15. ЗЕЛЕНЫЕ ГОРЫ. ДЖЮРДЖЕВАЦ

15. ЗЕЛЕНЫЕ ГОРЫ. ДЖЮРДЖЕВАЦ

Всю ночь бродим по горам. Вверх — вниз, влево — вправо, по траве и через густой кустарник, по тропинкам и без них.

Уже перед самым рассветом, уставшие как черти, добираемся до нужного нам места — оборудованной, хорошо подготовленной стрелковой позиции.

Утром осматриваемся. Кругом горы, зеленые и красивые, во всей своей весенней прелести. Наша позиция расположена на пологом склоне, прямо перед ней свободная, хорошо просматриваемая поляна, заросшая довольно высокой травой. Поляна надежно простреливается с нашей позиции, одно только плохо — лес, настоящий вековой лес, стоит прямо-таки сплошной стеной всего в полутораста метрах от наших окопов. Это слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно. Правый фланг нашей позиции загибается вправо и заканчивается в большом огороде, огороженном жердями. Чей огород, неизвестно, мы так и не обнаружили вблизи никакого жилья. За огородом склон становится круче, и где-то совсем внизу видится лощина, густо заросшая кустарником и, возможно, с каким-то ручейком. С этой стороны к нам можно подобраться незаметно, и Михаил, видимо, этим обстоятельством озабочен. Он долго ходил по огороду, что-то ворча себе под нос, а потом приказал трем казакам подготовить окопчики перед забором, что казакам очень не понравилось — копать казаки не любят. Но — копают.

После обеда появляется начальство: эскадронный командир и ротмистр Кириллов, командир дивизиона. Наш взвод оказывается на самом краю правого фланга, и весь наш полк расположен влево от нас, и оба офицера хотели найти соседние части вправо от нас.

Михаил назначает для сопровождения офицеров меня с тем же войском, что и на «Малой Земле». Идем по траве, лес левее. Идем и идем, офицеры впереди, тихо переговариваясь, мы за ними. Прошли уже километра полтора, Степан дергает меня за рукав и молча кивает влево. Я его понимаю: густой кустарник уже совсем близко, и лихой автоматчик может одной хорошей очередью срезать всю нашу группу. Я так же молча рукой показываю казакам, и мы разворачиваемся в небольшую, в четыре человека, цепочку. Через несколько секунд ротмистр замечает наши манипуляции и останавливается.

— Значит, стык мы не обнаружили. То ли где-нибудь ниже, ближе к дороге, а может, его и вообще нет. Одним словом, возвращаемся, — говорит Кириллов, и мы идем назад.

Здесь ротмистр еще раз внимательно осмотрел наши позиции, приказал Михаилу выставить посты на опушке леса и пообещал усилить наш взвод дополнительными огневыми средствами — уж очень лес близко. Офицеры ушли.

Мы втроем: я, Михаил и еще один отделенный урядник прошли к лесу и хорошенько его осмотрели. Лес высокий, столетний, по опушке густой кустарник, накапливаться скрытно для атаки на наши позиции очень удобно. Правда, некоторое преимущество есть и для нас — от опушки идет некоторый подъем, и спастись от нашего огня невозможно, если не зарыться хорошо в землю, а за толстыми деревьями укрыться можно только немногим. Хорошенько осмотрели со стороны леса и нашу позицию. Она уже сама по себе сделана хорошо и достаточно скрытно, но кое-что все-таки было заметно и требовало дополнительной, более тщательной маскировки. Особенно заметны были передвижения людей.

Возвратились. Михаил отдал распоряжения: направил в лес не отдельные посты, а целое отделение с указанием держать три поста и самим сменяться. Сказал: нечего казакам ночью туда-сюда бродить и траву топтать. Кроме того, решили получше замаскировать ненадежные места и ходить только по окопам, не высовывая головы. К этому времени казаки уже обнаружили небольшую копешку сена и живо перетащили всю в окопы, устраиваясь на ночевки — сколько их будет, неизвестно. Оборудовал в окопе себе уютное местечко и я.

К вечеру прибыло «дополнительное огневое средство» — пулемет «Максим» с расчетом из трех казаков. Оборудованное гнездо для станкового пулемета на нашей позиции было, пулеметчики быстренько установили своего «Максима» и под бдительным оком Михаила хорошенько его замаскировали.

Делать было больше нечего, оставалось только ждать.

Ночь прошла спокойно, я даже ни разу не проснулся. Утро было замечательное: яркое солнце, лес, трава, птички поют. В такое утро только природой любоваться, а не убивать друг друга. И весь день прошел без всяких приключений, только Михаил сменил отделение, которое несло охранение в лесу, на другое, причем приказал идти не напрямую, в обход по опушке, чтобы не топтать траву перед нашей позицией, что могло бы демаскировать ее.

А вот следующее утро уже спокойным не было. Часов в 7–8 большинство казаков уже не спало, слева от нас раздались сначала отдельные выстрелы, а потом и жаркая стрельба изо всех видов стрелкового оружия. Михаил, пригибаясь (его высокий рост не позволял скрытно ходить по окопам), рассказал, что было нападение на соседний взвод, хотя скорее это была не атака, а разведка боем. Группа человек в десять так близко подошла к окопам, что уже невозможно было не открывать огня. Нам приказано быть в полной боевой готовности. Михаил ракетой дал сигнал тому отделению, что было в лесу, и они также обходным путем без приключений присоединились к нам.

Было усилено наблюдение: кроме сменяющихся наблюдателей, никто не должен был высовываться из окопов. Никто и не высовывался.

Где-то к полудню наблюдатели установили какое-то движение в лесу. Ясно, что титовцы уже появились и перед нами. Будут ли они нас сразу атаковать (если они нас уже обнаружили), или будут действовать мелкими группами в целях разведки? Нам все это неизвестно, но меры мы приняли: никаких хождений, никаких разговоров, никаких сигарет.

Разыскиваю Михаила. Он стоит, пригнувшись, в стрелковой ячейке, голова в каске, утыканной веточками и травой, над бруствером.

— Ну, что там? — спрашиваю шепотом.

— А вот, смотри, только потихоньку, — отвечает он и уступает мне место.

Смотрю и вижу: на опушке леса стоят во весь рост, нисколько не маскируясь, два человека и смотрят в нашу сторону.

— Слушай, — говорю я, — давай я сейчас одного из них сниму одним выстрелом, вон того, который справа, повыше.

— А ты что, снайпер?

— Не снайпер, но уже в седьмом классе имел взрослый Ворошиловский стрелок второй ступени. И чемпионом школы сколько лет был. Не промахнусь.

— Оно, конечно, соблазнительно. Уж очень нахально выперлись. Но не надо. Все-таки, по-моему, они нас еще не обнаружили. А это нам дороже, чем какой-то один нахал. Он нам еще попадется.

Не надо, значит не надо.

Проходит часа три. Всем уже надоело вот так таиться без звука, а курящим — тем и вовсе никакого терпежу. Степан сидит на земляной ступеньке и тихо, но яростно матерится.

— Идут, — это наблюдатели.

Пробегает по окопу один из урядников. Команда — стрелять только по команде, пулеметчикам и автоматчикам не стрелять совсем. Значит, взводный хочет схитрить, пусть считают, что здесь небольшая, вооруженная только винтовками, группа казаков. А там видно будет.

Занимаю место, кладу винтовку на бруствер, сквозь жиденькую листву небольшого кустика смотрю. Шесть человек жидкой цепочкой, держа наготове оружие, медленно приближаются к нам. Это значит у титовцев часто применяемая тактика — обнаружить позиции противника, установить его огневые точки.

— Огонь!

Частая винтовочная трескотня, двое из титовских разведчиков падают сразу, остальные стремглав бросаются назад, еше один падает перед самым лесом, но поднимается, видимо, ранен, и хромая, скрывается в лесу.

И сразу из леса начинается шквальный огонь. Сильный, но бесполезный. Титовцы узнали, что казаки есть, но хорошо замаскированную позицию не обнаружили и стреляют наугад. Шуму много, свисту много, но никакого урона они нам пока не наносят.

Мы, опять же по великой хитрости, винтовочной стрельбы сразу не прекращаем, а медленно-медленно снижаем ее интенсивность, и минут через десять прекращаем совсем. Пусть думают, что хотят. Может, поверят, что они своим огнем ураганным уничтожили эту жалкую горстку казаков с одними винтовками, и сдуру решаются на что-нибудь этакое.

Решаются. Еще минут десять и стрельба с их стороны прекращается, причем сразу видно, по команде.

Начинается самое противное — ждать. Михаил проходит по окопам и всем говорит: стрелять только по команде, огонь должен быть внезапным и дружным. Легко сказать. Чтобы он был внезапным и дружным, каждый боец должен быть в полной готовности к началу стрельбы в любую секунду, а для этого он должен все время стоять, держа в руках оружие, никуда не отвлекаясь. А раз мы не знаем, когда атака начнется, то как мы все можем постоянно стоять с оружием в руках? Сколько это? Час, два часа, десять? Если же не стоять вот так наготове, то можно и опоздать. Расстояние больно маленькое, его можно преодолеть за 20–25 секунд, и за это время нужно успеть открыть дружный и точный огонь.

Стою. Проходит час — стою. Начинается второй, Михаил вновь проходит по окопам, разрешает некоторым казакам посидеть на дне окопа. Мне сказал: третью часть, будем по очереди отдыхать.

И тут почти сразу ожидаемая атака. Из леса вышло человек пятьдесят, и быстрым шагом развернутой цепью двинулись в нашу сторону. Идут, потом побежали. Команда: «Огонь!» Загремело, затрещало, забубухал наш «Максим». Для противника это сразу стало, ясно, полной неожиданностью, титовцы заметались, забегали, какие-то крики, кто упал, кто залег в траве, открыли ответный огонь, но жидкий и неубедительный. А мы продолжаем, хотя теперь видим их в траве гораздо хуже. И вот они не выдерживают и бегут назад в лес. Не все, конечно.

Мы прекращаем огонь, оставляем только один дежурный пулемет, который время от времени прохаживается длинными очередями по опушке леса и по лежащим в траве, неизвестно — живым или мертвым. Из лесу тоже отвечают.

Итак, первый блин был для нас вовсе не комом, хотя все мы прекрасно понимали, что этим дело не кончится. Часа через два титовцы предприняли еще одну атаку, но она была какой-то вялой, и была отбита без особого труда.

Мы опасались ночных атак: малое расстояние и высокая трава были причиной этих опасений. Почти всю ночь казаки, не скажу, чтобы совсем не спали, но все время были в какой-то готовности, что даже и не поймешь, сон это или нет. А движение какое-то на той стороне было. Сколько мы ракет осветительных потратили, не счесть, особенно перед рассветом.

С утра, установив очередность, уже спали по-настоящему. Я не буду описывать очередные атаки — все они одинаковы, если их результат тот же. В этот день была только одна атака, отбили ее легко, а главную роль в этом сыграл «Максим». Думается, это определили не только мы.

За эти два дня у нас не было никаких потерь, хотя стрельба с той стороны была временами очень жаркой. А ночью случилась большая беда. Вдруг раздался грохот взрывов, сразу затем ракеты, стрельба, какие-то метнувшиеся в траве темные тени. Оказывается, несколько подобравшихся титовцев забросали гранатами пулеметное гнездо с «Максимом», все трое пулеметчиков погибли, был поврежден и пулемет: пробит во многих местах кожух, что-то стало с механизмом протяжки ленты.

Положение наше между тем ухудшалось. Лобовых атак больше не было, но мы предполагали, что справа от нас, где, как я уже говорил, стыка ни с какой казачьей частью не было, нас могли обойти по глубокой, заросшей густым кустарником лощине. Михаил и днем и ночью посылал туда, в огород, двух-трех казаков для наблюдения, но с этого огорода что-либо увидеть было невозможно, но услышать вполне: кто-то кашлянул, что-то звякнуло. Пока ничего не обнаруживалось, но должны же они когда-нибудь сообразить.

Днем нам прислали новых пулеметчиков, тоже троих. Они осмотрели пулемет и заявили, что стрелять он может, только понемногу, так как он теперь без водяного охлаждения. Кроме того, будет постоянно заедать лента, и ее все время нужно будет поправлять, что, конечно, не дело. Им приказано при отходе с этой позиции пулемет не брать, а уничтожить или окончательно испортить. Так, значит так.

День и ночь прошли спокойно, если не считать, конечно, обыкновенной стрельбы, которая ни нам, ни им никакого вреда не приносила, хотя в отношении титовцев это под вопросом — мы все-таки в хороших окопах, а они просто в лесу, даже если и окопались, то все равно не то, что у нас.

Ночью мы с Михаилом, приказав нашим дежурным наблюдателям не светить ракетами, отправились на тот самый пресловутый огород, спустились ниже по склону, поближе к подозрительному кустарнику и лежали тихо- тихо минут двадцать, тщательно прислушиваясь к ночной тишине. Тишина, ясное дело, на передовой понятие относительное, все равно где-то стреляют, где-то шумят. Лежим, что-то слышим, то так и не поняли: то ли действительно кто-то через кустарник пробирается, то ли ветер в ветвях шелестит.

С тем и вернулись.

Днем получаем приказ об отходе. Мне опять достается «маленькое, но ответственное поручение»: с уходом взвода я с моими тремя орлами и пулеметным расчетом через полчаса должен выдвинуться на тот самый склон, открыть огонь по все тому же кустарнику, израсходовать весь пулеметный боезапас, а затем окончательно испортить пулемет и догонять наш эскадрон и вообще все наше казачье войско.

Тихо, тихо, тихо уходит наш взвод. Мы сидим в окопах и все семеро каждую минуту смотрим на часы. Ох, и медленно идет время.

Момент наступает. Я оставляю Митю на позиции с приказом присоединиться к нам через десять минут, и мы так же тихо-тихо двигаемся по ходу сообщения, выбираемся в огород; я оставляю своих на огороде, а сам с пулеметчиками спускаюсь вниз по склону, действовать надо быстро, пулеметчики должны использовать четыре ленты, открываем огонь, в кустарнике слышны крики, там кто-то есть, пулемет работает плохо, что-то в нем стучит и лязгает, казаки матерятся и дергают ленту туда и сюда, но остановки все чаще.

А вот и над нами начинают посвистывать пули. Стреляют не из «нашего» кустарника, а от противоположного склона, это очень далеко.

— Урядник, — говорит старший из пулеметчиков, — нам все четыре ленты не прострелять, много остановок, да и ствол уже без воды раскалился, скоро пули прямо возле нас будут падать.

— Кончай вторую, добивайте пулемет, и пошли» — решаю я. — Остальные ленты берите с собой.

Выходим наверх, скрываемся в ходе сообщения, пулеметчики взрывают под пулеметом три связанные фанаты, и наше дело закончено. Пробираемся через кустарник, добираемся до проселочной дороги, идем по ней, и вот тебе сюрприз. Участок дороги, больше ста метров, идет по склону горы, слева вниз — крутой склон, справа — небольшой обрывчик, чуть больше метра, и склон вверх. На дороге — хромая лошадь, пытается дотянуться губами до травы на обрывчике. В конце дороги, где она куда-то поворачивает, стоит какое-то здание из кирпича, по форме напоминает трансформаторную будку, но проводов не видно.

Но это не главное. Отсюда, сами невидимые, мы отчетливо видим, как на противоположном склоне несколькими цепочками, в том же направлении, что и мы, двигаются титовцы, много. Расстояние — метров 250.

Полежали, посовещались. Если пойдем по дороге, нас непременно увидят, а от огня нам и укрыться негде. Кто-то предлагает двинуться перебежками по одному.

— Нет, — говорю я, — если первый и пробежит благополучно, то следующих уже будут ждать. Надо всем сразу. Они идут по склону, к открытию огня не готовы, пока сообразят что к чему, мы уже полдороги пробежим. Да и стрелять им придется с рук, значит, им хорошо не прицелиться. Так что, приготовиться. Приготовились? Бегом, марш!

Если команду «Старт» дает один из бегунов, то он, безусловно, сразу станет лидером. Так и произошло: я бежал первым.

Никогда в своей жизни, ни до, ни после, я не бегал так быстро, хотя одет был не очень спортивно. Первые пули свистнули, когда мы пробежали уже больше половины пути. Бегу и вижу, как справа на обрыве вспыхивают пылевые фонтанчики. А мне туда бежать! Но бегу, другого пути нет.

Включается другой пулемет, и я вижу, как от стен этой кирпичной будки отлетают осколки кирпича. А мы бежим.

Забегаю за будку, падаю в траву, задыхаюсь, жадно хватая ртом воздух. Но тут же поднимаю голову, считаю глазами казаков. Одного недостает. Кого? Мити.

Встаю, все еще судорожно дергаясь, осторожно выглядываю. Метрах в пятнадцати лежит лошадь, копыта еще дергаются. Доконали-таки беднягу. Мити нигде не видно. Неужели вниз свалился?

Вдруг тело убитой лошади как-то задвигалось, задергалось, откуда-то из-под нее выглядывает Митя, и через несколько секунд он уже с нами.

— Ты что, Митя, под кобылу подлез погреться? — говорит кто-то.

— Все отдышались? — спрашиваю я. — Пошли!

Идем быстрым шагом. Минут через десять встречаем группу казаков с урядником. Спрашивают нас, есть ли кто еще за нами.

— Нет, — говорю, — никого. И вы поторопитесь. Вон по тому склону много титовцев идет, параллельно с нами. Не опоздайте, отрежут огнем.

Идем вместе, вниз и вниз. Вот и горы кончаются, впереди равнина, запаханная, засеянная. Где-то вдали видны уходящие наши обозы, а право виднеются дома, это город Джюрджевац, который мы так и не увидели, не пришлось проходить через него.