БОРЬБА ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ

БОРЬБА ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Одновременно с приговором суд вынес и частное определение: перевести осужденного из лагеря военнопленных в тюрьму. Строго говоря, в этом не было особой необходимости — лагерь для военнопленных был местом лишения свободы, но председательствующий на суде капитан Горелик понимал, что имеет дело не с обычным арестантом, а с человеком мужественным и готовым стать на защиту своих интересов со всем могуществом интеллекта и богатого жизненного опыта.

Возможно, кто-то из читателей осудит Алексея Михайловича Протопопова-Медера за то, что, пытаясь вырваться из цепких и нечистых рук представителей сталинской юстиции, он приписывал себе поступки, которые или вовсе не совершал, или совершал не в той мере, в какой преподносил на суде или на следствии.

Но чтобы иметь право осуждать его за это, надо самому пройти все те круги ада, которые прошел Алексей Михайлович. Ведь главное его доказательство, исключающее возможность осуждения по статьям 58-1,58-3 и 58-4 Уголовного Кодекса РСФСР, не было выдумано, а существовало в действительности: он старый эмигрант, имел иностранное подданство с давних лет и как законопослушный гражданин должен был служить в армии страны, гражданином которой являлся, — Югославии или Германии.

Не будем осуждать и тех военнопленных, кто был вызван в качестве свидетелей по делу Протопопова-Медера, и чьи свидетельства обернулись против него. В Советском Союзе они были бесправны и не имели возможности потребовать, чтобы их показания были записаны должным образом. Да и используемая на следствии и в суде терминология была далеко не однозначна. Глагол «формировать» можно было понимать и как создание воинских частей, и как их военное обучение. Следователи запутывали своих «подопечных», записывая их показания таким образом, чтобы использовать для себя наиболее выгодно. А некоторые из военнопленных свидетельствовали против своего товарища в главном — по вопросу о гражданстве и об участии в формировании воинских частей — под прямой угрозой смерти или длительного заключения в лагерях ГУЛАГа, без всякой надежды вернуться к родным и близким.

Но так или иначе, невинно осужденный военнопленный Алексей Протопопов-Медер не смирился и начал неравную борьбу за восстановление справедливости.

Можно предположить, что в борьбе он не был одинок, и, находясь в тюрьме, располагал поддержкой весьма квалифицированных юристов, может быть — адвоката Пирской. 25 октября 1947 г. осужденный военнопленный Медер-Протопопов (так теперь он стал писать свою фамилию) передал в тюремную администрацию кассационную жалобу, адресованную Военной Коллегии Верховного Суда СССР:

«Решением военного трибунала войск МВД Кемеровской области от 19 октября 1947 г. я приговорен к 20 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Считаю себя невиновным по следующим обстоятельствам: разбор дела производился односторонне, с обвинительным уклоном. Председатель трибунала задавал свидетелям наводящие вопросы, в протоколе судебного заседания показания свидетелей записаны не полностью.

Приговором трибунала я осужден по статье 58-3 УК РСФСР. Полагаю, что прежде чем меня судить, необходимо было спросить — имел ли я возможность, будучи гражданином и подданным Германии, подчиняться советским законам, принимая во внимание, что на территории Советского Союза я никогда не был, гражданином и подданным Советского Союза тоже не являюсь, а потому я не мог нарушить советский закон.

За то, что я подчинялся своему государству, где я был гражданином и подданным, я не могу юридически отвечать перед советскими законами; если меня осудили по закону СССР за то, что я, будучи германским подданным, подчинялся германским законам, тогда нужно осудить всех военнопленных и граждан иностранных государств за то, что они подчинялись законам своих держав.

По законам СССР я должен быть судим в следующих случаях:

Если бы я был гражданин и подданный Советского Союза, изменил бы родине и служил в неприятельской армии во время войны;

Если бы я как солдат неприятельской армии или как гражданское лицо сделал бы какие-нибудь преступления на территории Советского Союза;

Если бы я совершил военные преступления;

Если бы я творил злодеяния над солдатами Красной Армии или гражданами Советского Союза.

Ввиду того, что под перечисленные пункты я не подхожу и ничего предосудительного против СССР не сделал, я не могу быть судим по советским законам. Мое иностранное подданство признано военным трибуналом, который не нашел, что я являюсь военным преступником, а посему не имея состава преступления, не мог меня судить.

После присоединения Словении к Австро-Германии, я, как и все жители Словении, автоматически стал в апреле 1941 года подданным Австро-Германии. Я был вместе с другими словенцами мобилизован в германскую армию, что подтверждено показаниями свидетелей в судебном заседании и подтверждено документально.

Суд отклонил мое ходатайство о вызове в судебное заседание важных свидетелей — Березлева И. Г, Рентельна Э.В. и Овсяника И.Д., которые значились в списке обвинительного заключения от 31 июля 1947 г. Они могут подтвердить, что я германский подданный, в войсках СС не служил, и что 5-й учебный полк в войска СС не входил и частью СС не являлся, что также могут подтвердить мои сослуживцы по 5-му запасному полку Шнайдер Герман, д-р Линсбад Альфред, Фрайтаг Альфред, Протопопов Борис Петрович из лагеря для военнопленных № 525, лагерное отделение № 9.

Суд также отклонил мое ходатайство об истребовании из Оперативно-чекистского отдела Новосибирской области моих личных документов: австрийского паспорта, германского паспорта; декрета о гражданстве гор. Лютомер от 1925 г., который подтверждает, что я по 1941 г. был подданным Югославии; военной книжки 5-го запасного учебного полка, из коей видно, что я в войсках СС не служил, в германскую армию призван по мобилизации, чин-звание мое — майор, а не штурмбанфюрер, как называется чин майора в войсках СС. Документы мною были сданы через адъютанта полковника Рентельна, в его присутствии в лагере для военнопленных № 9 в Зенькове. Один из этих документов находится в деле, лист 204, а остальные я видел у следователя майора Пастаногова.

Суд не принял во внимание показания свидетелей К. Волкореза, Г. Волкореза, М. Коцовского, А. Шевченко-Шевцова и В, Клеева о том, что формировал и возглавлял командование формируемой сотни казаков-самостийников полковник Недбаевский, я же являлся, согласно приказанию немецкого офицера для связи, строевым инструктором в чине лейтенанта. В формировании ее я участия не принимал.

Назначение этой казачьей сотни было — несение гарнизонной службы в составе Русского охранного корпуса в Сербии, куда по окончании формирования в мае 1943 г. я, будучи назначен маршевым ее командиром, отвел сотню на пополнение 1-го казачьего полка в гор, Лозницу, где сотня была влита в 7-ю роту. В бытность мою командиром 7-й роты, последняя в боях участия не принимала. Шеремет чином моей сотни не являлся,

В чин майора меня немцы не производили, так как я являлся майором резерва югославской армии еще е 1936 года. С присоединением Словении к Австро-Германии я автоматически стал германским подданным и майором германской армии, и в этом чине я был интендантом Русского охранного корпуса,

Особыми симпатиями белогвардейских генералов я не пользовался, формированием частей не занимался, офицерские кадры я не готовил, Будучи назначен помощником командира резервного дивизиона по строевой части, я должен был вести наблюдение за строевым обучением 1-й сотни резерва группы Доманова.

Никаких переходов на службу в войска СС я не делал. Полномочий на формирование каких-либо частей от СС я не имел. В местечко Амаро к моему новому месту службы я прибыл один, в домановский офицерский дивизион, который был сформирован на Украине еще в 1943 г. Впервые слышу, чтобы гестапо давало разрешение на формирование строевых частей или вело наблюдение за формированием таковых, так как при германских воинских частях были специальные отделения контрразведки, именуемые 1-ц, что свидетелям Миролюбову и Чегодаеву известно лучше, чем мне, т. к. названные служили в таковом».

На основании вышеизложенного осужденный потребовал вынести в отношении него оправдательный приговор, а клеветников предать суду военного трибунала.

На следующий день Алексей Михайлович написал еще одно заявление в Военную Коллегию Верховного Суда СССР и в копии — посланнику Федеративной Народной Республики Югославия. Ссылаясь на принятое в феврале 1946 г. решение Генеральной Ассамблеи ООН о передаче военных преступников в те страны, где они служили и совершили военные преступления, он просил передать его в руки югославских властей. Алексей Михайлович был готов объявить себя военным преступником, только бы вырваться из цепких лап сталинского «правосудия».

На кассационной жалобе и на заявлениях имеется пометка представителя тюремной администрации: «Сегодня же отправьте это в военный трибунал. З/ХІ-47 г.»

Никто, разумеется, и не думал отправлять заявления осужденного в военный трибунал, тем более в югославское посольство, Правда, и в тогдашней Югославии вряд ли мог надеяться Алексей Протопопов-Медер на справедливое решение своего вопроса. Советские советники в органах государственной безопасности Югославии с успехом прививали своим подопечным навыки, как следует решать дела такого рода. Единственное, что — климат в Югославии был помягче, чем в Сибири…

Но совершенно неожиданно в Военную Коллегию Верховного Суда СССР 15 ноября 1947 г. поступил кассационный протест, подписанный заместителем военного прокурора войск МВД Западно-Сибирского округа подполковником юстиции Латышевым, уже знакомым читателю по эпизодам, связанным с попыткой обвинения Алексея Протопопова-Медера в измене родине, по статье 58-1 «б». Тогда подполковник Латышев избавил Алексея Михайловича от жестокой кары, может быть — от смертной казни.

На этот раз, повторив в своем протесте все, что было изложено в приговоре, подполковник Латышев написал:

«…Таким образом, вина Протопопова-Медера доказана, преступление квалифицировано правильно, однако мера наказания — 20 лет заключения в исправительно-трудовых лагерях — судом определена неправильно и с нарушением закона, поэтому приговор не может быть оставлен в силе, поскольку в действиях Протопопова-Медера отсутствуют шпионаж, вредительство и диверсия, и суд не признал целесообразным применять к Протопопову-Медеру полную санкцию первой части статьи 58-2 УК РСФСР[55] (с применением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г.), то суд мог определить наказание Протопопову-Медеру в 10 лет лишения свободы, а не 20 лет, как это сделал суд.

На основании изложенного и руководствуясь статьей 413 УПК и 23 УК РСФСР,

ПРОШУ:

приговор Военного трибунала войск МВД Западно-Сибирского округа от 18–19 октября 1947 г. изменить, меру наказания Протопопову-Медеру снизить до 10 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях».

Трудно сказать, чем руководствовался прокурор Латышев, обращаясь в высшую судебную инстанцию с таким кассационным протестом. Может быть, наблюдая заделом Алексея Протопопова-Медера, он уверился в невиновности отданного под суд военнопленного и хотел привлечь внимание к допущенной несправедливости.

Может быть, он был не в ладах с военным трибуналом своего округа и своим кассационным протестом хотел доставить кому-то служебную неприятность.

А может быть, он просто не терпел каких-либо отклонений от средней линии и считал, что приговоры всем надо выносить одинаковые — и Чегодаеву, и Протопопову…

Но так или иначе, кассационная жалоба подполковника Латышева привела к тому, что в Военную Коллегию Верховного Суда СССР работники военного трибунала вынуждены были отправить и жалобу осужденного. Прошло почти два месяца, прежде чем неповоротливая машина сталинского правосудия сделала еще один оборот. Военная Коллегия Верховного Суда СССР в составе председательствующего генерал-майора юстиции Матулевича и членов коллегии подполковников юстиции Клопова и Павленко вынесла секретное определение № 3-6250:

«Рассмотрев в заседании от 10 января 1948 г. кассационный протест заместителя военного прокурора войск МВД Западно-Сибирского округа и жалобу гражданина Протопопова-Медера Алексея Михайловича на приговор военного трибунала войск МВД Западно-Сибирского округа от 18–19 октября 1947 г. по делу осужденного по статье 58-3 УК РСФСР, с санкцией статьи 58-2 УК РСФСР, с применением пункта 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г., к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях на 20 лет с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества и заслушав доклад тов. Павленко и заключение помощника Главного военного прокурора подполковника юстиции Садикова об оставлении приговора в силе,

ОПРЕДЕЛИЛА:

Протопопов-Медер признан виновным в том, что он, находясь на службе в русской царской армии, в июне 1917 г. был пленен австро-немецкими войсками и после пленения остался проживать за границей в городе Вене, где принял австрийское подданство…»

Прервем на короткое время чтение этого документа. Военная Коллегия Верховного Суда СССР, высшая советская судебная инстанция, устами генерала юстиции Матулевича и его помощников назвала главной причиной осуждения иностранного подданного Алексея Протопопова-Медера — то, что он еще до революции, до образования СССР, остался проживать за границей. Не были учтены мотивы такого решения, не было принято во внимание, что в 1917–1918 годах такой поступок не рассматривался существовавшими в то время русскими и даже советскими законами как преступление. Но раз ты «невозвращенец» — значит ты враг, а если враг не сдается, его уничтожают. Заметим, что это положение сталинского правосудия действовало долгие годы и после смерти Сталина…

Но продолжим чтение:

«Во время нападения фашисткой Германии на Советский Союз в 1941 г. Протопопов-Медер в декабре 1941 г. поступил на службу в немецкие части, сформированные из русских эмигрантов для борьбы с Советским Союзом, где проходил службу на командных и руководящих должностях до момента капитуляции Германии,

Находясь на службе в указанных контрреволюционных формированиях, Протопопов-Медер до ноября 1942 г, выполнял обязанности представителя немецкого командования, т. н. русской охранной дружины, затем представителем по формированию контрреволюционных формирований «Самостийных казаков» для борьбы с Советской властью с целью отторжения от Советского Союза территории Дона и Кубани и установления там своей власти. В апреле 1943 г. Протопопов, будучи командиром казачьей сотни, был назначен на должность офицера для поручений к белогвардейскому генералу Шкуро.

В начале 1945 г. Протопопов-Медер перешел на службу в войска СС и являлся представителем главного штаба СС по формированию и обучению офицерского состава для пополнения 5-го запасного полка белогвардейских войск генерала Доманова. За активную деятельность в пользу фашистской Германии Протопопов-Медер получил звание майора немецкой армии.

Виновность Протопопова-Медера в инкриминируемом преступлении материалами дела, показаниями свидетелей и частично его личным признанием доказана. Квалификация преступления Протопопова-Медера по делу является правильной и мера наказания соответствует содеянному.

Не находя оснований к отмене приговора, о чем просит в своей жалобе осужденный Протопопов-Медер, а также к снижению наказания, о чем просит в своем кассационном протесте военный прокурор войск МВД Западно-Сибирского округа, приговор оставить в силе, кассационный протест военного прокурора войск МВД Западно-Сибирского округа отклонить, а жалобу осужденного оставить без удовлетворения».

Через руки генерала Матулевича, одного из сподвижников известного сталинского юриста генерала Ульриха, прошло множество судеб. Он судил генерала Андрея Власова и его единомышленников, судил генералов Краснова, Шкуро, фон Паннвица, Доманова, Клыч-Гирея, судил вернувшихся из плена советских генералов. Все приговоры по этим делам, да и не только приговоры: обвинительные заключения, состав суда, состав подсудимых, место проведения суда, место исполнения приговора — заранее, еще на стадии следствия согласовывались со Сталиным и Молотовым. Указания вождей выполнялись неукоснительно. Неукоснительно должна быть выполнена и установка на осуждение военнопленных, переданных советским властям в Юденбурге, в том числе и Протопопова-Медера.

Матулевич, конечно, был более опытным юристом, чем капитан Горелик из Кемеровского трибунала войск МВД. Поэтому он, в первую очередь, позаботился о том, чтобы перечень «деяний» Алексея Михайловича звучал солидно, чтобы не было противоречий, чтобы и на всех последующих этапах рассмотрения жалоб и заявлений осужденного было ясно — осужден зверь, эсэсовец. Закончив очередной этап фальсификации этого дела, Военная Коллегия Верховного Суда СССР вынесла и частное определение;

«Указать суду военного трибунала на то, что он при определении наказания осужденному Протопопову-Медеру нарушил Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г.

Нарушение закона выразилось в том, что суд избрал меру наказания Протопопову-Медеру 20 лет лишения свободы, тогда как названным Указом предусмотрено наказание только 25 лет лишения свободы.

Об изложенном довести до сведения Председателя Верховного Суда СССР».

Карьеру капитана Горелика можно было считать законченной: подобные «нарушения закона» не прощались. Правда, благодаря общеизвестной во всем мире гуманности сталинского правосудия добавлять еще пять лет лишения свободы осужденному Протопопову-Медеру не стали. В конце концов, не все ли равно — двадцать или двадцать пять лет каторги. В любом случае до конца такого срока не доживал никто…

Осужденный военнопленный Алексей Михайлович Протопопов-Медер согласно приговору был этапирован в исправительно-трудовой лагерь, находившийся неподалеку от Кемерова. Теперь его выводили на работу в шахту, где он должен был работать двенадцать часов в день — если за это время успевал выполнить норму по добыче и отгрузке угла. Но горше мук физических были муки душевные. Сознание, что он осужден и сидит невинно, жгло душу. Правда, добрая половина товарищей по несчастью из числа осужденных по политическим мотивам — тоже была осуждена безвинно. Кого-то из них в приговоре именовали троцкистом, кого-то — изменником родине, кого-то — шпионом, кого-то — пособником мировой буржуазии. Но на самом деле никаких преступлений перед Богом, людьми и своей совестью эти люди не совершали. Некоторых оговорили под пытками, некоторые сами, «добровольно» подписали признательные показания, некоторые, как Алексей Михайлович, упорно сопротивлялись всем попыткам следователя «пришить дело».

Но все они были осуждены, потому что сталинское правосудие требовало непрерывного пополнения дармовой рабочей силой «строек коммунизма» — так именовались в советской прессе каторжные лагеря.

Кроме того, Алексей Михайлович испытывал сильные душевные муки при мыслях о семье — жене и троих детях, младшему из которых, Михаилу, было всего три года. Согласно правилам, он не имел права переписки со всеми, кто проживал за рубежом, будь то мать, жена или ребенок. Если же семья умудрялась через Красный Крест послать в Москву запрос о судьбе близкого и дорогого им человека — отца, сына, мужа, брата — то официальный ответ был один: в списках не числится, сведений нет. Ограничения на переписку распространялись и на количество жалоб и заявлений, которые узник имел право направить в высшие инстанции.

Такое право Алексей Протопопов-Медер получил лишь в ноябре 1948 г., через десять месяцев после получения ответа из Военной Коллегии Верховного Суда СССР.

На этот раз он написал на конверте такой адрес: «Москва, Кремль, Председателю Совета Министров СССР Иосифу Виссарионовичу Сталину».

Такие обращения готовились во всех лагерях и тюрьмах Советского Союза. Существовал даже такой способ лагерного заработка: человек, обладавший каллиграфическим почерком, получал несколько хлебных пайков за выведенный на конверте красными чернилами адрес. Дополнительную порцию хлеба или табака следовало платить за эпитеты: мудрейшему, самому любимому, самому дорогому, величайшему гению Земли. Так писали даже те, кто знал, что в Кремле сидит сухорукий человек невысокого роста, с землистым лицом, изрытым оспинами, не любивший и не жалевший никого на свете. Алексей Протопопов-Медер жалобу написал сам, разборчивым почерком, соблюдая необходимую вежливость по отношению к главе государства, на земле которого он отбывал незаслуженное наказание.

Разумеется, этих писем в Кремле не читал никто. Было заготовлено множество исполненных типографским способом стандартных обращений в МВД или Генеральную Прокуратуру СССР с указанием ответить заявителю. Подписывал такие обращения незначительный чиновник из отдела писем ЦК ВКП(б) или из канцелярии Совета Министров СССР — в зависимости от того, куда попадала жалоба осужденного. В МВД или в Генеральной Прокуратуре такой же маленький чиновник заполнял другую «сопроводиловку», и в результате жалоба возвращалась в то учреждение, на действия которого жаловался заявитель. В Советском Союзе это называлось — работа с письмами и обращениями населения.

Адресованная Иосифу Сталину жалоба осужденного военнопленного Алексея Протопопова-Медера вернулась в Новосибирск, к временно исполняющему обязанности прокурора войск МВД Западно-Сибирского округа подполковнику юстиции Назарюку, на действия подчиненных которого жаловался осужденный.

7 декабря 1948 г. подполковник Назарюк подписал секретное заключение по результатам рассмотрения в порядке надзора уголовного дела по обвинению Протопопова-Медера А. М. по статье 58-3 УК РСФСР:

«Приговором военного трибунала войск МВД Западно-Сибирского округа Протопопов-Медер Алексей Михайлович, рождения 1897 года, имеющий высшее образование, бывший майор немецкой армии, признан виновным в том, что, находясь на службе царской армии, в июне 1917 г. был пленен австро-немецкими войсками и после пленения остался проживать за границей в городе Вене, где принял австрийское подданство.

При нападении фашистской Германии на Советский Союз Протопопов-Медер в декабре месяце 1941 г. поступил на службу в немецкие части, сформированные из русских эмигрантов для борьбы с Советским Союзом, где проходил службу на командных и руководящих должностях до момента капитуляции Германии.

Находясь на службе в указанных контрреволюционных формированиях, Протопопов-Медер до ноября 1942 г. выполнял обязанности представителя немецкого командования так называемой русской охранной дружины, затем представителем по формированию контрреволюционных военных формирований «самостийных казаков» для борьбы с советской властью, с целью отторжения от Советского Союза территории Дона и Кубани и установления там своей власти. В апреле месяце 1943 г. он, являясь командиром казачьей сотни 1-го казачьего полка охранного корпуса, был назначен на должность офицера для поручений к белогвардейскому генералу Шкуро — начальнику казачьего резерва для формирования войсковых казачьих частей. В начале 1945 года Протопопов-Медер перешел на службу в войска СС и являлся представителем главного штаба СС по формированию и обучению офицерского состава для пополнения 5-го запасного полка белогвардейских войск генерала Доманова.

Протопопов-Медер принял затем германское подданство, получил звание майора немецкой армии за активную деятельность в пользу фашистской Германии.

За вышеуказанные преступления Протопопов-Медер по ст. 58-ЗУК РСФСР, с применением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г. приговорен к 20 годам исправительно-трудовых лагерей.

На указанный приговор Протопопов-Медер подавал кассационную жалобу, но Военной Коллегией Верховного Суда СССР приговор по его делу оставлен в силе, кассационная жалоба без удовлетворения.

В настоящее время осужденный Протопопов-Медер подал жалобу товарищу Сталину. В этой жалобе он указывает, что является австрийским подданным и в период войны на территории СССР не находился, против Красной Армии не сражался и военным преступником не является. На этом основании считает приговор необоснованным и просит освободить его от наказания.

На судебном заседании свидетели Чегодаев, Коцовский, Миролюбов, Волкорез, Ленивов, Телегин, Клеев, Дьяк и другие подтвердили, что Протопопов-Медер принимал активное участие в формировании белогвардейских частей, боровшихся против партизан в Югославии. Сам осужденный Протопопов-Медер также не отрицал в суде, что он формировал и готовил белогвардейские части, являлся инструктором и комендантом штаба генерала Доманова, а также командиром сотни «самостийных казаков».

Поскольку является бесспорным, что сформированные белогвардейские отряды предназначались для борьбы с Советским Союзом и что Протопопов-Медер являлся активным лицом в организации этих формирований, поэтому ссылка в его жалобе на то, что он не находился на территории СССР и не боролся против Красной Армии, является неосновательной.

Также не дает оснований к пересмотру дела ссылка осужденного на то, что он является подданным Австрии. По делу установлено, что он являлся гражданином бывшей царской России, служил в ее армии и перешел в австрийское подданство после того, как он был пленен из русской армии. Учитывая, что жалоба Протопопова-Медера не содержит каких-либо оснований к опротестованию приговора, поэтому

ПОЛАГАЛ БЫ:

жалобу Протопопова-Медера А. М. оставить без удовлетворения. Надзорное производство по жалобе прекратить, а дело по минованию надобности возвратить в УМВД Новосибирской области».

Читатель, без сомнения, заметил, что первая часть документа, подписанного подполковником Назарюком, слово в слово повторяет определение Военной Коллегии Верховного Суда СССР, подписанное генералом Матулевичем. Назарюк внес только одно «усовершенствование»: он сфабриковал свой документ так, что каждый мог сделать вывод — германское подданство и чин майора немецкой армии Протопопов-Медер получил в 1945 г. в награду за активную работу в интересах фашистской Германии.

Надо полагать, что Назарюк и не читал дела Алексея Михайловича Протопопова-Медера, иначе он заметил бы на листе 204 изъятый у осужденного документ, из которого следовало: и чин офицера германской армии, и германское подданство Алексей Протопопов-Медер получил еще в апреле 1941 года, еще до начала войны между Германией и Советским Союзом.

Видимо, так были организованы сталинские органы правосудия, что клевета и фальсификация, допущенные на нижних ступеньках иерархической лестницы правоохранительных органов, доводились до степени немыслимого совершенства на верхних ее ступенях. При всех жалобах достаточно было переписать набело последнее по времени из определений и подготовить ответ: вина осужденного сомнений не вызывает, осужден правильно, дело пересмотру не подлежит. В этом и был смысл сталинского правосудия.

Шло время, в марте 1953 года умер Сталин. В Советском Союзе наметились какие-то изменения. В апреле 1953 года, по инициативе Лаврентия Берия, в СССР была объявлена амнистия. Из тюрем и лагерей освобождались осужденные за незначительные различные преступления. Алексей Протопопов-Медер находился в то время в особом лагере, куда, кроме троцкистов и других злейших врагов Сталина, водворяли и «лиц, опасных по своим антисоветским связям».

Особые лагеря и тюрьмы были организованы в 1948 году по предложению Никиты Хрущева, который несколько лет спустя приобретет всемирную известность своей громкой борьбой с культом личности Сталина. Среди 105 тысяч заключенных особых лагерей был и Алексей Протопопов-Медер.

Объявленная Лаврентием Берия амнистия всколыхнула сотни тысяч заключенных, содержавшихся в обычных и особых лагерях. В Москву полетело громадное количество заявлений, в которых политические заключенные, в большинстве своем не совершившие никаких преступлений, требовали немедленного пересмотра своих дел и немедленного освобождения. В некоторых лагерях начались восстания заключенных, которые были подавлены при помощи артиллерии, танков и авиации.

3 июня 1954 года подал заявление Генеральному Прокурору СССР и заключенный военнопленный Протопопов-Медер. Повторив известную уже читателю историю своей жизни, Алексей Михайлович закончил заявление так:

«Прошу Вас истребовать мое дело в порядке надзора и опротестовать приговор как незаконный и необоснованный. Одновременно прошу разрешить мне переписку с моей семьей: женой, сестрой[56] и детьми, живущими в Австрии и Германии».

Через некоторое время были затребованы характеристики на заключенного Протопопова-Медера Алексея Михайловича. В одной из них, подписанной начальником лагерного пункта № 046 капитаном Хутько, говорилось:

«Протопопов-Медер Алексей Михайлович родился в 1897 г., осужден по статье 58-3 сроком на 20 лет, конец срока 9 августа 1966 г. Прибыл на лагерный пункт № 046 18 апреля 1952 г. и был назначен в бригаду по ремонту жилищно-коммунальных и бытовых помещений. Затем был переброшен в бригаду по изготовлению дранки штукатурной. К труду относится добросовестно, в быту ведет себя скромно, соблюдает все нормы лагерного режима. Административным взысканиям не подвергался».

Эта характеристика позволяет нам точно определить дату водворения Алексея Михайловича в особый лагерь — 18 апреля 1952 г. Гуманность сталинского режима допускала направление в каторжный лагерь человека, которому было уже 55 лет, дважды раненого, контуженного, перенесшего множество болезней, и, самое главное, — абсолютно невиновного.

Во второй характеристике, подписанной начальником лагерного пункта № 051 Ермиловым и инспектором культурно-воспитательной части Лукашевичем, говорилось:

«Протопопов-Медер А. М., инвалид, работает на разных работах, в частности, руководит работой по текущему ремонту жилых помещений. Поведение в быту и на производстве хорошее. Нарушений лагерного режима не было».

Как говорится, прибавить к этому нечего. Как и было заведено, адресованная Генеральному Прокурору СССР жалоба Протопопова-Медера попала на исполнение к помощнику военного прокурора Западно-Сибирского военного округа по Кемеровской области подполковнику юстиции Ковальчуку.

В отличие от всех своих предшественников, подполковник Ковальчук не поленился прочесть дело Протопопова-Медера от корки до корки. Но подписанное им 22 ноября 1954 г. заключение после повторения уже знакомых читателю сентенций заканчивалось так:

«Таким образом, виновность Протопопова-Медера по статье 58-3 УК РСФСР материалами дела полностью доказана, и с учетом личности, а также тяжести совершенного преступления, он осужден правильно. Оснований к пересмотру дела и снижению меры наказания не имеется. На основании изложенного —

ПОЛАГАЛ БЫ:

в связи с тем, что Протопопов-Медер А. М. осужден правильно, протест на приговор военного трибунала по его делу не приносить за отсутствием к тому оснований. Жалобу осужденного оставить без удовлетворения».

К тому времени переписка осужденных иностранцев с находящимися за рубежом членами семей была разрешена. Из писем жены и детей, из новостей, приходящих по «арестантскому телеграфу», Алексей Михайлович знал, что грядут перемены. И это побудило его обратиться с новой жалобой на несправедливый приговор, на этот раз — в ЦК КПСС. Нельзя сказать, что машина правосудия в Советском Союзе к тому времени была полностью реконструирована, но кое-какие изменения имели место. В частности, его жалоба была направлена сперва в Кемеровскую областную комиссию по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, содержащихся в лагерях, колониях и тюрьмах МВД СССР и находящихся на поселении.

7 декабря 1954 г. комиссия рассмотрела дело по обвинению Протопопова-Медера Алексея Михайловича, 1897 года рождения, уроженца города Новочеркасска Ростовской области, осужденного 19 октября 1947 г. по статье 58-3 УК РСФСР военным трибуналом войск МВД Западно-Сибирского округа к 20 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях с конфискацией имущества, и постановила:

«В связи с тем, что Протопопов-Медер Алексей Михайлович осужден правильно, протест на приговор военного трибунала по его делу не приносить за отсутствием к тому оснований. Жалобу оставить без удовлетворения».

Выписка из протокола заседания комиссии была подписана начальником секретариата Кемеровской областной комиссии Зверевым. Но подпись его была скреплена печатью, на которой значилось: «Управление Комитета Государственной Безопасности при Совете Министров СССР по Кемеровской области». Ворон ворону глаз не выклюет…

Решение комиссии было направлено в военную прокуратуру Сибирского военного округа для сведения. Но события в СССР продолжали назревать с небывалой доселе скоростью. В апреле 1954 г. в ЦК КПСС обратился председатель КГБ при Совете Министров СССР генерал армии Иван Серов, сообщивший, что за рубежом находится до 500 тысяч «невозвращенцев»[57]. Серов предложил в целях привлечения этих людей в СССР объявить амнистию даже тем из них, кто во время Второй мировой войны служил в вооруженных силах и полиции Германии, участвовал в военных действиях и карательных акциях, служил в немецких карательных и разведывательных органах. Для большей правдоподобности Серов предложил объявить, что даже участникам военных преступлений будет определено наказание не выше 5 лет ссылки[58].

После всестороннего рассмотрения предложения председателя КГБ 26 апреля 1955 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии лиц, сотрудничавших во время войны с немецкими властями. Под действие этого Указа попал и Алексей Протопопов-Медер. В декабре 1956 г. в исправительно-трудовой лагерь, носящий условное наименование «Подразделение п/я 90/2-046» и расположенный в Чунском районе Иркутской области, в поселке Сосновка, пришло заказное письмо помощника военного прокурора Сибирского Военного округа гвардии майора Тулинова:

«Прошу объявить заключенному Протопопову-Медеру А. М., 1897 года рождения, о том, что поданная им жалоба в ЦК КПСС поступила в военную прокуратуру Сибирского военного округа и рассмотрена. Проверкой материалов дела установлено, что вина его по статье 58-3 УК РСФСР доказана, и с учетом тяжести совершенного им преступления, он осужден правильно. Приведенные им в жалобе доводы опровергаются имеющимися в деле материалами. Оснований для пересмотра дела в судебном порядке, о чем он просит в своей жалобе, не имеется и его жалоба оставлена без удовлетворения.

Одновременно, с получением сего, прошу Вас срочно сообщить нам, как разрешен вопрос о применении амнистии по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 21 апреля 1955 г. в отношении Протопопова-Медера. Если он по амнистии освобожден из места заключения, то укажите, когда и куда он убыл. Исполнение не задержите».

Но майор Тулинов опоздал. 6 августа 1956 г. на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 21 апреля 1955 г. А. М. Протопопов был передан правительству Австрии — как преступник. Алексей Михайлович в своем последнем обращении к советским властям просил пересмотреть его дело в судебном порядке. Иными словами, он просил о своей реабилитации.

Но реабилитации пришлось ждать почти сорок лет.