Михаил Таратухин ЛИЕНЦ

Михаил Таратухин

ЛИЕНЦ

Меж гор высоких узкая долина,

В той долине узкой быстрая река.

И волной гремучей с бешеною силой,

Будто вырываясь, бьет о берега.

От времен глубоких грустная картина.

О долине этой разнеслась молва —

По преданьям дедов память сохранилась

И долиной Смерти названа она.

Были в ней французы, были итальянцы,

Проходили русские в прошлые года.

И долина эта — записано в святцы —

Двести тысяч жизней в недра приняла

И с тех пор свирепо, ревом заглушая,

Ищет новой жертвы быстрая река.

Горные вершины, тайну сохраняя,

По своим ущельям эхо разнося.

Посмотри на запад — горная преграда,

И долине будто подошел конец;

Смертная долина, пути разветвляя,

Населила скромный городок Лиенц.

Суждено историей повторить трагедию

И горам высоким эхо сохранить,

И волной кипучею с силою свирепою,

За своим теченьем трупы укатить.

* * *

Что это там движется длинными колоннами,

Черной вереницею опускаясь с гор.

Вот подходят ближе, впереди их конные

И колонны длинные со множеством знамен.

Бурки на них черные, башлыки различные

И на шапках видны алые верхи.

Вот едут е лампасами, шпоры серебристые,

С-под фуражек вьются русые чубы.

Лица их веселые, видно, духом сильные,

Против солнца блещут острые клинки;

Песни льются звучные, эхо заунывное —

Это из Италии едут казаки.

А за ними женщины, старики, старухи,

Многие младенцев держат на руках;

Все они — изгнанники родины разрушенной,

Были они в ссылках, были в Соловках.

Не за преступления, ими не творимые,

И не за разгулы на родной земле,

А за их же счастье, ими сотворенное,

Их возненавидели в Московском Кремле.

Посредине, сгорбившись, голову повесив,

Дряхлый, седоусый, потускневший взор,

Потерявший силу и в лице невесел

Ехал на машине генерал Краснов.

Почему все веселы, генерал не весел,

Или он несчастье впереди видал?

Он объединениям всем противоречил[72],

А с разгромом немцев силу потерял.

* * *

Помнят они зимы — лютые, холодные,

Как из дома выгнали в тридцатом году

И на север вывезли семьи их голодные,

Бросив произвольно в снежную пургу.

Многие погибли, не вытерпев холод,

Много умирало там и от цинги,

Многих в могилу загнал лютый голод,

Мало их, случайно жизни сберегли.

А друзья, родные — дома оставались,

И с больной душою вспоминали их,

И проклятой властью тоже презирались

За богатых в прошлом, за своих родных.

Всем оставшим дома жизни не давали,

Много переслушать им пришлось угроз,

И террор жестокий всех пойти заставил

На вечное рабство в проклятый колхоз.

Много лет в неволе гнули спину люди,

Вдруг по всей России прокатился гром,

Из Кремля кричали: «Братья, сестры, други,

Выходите строем на борьбу с врагом…

Наш покой нарушен с запада ордою,

Немец наступает нас поработить,

Палку и концлагерь он несет с собою,

Мы несчастны будем, как он победит…»

Но совсем другая мысль у всех мелькнула:

«Врете вы, злодеи, вам пришел конец».

А на самом деле мысль их обманула,

К ним пришел не лучше Сталина делец.

Пол-России сдалось, в Кремле суматоха:

«Одевай погоны, открывай церква,

Подымай Суворова и смотрите в оба,

Чтобы нам удалось обмануть раба.

Раб Россию любит и своих героев,

Любит и свободу, ровно мать — дитя,

Но от нас видали они много горя,

Обмануть их надо, на борьбу ведя.

А всем тем, кто сдался, — никакой пощады,

Пусть приют он ищет у своего врага.

А кто нам поможет, не жалей награды…» —

Это кровопийцы Сталина слова.

И народ поверил церкви и погонам,

Думал, вместе с этим волю им дадут,

И сомкнутым строем грозные колонны

На врага, на запад, как в прошлом, идут.

Дрогнул враг, увидев силу пред собою,

Он понял, не сдержит натиска волны.

А сдаваться стыдно, с славою худою

Выйти побежденным с начатой войны.

И под грозным натиском русского народа

Немец постепенно к дому отходил,

И над кем нависла Сталина угроза,

Он к себе на запад этих уводил.

Нас всех призывали на борьбу с коммуной

Создавались быстро грозные полки,

Но лукавый немец, со своею думой,

Решил чужеземной помощи найти.

Подобрав немного себе генералов,

Чтобы меж собою людей разделить,

И в единый лагерь Власову герою

Казаков и прочих чтоб не допустить.

Казаки полками пошли на Балканы,

А казачьи семьи нашли уголок

В Северной Италии, в селах под горами,

Откуда собирались двинуть на восток.

* * *

Проходило время, немца разгромили,

И тогда казачьи двинулись полки

На далекий Запад, где они решили

В помощь Комитету Русскому войти.

Но не тут-то было — их за перевалом,

В городке Кечахе кто-то повстречал —

В черненьком берете, и с большою славой

Он свои услуги в помощь предлагал.

Это англичанин — Сталина союзник,

Но они недавно были с ним враги,

И вперед не видно между ними дружбы,

Но в борьбе друг другу они помогли.

Тут была загадка — что может случиться?

На борьбу с коммуной помощь им нужна.

Англичанин тоже коммуны боится —

Уже началась между них вражда.

«Мы сейчас в дороге, время не имеем,

А переговорам нашим не конец.

И единой мысли мы достичь сумеем,

Вы езжайте дальше в городок Лиенц.

Там договоримся о борьбе с коммуной,

Новое оружие вам взамен дадим.

И врага нарола единою силою

Также, как фашистов, скоро разгромим…»

Не привыкли люди верить англичанам,

Казаки решили все же испытать,

И долину Смерти своим грозным

Станом Над рекою Дравой стали занимать.

Дали англичане каждому палатку,

Хорошо продуктами начали снабжать,

А через полмесяца предложили в Ставку,

Будто для обмена, оружие сдать.

«Ваше устарело, мы дадим другое,

Вместо вашей шашки — легкий автомат,

И подводы ваши окуем мы бронью,

Чтобы сохранить в них старенькую мать.

Все дадим, что нужно: танки, пулеметы,

А когда мы двинем с вами на Восток,

Вас в бою поддержат наши самолеты,

А сейчас спешите сдать оружье в срок.

Не с охотой, правда, оружие сдали,

Хорошо не знали, как дело велось,

А потом поняли, много проморгали,

Получить другого взамен не пришлось.

После офицеров вскоре пригласили

В английскую «ставку», чтобы обсудить

Совместные планы о борьбе с врагами,

Как ловчей и легче им врага разбить.

Быстро офицеры сели на машины,

Думали, что верно, в ставку повезут.

А в пути другое всем им объявили —

Что их коммунистам в руки отдадут.

Мотоциклы, танки их сопровождали,

Уже невозможно было убежать.

Казаки Доманова тогда осуждали,

Что не мог он правду вперед увидать.

Казакам и семьям тоже объявили —

Собираться ехать в Советский Союз;

Но они на это протест объявили —

Заявили: «Лучше нас стреляйте тут».

Смертная долина сумраком покрылась,

На подводах взвились черные флаги,

И предсмертным чувством в каждом сердце билось —

Вместо дружбы жданной взяли их враги.

К англичанам злобы они не имели,

Не было причины с ними счет сводить,

Но сдаваться деспоту они не хотели

И теперь не в силах его победить.

Рано на рассвете первого июня

Казаки и семьи, видя свой конец,

Изо всей долины подняли хоругви

И пошли молиться в городок Лиенц.

Всякие надежды на борьбу пропали

Не дают спокойно на чужбине жить.

И в такой период духом все упали,

Осталось у Бога помощи просить.

Нет! Не слышны были Господу молитвы.

Поднялося солнце, был девятый час.

Англичане в городе готовились к битве —

Отправлять насильно им был дан приказ.

Подошли машины, подошли солдаты,

С острыми штыками, держа наперед.

Вся толпа молящихся была сильно сжата,

Ну а к машинам никто не идет.

Солдаты взмахнули на толпу штыками,

С палками другие в помощь подошли,

На людей безвинных зверские удары

Сыпались, и жертвы в машины несли.

Стоптаны иконы, выбиты хоругви,

Душу раздирающий раздавался крик.

В страхе под ударами металися люди,

И предсмертный ужас сковал лица их.

«Где же ваша правда, — из толпы кричали, —

За какую бились долгие года,

Где же та свобода, что всем обещали,

Или вы продались сталинским катам?

Верьте! Не возьмете, продажные шкуры,

К зверю кровожадному в пасть мы не пойдем!

Презирать вас будут невинные трупы,

Как один, в долине этой мы умрем!»

«Ура!!! На смерть, за правду», — раздались крики,

И на цепь к солдатам бросилась толпа.

Цепь солдат сломили, но увы… преграда —

Впереди бурлила быстрая река.

Выстрелы догнали, кто по-над рекою

Из толпы пытался к лесу убежать,

А бежавших первыми массовой толпою

С берега столкнули Драву переплывать.

Женщины и дети с берега бросались,

Думали, поможет им уйти река.

Но волной свирепой они разбивались

О скалистый берег и ушли до дна.

Вот спешит на берег гордая казачка,

Грудного малютку держит на руках.

К груди дорогого младенца прижала

И, не дрогнув, скрылась в кипучих волнах.

Она не преступница была перед властью —

Казака Решитько верная жена,

А в протест всеобщему русскому несчастью

Жизнь свою с младенцем она отдала.

А река, свирепым ревом заглушая,

Ровно зверь, добычу свою растерзав,

Меж волн бессчетно трупы принимая,

Несет эти жертвы поспешно в Дунай.

Но недолго масса у реки толпилась,

Английские танки на помощь пришли,

На прежнее место, где она молилась,

Скрежетом железа народ отвели.

Не было предела ужасу страданий!

Это проходило, будто страшный сон.

Учинил расправу в городке Лиенце

Британский бригадный генерал Мессон.

Был ли он подкуплен Сталинской разведкой?

Или он приказы власти выполнял?

О такой расправе, в истории редкой,

До сего момента никто не слыхал.

1946 г. Клагенфурт, Австрия.

Примечание:

В 1946 г. для широких масс не было известно о Тегеранском и Ялтинском соглашениях между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным. Мне говорили казаки, что казачий стан походного атамана Доманова был в подчинении командиру 36-й бригады бригадиру Мессону. После выяснилось, что выдачу производил 8-й шотландский батальон 36-й бригады под командой подполковника Малькольма и офицера связи майора Дэвиса. Возможно, сам бригадир Мессон при выдаче не присутствовал. В то время мне не были известны другие лица, кроме генерала Мессона, поэтому я и указал только главное лицо, которому подчинялся казачий стан. Штабу 1-го Конного полка было официально объявлено — Казачий стан подчиняется английскому бригадному генералу Мессону.