8. «Зеленые просторы»
8. «Зеленые просторы»
Я был уверен в правильности решения покинуть «Саломон». Но меня не оставляла тревога, что создавать дело на свой страх и риск без всякой опоры на компанию с именем будет гораздо труднее. Визитка «Саломон Бразерс» открывала много дверей, смогу ли я теперь обходиться без нее? Будут ли деловые люди воспринимать меня всерьез? Чего я лишаюсь, пускаясь в свободное плавание?
Такие мысли крутились у меня в голове, пока я, устроившись дома в Хэмпстеде, трудился над проспектом и презентацией своего нового фонда. Доведя документы до ума, я купил самый дешевый билет на рейс до Нью-Йорка и начал обзванивать инвесторов и договариваться о встречах.
Первым в списке финансистов был общительный пятидесятилетний француз по имени Жан Каруби — он руководил фирмой по управлению активами, которая вкладывала средства в хедж-фонды. Мы познакомились на борту самолета, летевшего в Москву предыдущей весной, и он сказал тогда: «Если надумаешь основать собственный фонд, не забудь позвонить мне».
Его офис располагался в знаменитом здании под названием Краун-билдинг на углу Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы в Нью-Йорке, рядом с магазином «Бергдорф Гудман». Он встретил меня как старого друга. Я протянул ему экземпляр презентации, и он, надев очки, стал внимательно изучать страницу за страницей, слушая мои комментарии. Когда я закончил говорить, он сдвинул окуляры на кончик носа и с энтузиазмом сказал:
— Я впечатлен, Билл. Все это весьма интересно. Скажи-ка, сколько ты собрал средств на сегодня?
— Пока нисколько. Это моя первая встреча.
Он задумчиво потер подбородок.
— Тогда вот что: если ты соберешь хотя бы двадцать пять миллионов, я добавлю три от себя. Согласен?
Вполне разумное предложение. Он не хотел вкладывать средства в фонд, пока тот не заработает, сколько бы не сулили предварительные расчеты. Все мои нью-йоркские встречи прошли по тому же сценарию. Большинству инвесторов нравилась идея, и некоторые были заинтересованы в участии, но никто не хотел давать гарантий, пока я не соберу «критическую массу» капитала.
Иными словами, чтобы продвинуть идею нового фонда, мне нужен чек на гигантскую сумму. В идеале такой чек мог выписать Эдмонд Сафра, но со дня нашей встречи на вилле «Леопольда» от него не было никаких вестей, а значит, мне предстояло найти другого ключевого инвестора. И я взялся за поиски.
Несколько недель спустя я нашел первого перспективного кандидата — британский инвестиционный банк «Роберт Флеминг», он же просто «Флеминг». Банк преуспел в странах с развивающейся экономикой и был не прочь заняться инвестициями в России, поэтому я встретился в Лондоне сразу с несколькими высокопоставленными управляющими.
Все прошло успешно, и меня пригласили провести такую же презентацию еще одному директору. Через неделю в назначенный час я явился на встречу. У входа меня встретил охранник и провел в зал заседаний правления. Именно так декораторы представляют себе старинный британский банк «голубых кровей»: темные восточные ковры, красного дерева антикварный стол для заседаний, парадные портреты Флемингов на стенах. Дворецкий в белом костюме предложил мне чай в фарфоровой чашке. Мелькнула мысль, что вся эта выставка английского аристократизма нацелена на то, чтобы такие посетители, как я, чувствовали себя простаковатыми чужаками.
Через несколько минут появился мужчина лет пятидесяти с небольшими залысинами и вяло пожал мне руку. У него были седые волосы, а на плечах немного помятого заказного костюма виднелась перхоть. Мы сели, он вынул из прозрачной папки документ и аккуратно положил его перед собой. Я прочел вверх ногами заголовок: «Предложение Браудера об учреждении фонда».
— Господин Браудер, благодарю за уделенное нам время, — произнес он с английским акцентом, поразительно напоминавшим акцент Джорджа Айрленда, моего бывшего коллеги из компании Максвелла. — Потенциал российского проекта, представленного вами на прошлой неделе, произвел весьма сильное впечатление на меня и моих коллег. Предлагаю обсудить ваши пожелания относительно зарплаты и премиальных.
Пожелания относительно зарплаты и премиальных? С чего он взял, что я пришел собеседоваться на работу? Вырвавшись из змеиного гнезда «Саломон Бразерс», я меньше всего стремился служить дилетантам из высшего общества, играющим в предпринимателей, у которых постоянной присказкой было слово «весьма».
— Боюсь, произошло недоразумение. — Я старался, чтобы мой голос звучал ровно. — Я здесь не ради приема на работу. Я хотел бы узнать, интересует ли «Флеминг» перспектива стать ключевым инвестором моего нового фонда.
— Вот как… — Он растерянно повертел в руках листок с информацией о моем проекте. Разговор явно отклонился от сценария, описанного в его документе. — В таком случае, какого рода соглашение вы хотите предложить?
Я посмотрел ему прямо в глаза.
— Речь идет о вложении в инвестиционный фонд двадцати пяти миллионов долларов в обмен на пятидесятипроцентную долю в бизнесе.
Он обвел глазами помещение, избегая моего взгляда.
— Хм. Но если у нас будут пятьдесят процентов, то кому достанутся остальные пятьдесят?
«Он это серьезно?» — подумал я и ответил:
— Мне.
Он напрягся:
— Но если российский рынок пойдет в гору так стремительно, как вы предсказываете, то вы заработаете миллионы!
— Совершенно верно. Так же, как и вы.
— Весьма сожалею, господин Браудер. Такое соглашение обречено, — пробормотал он, явно не подозревая, как нелепо это звучит. Сама идея способствовать обогащению нового в отрасли чужака настолько не вписывалась в старомодные правила английской классовой системы, что он предпочитал отказаться от возможности заработать своему банку состояние.
Встреча завершилась на вежливой ноте, но, покидая здание, я поклялся никогда больше не иметь дело с самодовольными банкирами.
Следующие недели не принесли ничего дельного, пока я наконец не вышел на потенциального кандидата — американского миллиардера Рона Беркла. Нас познакомил бывший брокер «Саломон Бразерс» Кен Абдалла, рассчитывая, наверное, получить на этом комиссию.
Беркл, сорокатрехлетний калифорнийский холостяк, шатен с приятным загаром, был одним из самых выдающихся инвесторов Западного побережья Америки. В прошлом он удачно приобрел на заёмные средства ряд супермаркетов и буквально на глазах превратился из паренька, который пакует товары на кассе, в одного из богатейших американцев в рейтинге журнала «Форбс». Деловой успех дополнялся светской хроникой — там регулярно печатали фотографии Беркла в обществе голливудских звезд и видных политиков, в числе которых был президент Клинтон.
Теплым сентябрьским днем 1995 года я прибыл в Лос-Анджелес. Арендовав машину и зарегистрировавшись в гостинице, я нашел адрес Беркла: «Зеленые просторы», дом 1740, проезд Грин-Эйкерс-драйв, Беверли-Хиллз. Я сел за руль и поехал по окрестным местам вдоль ворот, домов, палисадников и цветников. Глаз радовала зелень повсюду: пальмы, клены, дубы, кое-где виднелись платаны. Грин-Эйкерс-драйв располагался в полутора километрах от знаменитого бульвара Сансет, а номер 1740 — в конце проезда. Я подъехал к черным железным воротам и позвонил в домофон. Мужской голос ответил: «Я встречу тебя у парадного входа, Билл».
Ворота распахнулись, и я запетлял к дому по извилистой дороге вдоль стройных кипарисов. Вырулив из последнего поворота, я увидел пожалуй самый импозантный особняк в своей жизни. Если вилла «Леопольда» была самым дорогим домом в мире, то особняк «Зеленые просторы», построенный звездой немого кино Гарольдом Ллойдом в конце двадцатых годов, — одним из самых внушительных. Основное здание, стилизованное под итальянское палаццо, насчитывало 4200 квадратных метров общей площади и сорок четыре комнаты. Вокруг дома располагались аккуратные лужайки, теннисный корт, бассейн, фонтаны и все прочие мыслимые и немыслимые атрибуты благосостояния. Материальные блага редко приводили меня в трепет, но «Зеленое поместье» никого не оставляло равнодушным. Беркл, в недавнем прошлом обычный парень из калифорнийского города Помона, начав свой путь с нуля, жил теперь не хуже саудовских принцев.
Я нажал звонок, и Беркл сам открыл мне дверь. За ним стоял Кен Абдалла. Беркл поприветствовал меня, и после небольшой экскурсии по дому мы втроем прошли в его кабинет обсудить условия сделки.
Беркл держал себя на удивление непринужденно и по сути принял мои условия: вклад в размере двадцати пяти миллионов долларов в обмен на пятидесятипроцентное участие в фонде. У него не было особого мнения по поводу менее важных условий, как-то начальная дата проекта, контроль за принятием решений о найме и оборотный капитал для офиса. Для предпринимателя с репутацией едва ли не самой свирепой акулы Уолл-стрит он производил впечатление человека совершенно отстраненного и безмятежного.
По завершении встречи он пригласил меня и Кена на ужин и затем в один из его любимых ночных клубов. Меня не переставало изумлять, каким славным малым он оказался, — ни тени бравады, которой ожидаешь от человека с Уолл-стрит. В конце вечера, когда я садился в машину, он пообещал, что его юристы подготовят договор и через несколько дней отправят мне в Лондон.
На следующий день я летел домой с ощущением, что основное препятствие на пути к собственному делу преодолено. В самолете я позволил себе бокал красного вина, мысленно поздравил себя с удачей и, посмотрев фрагмент какого-то кино, погрузился в сон.
Как и было обещано, четыре дня спустя факс выдал длинный документ от юристов Беркла. Я схватил его и принялся читать, чтобы удостовериться, что всё в порядке. Первая страница выглядела хорошо, а за ней вторая, третья и так далее, но тут я добрался до седьмой. В разделе, озаглавленном «Капитал фонда», где должно было значиться, что «компания „Юкайпа“ (так называлась инвестиционная фирма Беркла) обязуется вложить в фонд капитал в размере 25 миллионов долларов США», было написано: «компания „Юкайпа“ приложит все усилия, чтобы мобилизовать капитал для фонда в размере 25 миллионов долларов США». И что же подразумевалось под этим «приложит все усилия»? Мы так не договаривались. Я перечитал договор, чтобы убедиться, что правильно понял суть написанного. Ошибки быть не могло: Беркл не вкладывал собственный капитал, а всего лишь обещал по возможности найти нужную сумму. В обмен на его «приложенные усилия» он хотел получить пятьдесят процентов прибыли от моего бизнеса.
Не удивительно, что он так спокойно вел себя во время переговоров: он ничем не рисковал!
Я немедленно позвонил в его контору. Секретарь вежливо сообщила, что он недоступен. Я звонил еще три раза с тем же результатом, потом решил позвонить Кену.
— Я знаю, что ты пытался связаться с Роном, — сказал Кен с живой калифорнийской интонацией, будто только что вернулся с прогулки по пляжу. — Чем могу быть полезен?
— Слушай, Кен, я только что получил договор. В нем говорится, что Рон на самом деле не обязуется вкладывать деньги, а только предлагает помочь их собрать. Мы договаривались о другом, — резко заметил я.
— Билл, я же там был. Рон при мне договаривался именно об этом, — не менее резким тоном (и куда подевался невозмутимый калифорнийский парень, с которым я говорил всего мгновенье назад?) ответил он.
— А что если он не сможет собрать эти деньги?
— Тут всё просто. Его пятьдесят процентов перейдут тебе.
Что за игры затеяли эти парни? Беркл по сути получал право на пятьдесят процентов моего бизнеса за пару-тройку успешных звонков с целью мобилизовать капитал. Если же он будет слишком занят для этого или его друзья не захотят вносить деньги, я буду сидеть в пустой конторе в Москве.
Кен уловил разочарование в моем голосе и забеспокоился, что сделка сорвется и он потеряет свою долю.
— Билл, зря ты так переживаешь. Рон — один из самых успешных финансистов в стране. Если он говорит, что соберет двадцать пять миллионов, то он их непременно соберет. Да он с закрытыми глазами проворачивает сделки раз в двадцать больше этой. Расслабься, ладно? Все получится, я уверен.
А вот я не был уверен. Но пообещал обдумать его слова. Возможно, я слишком сильно хотел услышать от Беркла положительный ответ во время нашей встречи и поэтому просто вообразил, как тот сказал, что обязуется вложить эту сумму. В любом случае, ситуация неожиданно повернулась своей неприятной стороной. Я был бы рад отказаться от сделки, но других вариантов не было, а время летело неумолимо. Благоприятная для бизнеса возможность не продлится долго: как только российский рынок пойдет в гору, я упущу уникальный шанс заработать состояние. А такой шанс выпадает лишь раз в жизни.
По-настоящему я хотел работать не с Берклом, а с Эдмондом Сафрой, поэтому отважился попытать счастья еще раз. Поскольку позвонить ему напрямую я не мог, то разыскал в Антверпене Бени. Тот сразу же ответил на звонок.
— Добрый день, это Билл. Извините, что долго не выходил на связь. Я подумал, что из вежливости стоит вам сообщить: я решил создать фонд инвестиций в Россию, заключив сделку с Роном Берклом.
Бени какое-то время молчал, обдумывая мои слова. Мы оба понимали, что это не просто звонок вежливости.
— Как ты сказал? Что за Беркл?
— Американский миллиардер. Занимается крупными супермаркетами.
— Но я думал, что тебе нужен специалист по управлению активами. А этот парень Беркл смыслит в этом?
— Не знаю. Но вы с Сафрой, похоже, потеряли интерес.
Последовала еще одна пауза, после чего Бени сказал:
— Подожди, Билл. Мы не потеряли интерес. Ничего не делай пока. Я звоню Эдмонду прямо сейчас.
Положив трубку, я нервно зашагал по своей комнате дома в Хэмпстеде, ожидая звонка.
Бени перезвонил через час.
— Билл, я поговорил с Эдмондом. Он готов заключить с тобой сделку.
— Как? Ты уверен? Вот так просто?
— Да. Он отправляет своего ближайшего помощника, Сэнди Койфмана, в Лондон уже послезавтра. Я тоже прилечу. Мы сядем и сразу всё оформим.
Типичное проявление миллиардерской психологии. Не скажи я об альтернативном предложении, Сафра и не пошевелился бы, но как только на стол легла другая карта, он начал действовать.
Два дня спустя в одиннадцать утра я встретился с Бени и Сэнди в искусно отделанном шестиэтажном доме Сафры на площади Беркли-сквер. Сэнди было на вид лет сорок — высокий, смуглый человек средиземноморского типа. Бывший израильский летчик-истребитель, он делал рискованные ставки на финансовых рынках, разъезжал на феррари разных моделей и зорко оберегал Сафру от неприятностей — из всего этого и сложилась его репутация. Мы сели в библиотеке, я чувствовал на себе его оценивающий взгляд. Обычно он выжимал все соки, прежде чем приступить к делу, но Сафра дал ему указание заключить сделку, что он и сделал.
Предложение было простым и честным: Эдмонд Сафра и Бени Штайнмец вкладывают в фонд двадцать пять миллионов долларов и дают стартовый капитал, необходимый для работы управляющей компании. Банк Сафры будет делать вложения и расчеты по сделкам, оценку стоимости фонда и оформит все нужные документы. И самое важное: если я преуспею, Сафра представит меня всем своим клиентам — а это самые богатые и влиятельные семейства мира. Взамен Сафра получает половину прибыли, из которой определенный процент будет выделен Бени за то, что он свел нас вместе. Преимущества этого предложения были очевидными, и я тут же его принял.
Еще один момент придавал сделке пикантность: Сафра предпочитал иметь дело исключительно с людьми, которых он и его семья знают не одно поколение. С новичками вроде меня он до этого ни разу не связывался. Я не знал, почему он сделал для меня исключение, но искушать судьбу и задавать вопросы мне не хотелось. Сэнди, будто прочитав мои мысли, сказал:
— Прими мои поздравления, Билл. Я знаю, что Сафра с большим энтузиазмом относится к этому проекту, но учти: я не спущу с тебя глаз.
Договор от юристов Сафры я получил неделю спустя, и, в отличие от договора Беркла, в этом документе говорилось именно то, что я ожидал, поэтому вскоре мы его подписали. Когда я сообщил Берклу, что отказываюсь от сделки с ним, тот вышел из себя и обрушил на меня лавину ругательств, грозя подать в суд. Это ни к чему не привело, зато я наконец увидел его знаменитый норов.
Итак, все было готово. До Рождества я подчищал хвосты, готовясь к переезду в Москву. Вот только переезжал я не один: я встретил девушку.
Звали ее Сабрина. Мы познакомились на шумной вечеринке в Камден-Тауне за полгода до этого. Никогда прежде не встречал я такого удивительного создания. За привлекательной внешностью темноволосой еврейской девушки с северо-запада Лондона скрывалось неотразимое сочетание нежной хрупкости и пылкой решительности. Она осиротела при рождении и выросла в бедной приемной семье на востоке Лондона. Но ей как-то удалось покинуть Ист-Энд, избавиться от местного акцента кокни и стать актрисой мыльных опер. В день знакомства мы вместе ушли с вечеринки, направились прямо к ней домой и с того дня уже не расставались. Две недели спустя я дал ей ключи от своего дома, а на следующий день, вернувшись с пробежки, обнаружил в коридоре два больших чемодана. Так, даже не обсуждая это, мы стали жить вместе. При обычных обстоятельствах я предпочитаю не торопить события, но был так очарован Сабриной, что она могла веревки из меня вить, и я бы не возражал.
Подписав договор с Сафрой, я позвонил из адвокатской конторы Сабрине и предложил встретиться вечером в «Кен Ло», нашем любимом китайском ресторанчике, отметить это событие. За ужином она была на редкость грустной и задумчивой, а я никак не мог понять, что происходит. Когда подали десерт, она наклонилась ко мне и сказала:
— Билл, я очень за тебя рада, но не хочу потерять тебя.
— Но ты же меня не теряешь! Ты едешь со мной! — воскликнул я.
— Если ты рассчитываешь, что я всё оставлю и перееду в Москву, тебе придется взять на себя обязательства и жениться. Мне тридцать пять лет, и я хочу завести детей, пока еще не поздно. Я не могу просто так мотаться с тобой по свету ради развлечения.
Оказалось, что за беспечной чувственной дикаркой скрывается обычная девушка, которая так же, как все, мечтает о семейном счастье — в тот вечер в «Кен Ло» все это проявилось. Я не хотел с ней расставаться, но женитьба казалась мне поспешным шагом — с нашего знакомства не прошло и года. Я промолчал, а когда мы вернулись домой, она принялась собирать вещи.
Приехало такси. Не произнеся ни слова, Сабрина открыла дверь и с трудом поволокла за собой чемоданы по выложенной гравием дорожке.
Мысль о том, что она уходит, оказалась настолько невыносимой, что я решил: «А, была не была!» — и помчался за ней. Преградив ей дорогу к машине, я сказал:
— Сабрина, я тоже не хочу терять тебя. Давай поженимся, поедем в Москву и начнем новую жизнь вместе!
По ее щекам ручьями текли слезы. Она выпустила чемоданы из рук и бросилась в мои объятья, осыпая поцелуями.
— Да, Билл! Я согласна. Я поеду с тобой хоть на край света. Я очень люблю тебя.