она нашла простой и остроумный способ мне их изложить. Несмотря на то, что я был подготовлен вашими с нею письмами, это изложение вызвало у меня яростный приступ антирелигиозных чувств.

А вообще мы с ней переписываемся исправно, хотя это для меня — не легко. Она пережила страшное и ещё не совсем отошла. Её единственный эскейп — поэзия, а что я понимаю в поэзии? Но это у неё пройдёт — она из добротного материала.

Меня очень растрогали твои воспоминания о доме, домашних и домашних мелочах. Только брось уж оплакивать нашего Черкеса[194], он недаром жил на свете, его щенки — уже взрослые псы, ни в чём не уступающие своему родителю.

Гревса в нашей библиотеке нет, а в городской я ещё не записан.

Перечитываю Белинского. Очень хороша его статья о «Борисе Годунове» Пушкина. В своей трактовке Бориса Пушкин, не мудрствуя лукаво, следовал общепринятым тогда взглядам казённых историков — Карамзина и проч. В результате получилась трагедия больной совести человека, который для достижения трона не остановился перед убийством сына своего благодетеля. Всё это вздор. Царевич вообще не был убит — он умер во время припадка падучей, упав на свой нож.

Трагедия Годунова[195] заключалась в том, что он был, хотя и очень умный и способный политический деятель для нормального времени и в нормальных обстоятельствах, но действовать ему пришлось, когда требовалось нечто большее — нужен был человек, который бы мог круто повернуть от пути, взятого Грозным. На это его не хватило. Он устранил внешние, уж очень коловшие глаза проявления опричнины, убрал Малюту Скуратова, собачьи головы у опричников, их чрезмерные и скандальные подвиги, но продолжал на них же опираться и пользовался их полной поддержкой. Дворянство, т. е. также опричники, окончательно утвердились в стране. Юрьев день отменил не Иван Грозный, а Годунов, и «Смутное время» было не чем иным, как несколько запоздалой революцией против господства дворян и за «старину», т. е. за более счастливые для крестьянства, городского купечества и связанного с ним боярства, порядки.

Долго ли продлится похолодание? Думаю, что будут ещё тёплые дни, но на резкие изменения, по-моему, рассчитывать нельзя.

Ты переоцениваешь культурный уровень моих сожителей. За редким исключением, они во многом уступают моим товарищам по Джездам, Джезказгану и проч. Но я занял больше половины письма историческими экскурсами и переписывать его не хочется — поздно. Напишу через 3–4 дня.

Целую тебя и жму руку С. Горжусь Маюшкой и люблю её подруг и друзей.

Твой А.

9.9.55

Здравствуй, родная моя!

Получил твоё письмо от 24.8 и очень обрадовался, так как на старости лет я, кроме всего прочего, становлюсь ещё и мнительным и легко начинаю воображать. От Иринушки я тоже получил всего два письма со времени вашего свидания, но на днях прибыло письмо от моего друга В.П., как обычно посвящённое нашей младшей дочери. Я хотел тебе его переслать целиком, но оно очень большое и напечатано на машинке на толстой бумаге. Ограничусь цитатами, которые тебя как маму должны интересовать. «При просмотре вытащенных ею фотографий выхватил из общей кучи одну, которую она неуклонно сдвигала в сторону (может быть, провокационно — она обезьяна из породы хитрых), на каковой был изображён молодой человек и за ним — упомянутая обезьяна. Юноша оказался студентом 4-го курса Черновицкого мединститута, микробиологом, работающим над вирусами и собирающимся не далее, как в будущем году, совершить великое открытие. В отличие от подавляющего числа Александров Македонских, он очень недурно учится и, кажется, вообще паренёк неплохой, во всяком случае, не пижон. Судя по фотографии, юноша очень интеллектуальный, но он, по-видимому, не такой „пламенный правдоискатель“, как Ирина… Были прочитаны отрывки из писем Виктора, разумеется, чрезвычайно высокого штиля, посвящённые исследованиям, которые он ведёт и вообще Наукам (с большой буквы). Дела материальные у неё неважнецкие. Собирается поступать медсестрой на полставки». Далее идут объяснения, почему В.П. не может ей сейчас материально помочь.

Не знаю, как ты, но я нисколько не обеспокоился и даже — совсем напротив. Но планы совместной работы и учёбы — мне меньше нравятся, уж очень она слабенькая.

Очень меня радует твоё благотворное влияние на молодёжь. Нажимай на своих племянниц, не жалей их. Теперь только учиться и учиться — потом некогда будет. Даже я, старая рухлядь, стараюсь набираться ума-разума.

Да, трудно бывает сформулировать свои мысли о щенках Ч. Но и мне — не легче. Я сейчас, как ты знаешь, заинтересовался историей. Особенно меня занимает Борис Годунов. Задача, которую он себе ставил, была очень проста: сохранить новый социально-политический строй — неограниченное самодержавие — и преданное ему новое дворянство, отказавшись от одиозных подробностей режима Ивана Грозного — от опричнины, собачьих голов и хвостов, бессудных расправ и проч. Он сравнительно далеко пошёл в этом направлении. Результаты — известны.

Ну, конечно, ты права относительно причины задержки ликвидации маюшкиного детского сада, но раньше или позже это решение принять придётся, и мне даже кажется, что чем позже это решение будет принято, тем радикальнее оно будет.

Стихотворений Маюшки Ирина мне не присылала, так же, как и фотографий. По словам В.П., она не присылает своей фотографии, потому что не фотогенична. Ну, бог с ней, с её фотографией, приеду — увижу оригинал. Жаль, что она маюшкину карточку не присылает.

Меня сильно занимает Женя Г. В нём, по-моему, по-моему, причина к теперешнему состоянию Маюшки. Впрочем, последние её письма — довольно бодрые и, главное, — частые. К сожалению, круг наших интересов — различен, приходится почитывать то, что я иначе бы читать не стал.

Удовлетворяю твоё любопытство по поводу «Истории СССР, 19 век». Это один из томов многотомного труда. Этот том посвящён 19-му веку. Авторы — действительные члены-корреспонденты Академии наук, профессора и т. п. в большом количестве, всех не перечесть, предназначается для исторических вузов.

Фаста я, пожалуй, теперь достану. Просматриваю пока Драйзера «Американскую трагедию».

Об истории с медалями я тебе уже писал в прошлом письме. Она, во всяком случае, говорит о то, что я не нахожусь на особом счету, и это даёт надежду на то, что меня всё-таки пустят в Клин.

Родственники, написав по письму и прислав денег, пока замолчали. Но я не скучаю и не огорчаюсь. Горячий привет Сусанне. Целую крепко. Твой А.

16.9.55

Родная моя, здравствуй!

Известий по-прежнему никаких. К тому же мои постоянные корреспонденты тоже, по-видимому, приутомились и замолчали. Молчит и Иринка. Но слухи не прекращаются. Говорят, что предстоят перемены, что нас откомандируют — не то в другие дома, не то — уволят под чистую. Доказательства: не состоялась очередная регистрация, участились посещения всевозможных комиссий, и.т.д. А пока скучновато.

Тут и раньше было скучно, а теперь — зелёная тоска. Дуют свирепые ветры, холодно, и прогулки в поле приходится сократить. Сидим по комнатам, дуемся в шахматы, читаем. Четыре человека в комнате — это всё же многовато. Один мой сосед поёт (очень скверно). Он участвует в кружке самодеятельности, и хотя поёт он одну только песню, но зато — с утра до ночи, с перерывами только для принятия пищи. Другие увлекаются радио, которое поэтому бубнит у нас с утра до отбоя. Всё это несколько развлекает и мешает сосредоточиться.

По-прежнему увлекаюсь историей, и настолько, что ничего другого читать не могу. Лежит у меня «Дон Жуан» Байрона на английском языке, но я ещё не взглянул на него.

Центральная идея раннего христианства — это ожидание Страшного суда — крушения старого мира и наступления Царства Божия в самое ближайшее время. Это не мешало, а наоборот — помогало им совершать всякие мерзости, в порядке ускорения наступления «Нового Иерусалима» (это я — на тот случай, если ты тоже увлечёшься проповедью сектантов).

Читаю я подряд всё, что относится к истории человечества, и с одинаковым интересом. На днях мне попалась в руки прекрасная книга «Избранные письма К.Маркса и Ф.Энгельса». Жаль, что это избранное, и даются только отрывки, но и то, что даётся — интересно и поучительно. Какая глубокая вера в неизбежность в самое ближайшее время крушения ненавистного капиталистического строя, в наступление всемирной социальной революции.

Энгельс, как известно, специализировался на военных вопросах. Но это — не академический интерес к науке о войне. В письме к Вейдемейеру (12 апр. 1853 г.) он сообщает, что уже изучил старые кампании, наполеоновские походы, Жомини, Клаузевица и др. «Вопрос о том, заключался ли оперативный план Наполеона в 1812 г. в том, чтобы сразу идти на Москву, или в первую кампанию продвинуться только до Днепра и Двины, снова встанет перед нами при ответе на вопрос, что должна делать революционная армия в случае удачного наступления на Россию». Но меня, признаюсь, больше трогают поэтические места в этой переписке. Говоря о позорном поведении прусского правительства, «сбросившего пышный плащ либерализма и представшего во всей наготе перед миром», Маркс говорит, что это заставляет его закрывать глаза от стыда, и дальше высказывает прямо замечательную мысль: «Стыд — это уже революция; …стыд — это своего рода гнев, только направленный вовнутрь» (Маркс-Руге, март 1843 г.). Очень красиво.

Не сердись, что я всё письмо посвятил посторонним вопросам, но я уже сказал, что у меня мало других материалов.

У меня возникла идея послать Иринке немного денег, если бы я знал её точный адрес. Если ты уже получила от неё письмо из Москвы, сообщи мне её новый адрес.

Передай мой горячий привет Сусанне и другим племянницам. Крепко целую.

Твой А.

23.9.55

Здравствуй, родная моя!

Сегодня пишу только оттого, что срок подошёл, и я не хочу из-за мокрого носа нарушать установившийся порядок. Впервые за последние 7 с лишним лет подцепил прямо зверский насморк, из носа течёт ручьём, из глаз — тоже, горло пересохло, все удовольствия сразу. Если увидишь пятно на письме — это не слеза. Впрочем, сегодня уже лучше немного.

Твоё письмо от 6.9. получил. Прочёл и перечитываю его. «That is the spirit!»[196]. Как жаль, что Маюшке этого духа по-видимому, не хватает. Она сильно меня беспокоит. Вот уже второе её письмо с намёками на «врагов», с которыми она всё воюет. Я знаю, как эти «мелочи» могут отравлять жизнь. Не знаешь ли ты чего-нибудь об этом?

Мы с ней ведём литературные дискуссии. Ну, конечно, я не имею ничего против поэзии и не настаиваю, чтобы она вместо Пушкина читала антирелигиозную «научную» литературу. Но я очень боюсь, что её увлечение поэзией и именно Пушкиным — escape, что она надорвалась[197]. А жаль — она человечина настоящая.

С её фотографией у нас вышло недоразумение. Эту карточку я имею и при сём возвращаю тебе твой экземпляр. Кстати, получив карточку, я стал к ней внимательно приглядываться. Какой у неё измученный вид, несмотря на широкую улыбку. Неужели это всё «личные переживания»?

Очень хорошо, что она, по-видимому, «переоценивает ценности», но как жаль, что нет у неё под рукой человека, который мог бы ей помочь разобраться во всём. Как крепко ей не повезло и всё ещё не везёт. В моей неудачной попытке попасть к ней на свидание виноват я сам. Вот старый дурак! Я ещё подожду немного и, если к тому времени не выяснится моё положение, я опять возобновлю ходатайство.

Очень одобряю твоё довольство, что живёшь именно сейчас. Действительно, мы живём в самое интересное время, может быть, во всю историю человечества, даже если нам немного оттоптали мозоли. Но я не понимаю твоей тяги в Якутию. Правда, и оттуда видно, но видеть — мало. Совершенно согласен с тобой относительно Чернышевского. Герцена я совсем недавно читал и тоже одобряю твою оценку. Белинского придётся перечитать.

А пока, не удивляйся, я с наслаждением читаю том переписки Маркса-Энгельса. В свете последующих событий отдельные места звучат довольно весело, но книга безусловно стоющая. Там, где они пишут о далёком прошлом, они вполне современны и сейчас. И Маркс далеко не был таким последовательным марксистом, как его последователи. Очень интересно объяснением различия между Востоком и Западом различием между орошаемым и неорошаемым земледелием. Жаль, что они, насколько я знаю, подробно не разработали этой идеи. А непочтительное отношение к героям Французской буржуазной революции? Например, о терроре: «Мы понимаем под последним [террором] господство людей, внушающих ужас; напротив того, это господство людей, которые сами напуганы. Это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх». А далее идёт такая резкая, без оглядки на литературные и иные приличия оценка деятелей Французской буржуазной революции, что я просто не решаюсь её тут привести и никогда не решусь повторить при молодых девушках.

Ну, а пока будь здорова, дорогая, целую крепко. Твой А.

P.S. Как у вас восприняли Указ? У нас тут некоторые волосы на себе рвут, что не служили полицаями, не расстреливали и проч. Теперь бы они были полностью восстановлены.

3.10.55

Родная моя, здравствуй!

Возвращаюсь к твоему последнему письму от 6.9., так как мне и совестно, и надоело страшно начинать словами: новостей никаких.

Поспорил на днях со своим приятелем-историком. Я повторил ему твою мысль, что мы живём в интересное время и жить — интересно. На это он меланхолично возразил, что в интересные времена жить скучно, а интересно жить только в скучные времена. По обыкновению, он основательно подкреплял это утверждение историческими примерами, самими по себе очень интересными. Но я всецело на твоей стороне: и жить интересно, и времена интересные, хотя его позиция мне понятна. Он провёл несколько счастливых скучных лет, изучая Смутное время по подлинным документам, увлёкся (и продолжает увлекаться) Александрийским периодом древней истории и попутно занимался революцией. Большую часть (26 лет) «интересных» времён он провёл в строгом уединении и весьма скучно. Хотя, правда, наблюдательный пункт у него неудобный, всё же жить — интересно, очень.

Особенно занимательно наблюдать выкрутасы Годунова Мыкыты. Нельзя не вспомнить бессмертное изречение Эмки[198].

Я тоже усиленно занимаюсь ликвидацией своей безграмотности. К сожалению, в местной библиотеке, кроме беллетристики, почти ничего нет, а съездить в город я всё не соберусь. Я даже обратился к Фриде Давыдовне за помощью. Взял я тут читать Драйзера. Прочёл «Титан» и «Американскую трагедию». Очень занимательные книжки. Но почему «Американская трагедия» — мне непонятно. «Титан» очень любопытная штука. Писать о Чикаго 80-х годов и ни разу, ни единым словом, не упомянуть о рабочем движении, о Иоганне Мосте[199], о первомайской забастовке — это любопытно для члена партии. При этом подробные, подозрительно подробные описания любовных приключений героя и туалетов героини. Но ты это, конечно, читала.

Только что поздравил Маюшку с днём рождения, перевёл ей сто рублей для проведения праздника и трясусь от страха, что она рассердится. Она у нас строгая. А у меня денег на дорогу совершенно достаточно. Я даже думаю отметить этот день, куда ни шло. Хотел эти деньги послать Иринке — ей они тоже не помешали бы, но твоя мамаша известила меня, что переводит ей 400 рублей. С твоей мамашей у нас установилась правильная переписка. Она всё воюет с роднёй, боевая старушка!

Письма Маечки как-то мало радуют. Я думаю, что ожидание решения, хотя она считает, что лично в нём не заинтересована, ей сильно действует на нервы. Какая, однако, дикая и подлая история!

Передай от меня горячий привет Сусанне. Она как-то смешивается в моём представлении с Маюшкой. Я был бы рад, если бы она опять черкнула несколько слов. Что её интересует?

Иринке я послал длиннющее письмо и всё жду ответа, но она не торопится. Ну и Бог с ней, хотя как писать, когда не получаешь писем и не знаешь, каков круг её интересов.

В свободное от писания писем время я почитываю. Читаю иногда английские книжки. Так сейчас одолел роман — не роман, не пойму — «Крестоносцы» Стефана Гейма, разоблачающий американских империалистов, оккупационную армию и ещё кого-то, но в чём именно, я что-то не понял. У него есть и русские герои — военнопленные, сражающиеся вместе с партизанами-французами. Я мог бы побожиться, что встречал их в последние годы.

Ну, будь здорова, дорогая. Ещё раз прошу: береги свои нервы. Целую тебя крепко. Жму руку Сусанне. До скорого свидания. Алёша.

31.10.55

Здравствуй, дорогая моя!

Не сердись — знаю, я опять на пару дней задержался с очередным письмом к тебе, но у меня есть смягчающие вину обстоятельства — я очень занят. Не помню, писал ли я тебе об этом, но я получил больше обычного мрачное письмо от Маюшки. Опять хлопочу о разрешении отпуска к ней на свидание. После того, как я написал просьбу о разрешении приехать на свидание, получил пару писем, гораздо более бодрых и жизнерадостных, с извинениями за мрачный тон предыдущего письма. Но и в этих письмах звучат пессимистические нотки — завидует душевному состоянию молодёжи нашего с тобой времени и говорит о неверии в свои силы и отсутствии перспектив… Я, конечно, её пожурил, как следует, но чувствую, что необходимо с ней устно поговорить. Ей я пишу часто — каждые 4–5 дней, иногда чаще. Она отвечает почти так же часто.

Иринке я пишу пореже, но зато помногу — 8 страниц в письме. Первоначально я задавался целью спровоцировать её на вопросы и установить таким образом постоянную переписку. Результаты пока обнадёживающие: в октябре получил от неё два больших письма и открытку. Я тебе уже писал, что ей я посылаю письма-лекции на исторические темы. Они отнимают у меня много времени на подготовку и, признаюсь, я их иногда по 2–3 раза переписываю, но не жалею об этом — мне самому интересно, и думаю, что и ей это не бесполезно. Переписываюсь с родственниками и приятелями — бывшими сожителями. Фрида Давыдовна, добрая душа, прислала мне два тома лекций Ключевского «История России». Замечательно интересная книга, но читать приходится урывками — некогда. Эта книга мне очень поможет в переписке с Иринкой.

Вернулась из отпуска Елена Яковлевна Клейнер. Она получила справку о смерти мужа. В графе о причинах смерти — волнистая черта. Бедняжка, она всё ещё надеялась…

Маёчек пишет, что она стала очень чувствительна к проявлениям антисемитизма. Даже её любимый писатель Франко отталкивает её нелестными замечаниями о евреях-эксплуататорах. Ну, ещё бы! Меня не так сильно раздражает сам по себе антисемитизм, как равнодушие к нему, нейтральность русских интеллигентов-не антисемитов. Эта гадость должна их оскорблять больше, чем евреев. Как у вас там на этот счёт?

Твои занятия сельским хозяйством, наверное, уже закончились, но пишешь ты не чаще. Я уже довольно давно ничего от тебя не получаю. А у меня по-прежнему без перемен. Впрочем, я думаю, что задержка с разрешением моего дела связана с загруженностью местного аппарата подготовкой отправки героев 17 сентября[200]. Но пока что и их не отправляют. Всё замерло, все чего-то ждут. Может быть, всё разрешится в ближайшее время. Но ждать надоело.

Ну, будь здорова, приветствую Сусанну и целую тебя крепко. Жду твоих писем. Твой А.

P.S. Ф.Д. пишет, что Роберт очень болен. У него сердце. Ирина сообщила, что он передал ей для меня какие-то вещи, что Авра[201] вышла замуж, Стелла — тоже.

18.10.55

Здравствуй, родная!

Кажется, пропустил срок очередного письма. Это произошло потому, что я целых три дня творил для Иринки. Ей я пишу — не скажу, интересно, но, безусловно, объёмно. Последние три послания — по восемь мелко исписанных страниц. Чем это кончится — не знаю, но чувствую, что начинаю выдыхаться. Однако я не вижу другого способа наладить с ней регулярную переписку. В этом месяце, за первые две недели, получил от неё две открытки с требованием — писать ещё, и побольше. Что ж, придётся поднатужиться. Впрочем, мне самому интересно писать на такие высокие темы, как история и философия истории. Я не столько поучаю, сколько сам учусь и привожу в порядок свои мысли. Пригодится. Но муки творчества — значительные.

Маюшка пишет часто и без понуждения. Меня это даже несколько беспокоит. Она работает много и тяжело и время на писание писем урезывает из своего отдыха. Она прислала мне свою последнюю фотокарточку. Личико — чудесное, но мне очень не понравились круги под глазами. Впрочем, она утверждает, что это — дефект фотографии и даже хвастает своим здоровьем.

Но писать ей труднее. Экскурсов в историю она не поощряет. По поводу твоих занятий с Сусанной она выражает восхищение вами, но пишет, что, кроме отсутствия времени, у неё нет также такой жажды знаний, как у Сусанны, и что она не надеется найти в книгах ответа на волнующие её вопросы. Это — много хуже.

Извини, что заполняю письма отчётом о своей переписке, но в этом всё содержание моей теперешней жизни. Время остановилось, и ничего нового тут не происходит. Придётся подождать. Это само по себе не так плохо — надвигается зима, и я даже предпочитаю «начать новую жизнь» весною. А пока понемножку почитываю, беседую с приятелями и, как я уже писал тебе, пишу письма.

Газеты поступают исправно, и радио звучит с подъёма до отбоя. Таким образом, я в курсе всех мировых событий. Я весь — за «дух Женевы», потому что, по-моему, сроки нашего свидания тесно связаны с этим духом. Но он, очевидно, сильно выдохся.

Ты совершенно права, что на логику полагаться сейчас трудно. Кроме факторов внешних, имеются, по всей видимости, и факторы внутренние. Наш Годунов — не один, и дружба, как и любовь, переменчива. Тут также возможны всякие неожиданности. По-моему, нам лучше запастись терпением. И, главное, беречь свои нервы. Они тоже ещё пригодятся.

Сельскохозяйственные работы, очевидно, и у вас уже закончились. Теперь ты, надо думать, будешь меньше уставать. Что ты читаешь?

Представь себе, я целых 6 страниц письма Иринке посвятил вопросу — что раньше было сделано: курица или яйцо, т. е., явилось ли образование государства следствием классового расслоения первобытной общины, или наоборот. И меня это действительно занимает, несмотря на все мировые события. Попробуй заинтересоваться таким «злободневным» вопросом, и тебе гораздо легче будет ждать, и меньше будет трепать нервы злоба дня. Я, во всяком случае, отклоняю все попытки своих сожителей беседовать на темы о предстоящих переменах. Так спокойнее.

Твой маршрут — сначала к Маюшке, потом — прямо к тебе — принимаю, но, конечно, если я поеду «на общих», т. е., с паспортом, иначе придётся сначала ехать в Клин.

Будь здорова, горячий привет Сусанне. Целую крепко. Твой А.

11.11.5

Здравствуй, родная!

Получил твоё письмо от 23.10. Подружка также благополучно прибыла и передала мне «Историю одной дружбы в Бандерлогии»[202]. Я был уже подготовлен, но чтение этого безыскусного рассказа вызвало во мне такой сильный прилив антирелигиозных чувств, что я ещё и сейчас не могу успокоиться. Но читал я его также с чувством радостной гордости. Вспоминались семидесятники и эпоха «хождения в народ». Однако я совершенно не согласен с автором в оценке результатов работы друзей: тут нужна совсем особая арифметика, и, думается, что сами бандерлоги правильнее их оценили. К этому я ещё вернусь в следующих письмах — слишком ещё свежо впечатление от прочитанного.

Мой приятель, о котором я тебе уже писал — ходячая хронология. Я часто слушаю его воспоминания о разных исторических персонажах, многих из которых он знавал лично и близко. Выводы я делаю сам и про себя.

Возьмём литературу. Многое тут надо пересмотреть и, между прочим, Киплинга и тех его героев, о которых ты писала в вашем общем с С. письме. Они не всегда только смешны и жалки. Бандерлог-Макиавелли — это штука серьёзная! Прошлое помогает понимать настоящее, и настоящее, в свою очередь, проливает свет на далёкое прошлое. Первые века христианства не кажутся мне больше такими далёкими и чуждыми: там тоже, наряду с Гретами[203], были Черкесы. И всё вместе — Бандерлогия.

Маюшка пишет мне часто. Я продолжаю соблазнять её историей, а она меня — Лесей Украинкой. Эта писательница стала как будто нашим семейным фаворитом. В последнем письме Иринка прислала прямо восторженный отзыв о её драмах. Маёчек заполнила почти половину письма выпиской из драмы «Три минуты». И знаешь — неглупые мысли. Но я остаюсь верен своему увлечению, хотя вполне понимаю отвращение Маюшки — мне самому бывает тошно читать — уж очень поучительно. Но увлечение Ключевским у меня проходит: мой домашний историк оригинальнее.

Описывая материальный и культурный расцвет Киевской Руси, Ключевский рассказывает, что князья знали иностранные языки, что они любили читать и собирать книги, что они проявляли ревность в распространении просвещения. Они заводили училища, и даже с греческим и латинским языками. Выработался книжный русский язык, развилась оригинальная литература. Уцелевшие остатки построек IX и X вв. в старинных городах Киевской Руси, храмов с их фресками и мозаикой поражают своим мастерством. И наряду с этим: «К половине XII в. рабовладение достигло там громадных размеров. Уже в X и XI вв. челядь (рабы) составляла главную статью русского вывоза на черноморские и волжско-каспийские рынки. Русский купец неизменно является с главным своим товаром, с челядью».

Кстати, Ключевский, вслед за другими авторитетами, считает главной причиной опустения Киевской Руси опустошительные набеги половцев. И это совершенно неубедительно. Он сам рассказывает о массовом переселении крестьянства на Запад и на Восток. Просто мужику надоела счастливая жизнь с образованными князьями, и он бежал в леса и болота. Но князья скоро находили его и там, и он бежал дальше. В сущности, вся история с колонизацией России — это история бегства русского мужика от русского государства. Так он и добежал до берегов Тихого океана, и дальше бежать было некуда. Остальное известно. Убегая от государства, он создал величайшее государство.

Ну вот, я тоже заполнил всё письмо посторонними рассуждениями. Но о чём больше писать? Не о родственниках ли своих? Они, для экономии времени и сил, перешли с писем на поздравительные телеграммы. Будьте здоровы, целую крепко и жму руку майиным подружкам. Твой Алёша.

19.11.55

Дорогая моя, здравствуй!