4. Вторая поездка за границу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. Вторая поездка за границу

У меня был маленький ребёнок, Лёшка. В 1923 году я была зачислена в команду парохода, на котором выехала из России под именем Марии Андреевны Сорокиной, вышла в Гамбурге на берег и там осталась.

Жилось нам в Гамбурге привольно. В кафе, где собирались радикалы, мы встречались с анархистами, были связаны с немецкой компартией, которая тогда была в расцвете. Встречаясь на улице, немцы-товарищи подымали руку в приветственном жесте: «Хайль Москау». Изредка слышалось: «Хайль Гитлер» — и тот же жест. Мы ходили на митинги, где против находившихся у власти социал-демократов с одинаковой ненавистью выступали коммунисты и фашисты, солидаризируясь друг с другом под лозунгом «Долой Версальский договор!» Однажды мы слушали, как выступал оратор — против капиталистов, против тогдашнего премьер-министра, — и уже приготовились аплодировать, как вдруг он закончил свою речь словами: «Долой еврейский капитал». Оказался фашистом.

Мы были в Гамбурге, когда умер Ленин. Одно время я работала в советском консульстве делопроизводителем. Помню траурный митинг в консульстве. Один сотрудник выступил и сказал, что Ленин жив, что он никогда не умрёт. Консул Шкловский поморщился: что ещё за поповщина! К тому времени такие обороты речи ещё не привились.

При нас в Гамбурге произошло восстание рабочих. В клубе происходили бурные собрания моряков. Помню, приезжала Лариса Рейснер, она потом написала о восстании. Мы с ней встретились. Она была, по-моему, действительно очень талантлива. Яркая личность. Меня, конечно, она ослепила. Она всех ослепила. Во-первых, она была красива, элегантна, образована, говорила на нескольких языках. Не чета мне, конечно. А мы просто были наблюдателями. Мы ходили по районам восстания — дольше всех держался рабочий район Бамбек — смотрели на баррикады, попадали под обстрел. Вместе с нами ходил по городу англичанин, работник Профинтерна Джордж Харди. Бывший моряк, привлекательный человек, с чувством юмора и природным умом, он был прекрасным оратором и пользовался среди рабочих большой популярностью. Мы с ним очень подружились. В молодости он жил какое-то время в Америке. В 1921 году был арестован за участие в революционном движении и отпущен под залог. Залог он нарушил и уехал в Советскую Россию. Стал партийным функционером, работал в Профинтерне и Коминтерне, и его дети пошли по той же дороге. Сын погиб во время Гражданской войны в Испании, дочери жили в Москве.

Уже после войны, году в 1946, я узнала, что и Джордж Харди приехал в Москву и поселился в гостинице Метрополь. Нам с твоим отцом захотелось узнать, каким он стал — мы-то изменились радикально. Мы встретились. Он стал расспрашивать об общих знакомых с двадцатых годов, к которым он когда-то относился с большим уважением. И о каждом спрошенном мы сообщали: погиб в тридцать седьмом, тридцать восьмом. Ведь Профинтерн был уничтожен почти целиком. Тут же лицо у него делалось совершенно пустым, как будто на глаза опускалась штора, и он заговаривал о другом. Напрасно мы пытались его пронять. Больше мы не стали встречаться.

Мы с твоим отцом говорили о людях типа Джорджа Харди. Когда-то он, безусловно, был незаурядной личностью, вошёл в рабочее движение из самых идеальных побуждений. Мы его знали, видели его отношение к людям. Если бы в Гамбурге у него возникли сомнения, он бы от них не отмахнулся. Потому что тогда у него были убеждения. А когда мы его встретили в Москве после войны, он был стар, и многие годы партийных компромиссов, когда надо было изворачиваться вместе с партийной линией, его развратили. Ни на что другое, кроме как быть партийным функционером, он не годился. И не хотел знать правду.

К нашему аресту Джордж Харди отнёсся, вероятно, как ко всем другим посадкам. А когда-то не было людей ближе, чем мы. В Гамбурге мы почти не расставались. Во время уличных боёв он вытащил меня из-под обстрела. В Шанхае, куда он был послан от Коминтерна и где нам не положено было с ним встречаться, мы всё-таки встретились. Тогда и у нас, как у него, не было никаких сомнений. После встречи в Метрополе я о нём узнавала только из «Дейли уоркер», читала некролог, когда умерла его жена, тоже известная коммунистка. А несколько лет назад мне сказали, что он умер.

В Гамбурге мы с твоим отцом и Лёшкой жили на квартире у рабочих. В конце концов полиция раскусила настоящую деятельность отца. И однажды, когда он уехал по делам интерклуба в Роттердам, пришли: «Где ваш муж?» «Уехал». «Как его зовут?» «Пётр Сорокин». «А кто такой Алекс?» Я показала на ребёнка: «Вот Алекс». На лице полицейского выразилось недоумение, но он ушёл. Он искал Алекса. Под этим именем отец был известен за границей среди товарищей. Тогда он понял, что достаточно скомпрометирован, и мы уехали.

В Москве мы работали в аппарате Профинтерна. Я встретила Айви Литвинову, Иоффе, других известных коммунистов. Отец ездил несколько раз за границу. Однажды поехал в Южную Америку в качестве представителя Профинтерна на Съезд красных профсоюзов. В 1927 году его послали в Китай с группой, которую возглавил член Политбюро Андреев. В Китае он встретился с советским советником Бородиным, должен был остаться при его миссии. Я тоже собиралась поехать, но задержалась по семейным делам. Тем временем произошёл чанкайшистский переворот, и все вернулись в Москву. Все члены группы Андреева, кроме него самого и отца, были уничтожены в 1937 году. Позже погиб и Бородин.

В конце 1928 года отца «отобрали» у Профинтерна, и он стал работать в военной разведке.