Мария Голубева НЕУТИХАЮЩАЯ БОЛЬ

Мария Голубева

НЕУТИХАЮЩАЯ БОЛЬ

Вновь и вновь перечитываю «Голгофу казачества». И хотя память о пережитом никогда не оставляла меня — статья Негоднова разбередила давнюю боль.

Я — участница казачьего ухода с Родины в 1943 году. Украина, Польша, Белоруссия, Северная Италия, переход через Альпы, Австрия и… лагерь на Урале в г. Кизил.

В сорок третьем году уезжала с Украины вместе с мужем, детьми и свекровью. Дни и ночи, в дождь, в снег, под бомбежками и артобстрелами выходили из окружения: Днестр-Коропец, на Львов. Трудно было. Очень трудно. И все же тогда мне удалось сохранить детей.

Но во сто крат тяжелее были дни под Лиенцем, когда нас предали англичане. Мой муж, как и большинство наших офицеров, уехал «на совещание», и я осталась с четырьмя детьми и свекровью семидесяти шести лет. Самому младшему ребенку, Леночке, было четыре месяца. Самому старшему сыну — восемь лет.

Да, были выброшены и траурные полотнища в стане, был и печально памятный «крестный ход», река Драва, принимавшая в свои водовороты казаков и их детей, — тоже была.

Я находилась в Донском Стане. Уйти далеко не могла, оставить детей — не могла тоже. И нас — многосемейных и стариков, отправили в Еденбург, где были «отобраны» рядовые. Потом был лагерь в Граце. Это оттуда — в переполненных товарных вагонах, где для питьевой воды установили бочки из-под бензина — началась долгая дорога на Урал. Мы не знали, куда нас везут, не знали, что с нашими мужьями.

В кизиловском лагере я похоронила двоих младших: Леночке тогда было уже шесть месяцев, Мишутке — год и девять месяцев. Старших удалось спасти чудом. Казачьи дети начали умирать еще в поезде. На Урале они уходили в свои крохотные могилки под присмотром конвоя.

Потом был лагерь в Вильве, где мы (женщины) работали на повале.

В 1946 году, пройдя «фильтрацию», в числе первых девяти семей, мне разрешили выехать на Украину с двумя оставшимися в живых детьми. А в сорок седьмом году я получила известие от мужа и выехала с детьми в г. Прокопьевск. К тому времени многие офицеры прошли «фильтрацию» и были расконвоированы. Разумеется, без права выезда.

В 1948 году родился сын. А спустя год, в сорок девятом, прошли массовые аресты офицеров. Срока давали 10–25 лет. Моему мужу дали 25. Вскоре после ареста мужа меня с тремя детьми выбросили из казенной квартиры на улицу.

Без слез провожала своего мужа из дома, без слез прикрывала своих детей от дождя под стеной этого же дома. Я знала: казаки обречены на уничтожение. И мы — казачьи жены и матери — обязаны нести свой крест. Казачье семя, казачья память должны жить в детях наших.

Теперь уже и мне 76 лет. Но все эти годы не давала покоя мысль: неужели мир так никогда и не узнает о том, как в далеком сорок пятом году Иуды, носившие форму солдат и офицеров Английской армии, отправили на смерть и мучения тысячи казачьих детей, женщин и стариков…

Их прокляли живые и мертвые казачьи души, преданные в сорок пятом году под Австрийским городом Лиенцем. Так пусть же их проклянут и собственные потомки! За наше материнское горе, за смерть наших детей!

Казачья «Станица»! Да поможет тебе Бог в твоем благородном труде!

г. Полтава, 15.07.1992 г.