Дело Еврейского антифашистского комитета

Дело Еврейского антифашистского комитета

Довольно быстрое сворачивание кампании имеет, видимо, еще одну подоплеку. На повестку дня в тот период выходила проблема Еврейского антифашистского комитета. Истоки этого дела можно условно отнести к 1944 году. Тогда руководители ЕАК обратились через посредство жены В. Молотова П. Жемчужину с письмом в правительство о создании на территории Крыма Еврейской республики (причем не уточнялось, автономную или союзную). В своем обращении они следующим образом аргументировали свое предложение. «Накопленную веками культурную энергию интеллигенция еврейской национальности могла бы с огромной пользой применить в строительстве еврейской советской культуры, которая имеет большие достижения. Но распыленность еврейского населения, составляющего во всех республиках незначительное меньшинство, не дает возможности это осуществить… В ходе войны обострились некоторые капиталистические пережитки в психике отдельных прослоек различных народностей, включая и часть их интеллигенции. Одним из наиболее ярких выражений этих пережитков являются новые вспышки антисемитизма. Эти вспышки всячески разжигаются фашистскими агентами и притаившимися вражескими элементами с целью подрыва важнейшего достижения советской власти – дружбы народов.

Эти нездоровые явления воспринимаются крайне болезненно всеми слоями еврейского населения СССР, которые показали себя подлинными патриотами родины героизмом своих лучших сынов и дочерей на фронтах Отечественной войны и в тылу. Проявление антисемитизма вызывает острую реакцию в душе каждого советского еврея без исключения еще и потому, что весь еврейский народ переживает величайшую трагедию в своей истории, потеряв от фашистских зверств в Европе около 4 млн. человек. Советский Союз – единственная же страна, которая сохранила жизнь почти половине еврейского населения Европы. С другой стороны, факты антисемитизма в сочетании с фашистскими зверствами способствуют росту националистических и шовинистических настроений среди некоторых слоев еврейского населения»[1052].

Таким образом, одним из аргументов служил тезис о том, что создание республики в Крыму будет способствовать изживанию антисемитизма, на существовании которого акцентировали внимание авторы предложения. Далее они подчеркивали, что с целью нормализации экономического положения всех слоев еврейского населения и дальнейшего роста и развития еврейской советской культуры, с целью максимальной мобилизации всех сил еврейского населения на благо советской родины, с целью полного уравнения положения еврейских масс среди братских народов мы считаем своевременной и целесообразной в порядке решения послевоенных проблем постановку вопроса о создании Еврейской Советской Социалистической Республики.

«…Нам кажется, – утверждали они, – что одной из наиболее подходящих областей явилась бы территория Крыма, которая в наибольшей степени соответствует требованиям как в отношении вместительности для переселения, так и вследствие успешного опыта развития там еврейских национальных районов…

Исходя из вышеизложенного, мы предлагаем:

1. Создать еврейскую советскую социалистическую республику на территории Крыма…

Мы надеемся, что Вы уделите должное внимание нашему предложению, от осуществления которого зависит судьба целого народа.

С. Михоэлс, Ш. Эпштейн, И. Фефер»[1053].

Тогда это предложение как бы повисло в воздухе. Но Сталин, конечно, не забыл о нем, и в новых условиях это предложение стало одним из аргументов в борьбе против сионизма. Именно так им было расценено предложение о создании в Крыму Еврейской республики. Членам Политбюро он объяснил, почему выступает против: «Это превратило бы Крым в непотопляемый американский авианосец»[1054].

После войны по указанию Сталина к этому вопросу вернулись: была проведена скрупулезная проверка деятельности ЕАК и всех его работников. В записке по итогам расследования отмечалось, что члены ЕАК, забывая о классовом подходе, осуществляют международные контакты с буржуазными деятелями и организациями на националистической основе, а рассказывая в буржуазных изданиях о жизни советских евреев, преувеличивают их вклад в достижения СССР, что следует расценить как проявление национализма. Подчеркивалось, что комитет явочным порядком развертывает свою деятельность внутри страны, присваивает себе функции главного уполномоченного по делам еврейского населения и посредника между этим населением и партийно-советскими органами. В результате делался вывод о том, что деятельность комитета вышла за пределы его компетенции, приобрела несвойственные ему функции и поэтому является политически вредной и нетерпимой. В связи с этим было внесено предложение о ликвидации ЕАК. Записка аналогичного содержания была направлена М. А. Сусловым 26 ноября 1946 г. И.В. Сталину[1055].

В конце 1947 года пересеклись линии двух «разработок» министерства госбезопасности, одна из которых была нацелена на ЕАК, другая захватывала семью Аллилуевых – родственников жены Сталина. Сотрудники госбезопасности фабриковали очередное дело на одного из членов этой семьи – К.А. Аллилуеву. 16 декабря 1947 г. она подписала протокол допроса, в котором утверждалось, что близкий знакомый ее семьи, старший научный сотрудник Института экономики Академии наук СССР И.И. Гольдштейн якобы враждебно настроен по отношению к советской власти и в беседах с ней высказывал клеветнические измышления на советскую действительность. Гольдштейн признал себя виновным и показал, что в 1946 году его знакомый З.Г. Гринберг сообщил ему о том, что ЕАК проводил антисоветскую националистическую работу, что всю эту работу возглавляет С.М. Михоэлс[1056], который завязал широкие связи с еврейскими буржуазными националистами США и пользовался полной поддержкой у американских сионистов. Гринберг сообщил также, что Михоэлс и руководимый им Еврейский антифашистский комитет ставят перед собой задачу создания на территории СССР Еврейской республики, а для разрешения «еврейского вопроса» и пресечения антисемитизма в стране они намерены использовать брак Светланы Сталиной с Г. Морозовым, надеясь соответствующим образом обработать Морозова и через него информировать Сталина по «еврейскому вопросу»[1057].

По замыслу организаторов акции, задуманной в недрах МГБ и одобренной Сталиным, ЕАК должен был предстать как руководящий, координирующий центр националистической антисоветской шпионской деятельности. Под этот сценарий был подобран и состав действующих лиц. Из ЕАК отобрали наиболее активную часть, постоянно работающую в составе его президиума. Среди тех, кого наметили для ареста и последующего суда, были видные представители еврейской интеллигенции: дипломаты, ученые, артисты, поэты, писатели, общественные деятели, руководящие работники советского государственного аппарата. Это было созвездие имен, широко известных в стране. Очевидно, предполагалось, что коль скоро такие крупные фигуры включились в антисоветскую еврейскую националистическую деятельность, то дело здесь отнюдь не надуманное.

Если быть объективным, то нельзя отрицать того очевидного факта, что в среде еврейского населения Советского Союза достаточно широкое распространение получили настроения националистического характера, которые использовались сионистами для нагнетания обстановки и поощрения недовольства политикой властей. Это особенно стало заметным после образования в мае 1948 года государства Израиль. СССР первый де-факто и второй после США де-юре признал независимость Израиля 14 мая 1948 года. Еврейский антифашистский комитет сразу направил президенту Хаиму Вейцману приветственную телеграмму. Тысячи советских евреев присылали в различные учреждения, в том числе в военкоматы, письма с просьбой направить их в Израиль, где они могли бы с оружием в руках защищать страну от империалистической агрессии британских марионеток (имелись в виду арабские страны, начавшие полномасштабную войну против только что созданного еврейского государства) и строить там социализм.

Некоторые исследователи полагают, что Сталин пошел на признание Израиля, рассчитывая использовать его в качестве своего рода оружия в борьбе против Запада. Для этого были некоторые основания: в еврейской Палестине, а после и в Израиле, проживало много эмигрантов из России и Польши, и частично по этой причине идеи социализма были довольно популярны. К тому же СССР среди евреев Палестины пользовался большим престижем как освободитель Европы от нацистов. Учитывалось и наличие российских корней у многих лидеров еврейского государства в Палестине, также наличие в СССР многочисленного еврейского населения. Однако эти геополитические расчеты Сталина оказались зыбкими и вскоре были рассеяны реальным развитием событий.

Появление на карте мира государства Израиль в огромной степени усилило просионистские настроения как среди евреев, проживавших в Советской России, так и на Западе. Правящие же круги Израиля вскоре проявили свои истинные симпатии и повернулись лицом к Западу, в первую очередь к США. Этого фактора Сталин не мог не учитывать в своей политике. Тем более что тому имелись конкретные доказательства. В частности, тот прием, который был оказан посланнику Израиля в Москве Голде Меир. Полагаю, что в данном случае убедительнее всего будут не мои собственные рассуждения и предположения, а свидетельство самой Голды Меир, довольно обширную выдержку из воспоминаний которой я приведу, тем более что она относится именно к констатации факта существования среди еврейского населения СССР явно произраильских настроений, которые легко трансформировались в просионистские настроения. Вот что она пишет в своих мемуарах по поводу того, какую встречу ей устроили в Москве.

«В тот день, как мы и собирались, мы отправились в синагогу. Все мы – мужчины, женщины, дети – оделись в лучшие платья, как полагается евреям в нееврейские праздники. Но улица перед синагогой была неузнаваема. Она была забита народом. Тут были люди всех поколений: и офицеры Красной армии, и солдаты, и подростки, и младенцы на руках у родителей. Обычно по праздникам в синагогу приходило примерно сто – двести человек – тут же нас ожидала пятидесятитысячная толпа. В первую минуту я не могла понять, что происходит, и даже – кто они такие. Но потом я поняла. Они пришли – добрые, храбрые евреи – пришли, чтобы быть с нами, пришли продемонстрировать свое чувство принадлежности и отпраздновать создание государства Израиль. Через несколько секунд они обступили меня, чуть не раздавили, чуть не подняли на руках, снова и снова называя меня по имени. Наконец, они расступились, чтобы я могла войти в синагогу, но и там продолжалась демонстрация. То и дело кто-нибудь на галерее для женщин подходил ко мне, касался моей руки, трогал или даже целовал мое платье. Без парадов, без речей, фактически – без слов евреи Москвы выразили свое глубокое стремление, свою потребность – участвовать в чуде создания еврейского государства, и я была для них символом этого государства»[1058].

И далее она продолжает: «Тридцать лет были разлучены мы с ними. Теперь мы снова были вместе, и, глядя на них, я понимала, что никакие самые страшные угрозы не помешают восторженным людям, которые в этот день были в синагоге, объяснить нам по-своему, что для них значит Израиль… Мы были потрясены до глубины души. Никто не сказал ни слова. Мы просто сидели и молчали. Откровение было для нас слишком огромным, чтобы мы могли это обсуждать, но нам надо было быть вместе… Но я даже плакать не могла. Я сидела с помертвевшим лицом, уставившись в одну точку. И вот так, взволнованные до немоты, мы провели несколько часов. Не могу сказать, что тогда я почувствовала уверенность, что через двадцать лет я увижу многих из этих евреев в Израиле. Но я поняла одно: Советскому Союзу не удалось сломить их дух; тут Россия, со всем своим могуществом, потерпела поражение. Евреи остались евреями»[1059].

Полагаю, что комментарии здесь излишни. Ведь Меир однозначно пишет о поражении России и не видит ничего удивительного в том, что граждане Советской России так восторженно демонстрируют свою приверженность Израилю как своей не только духовной, но и чуть ли не реальной родине.

Еще больший интерес представляет описание ее встречи и разговора с П. Жемчужиной – женой второго после Сталина персонажа в советской иерархии. Итак, слово Голде Меир: «Гораздо более интересная и приятная встреча произошла у меня на приеме у Молотова по случаю годовщины русской революции, на который всегда приглашаются все аккредитованные в Москве дипломаты. Послов принимал сам министр иностранных дел в отдельной комнате. После того, как я пожала руку Молотову, ко мне подошла его жена Полина. „Я так рада, что вижу вас наконец!“ – сказала она с неподдельной теплотой, даже с волнением. И прибавила: „Я – ведь говорю на идиш, знаете?“

 –  Вы еврейка? – спросила я с некоторым удивлением.

 –  Да! – ответила она на идиш. – Их бин а идише тохтер (я – дочь еврейского народа).

Мы беседовали довольно долго. Она знала, что произошло в синагоге, и сказала, как хорошо было, что мы туда пошли. „Евреи так хотели вас увидеть“, – сказала она. Она говорила с нами на идиш и пришла в восторг, когда Сарра ответила ей на том же языке. Когда Сарра объяснила, что в Ревивим все общее и что частной собственности нет, госпожа Молотова заметно смутилась. „Это неправильно, – сказала она. – Люди не любят делиться всем. Даже Сталин против этого. Вам следовало бы ознакомиться с тем, что он об этом думает и пишет“. Прежде чем вернуться к другим гостям, она обняла Сарру и сказала со слезами на глазах: „Всего вам хорошего. Если у вас все будет хорошо, все будет хорошо у всех евреев в мире“.

Больше я никогда не видела госпожу Молотову и ничего о ней не слышала.

Много позже Герни Шапиро, старый корреспондент Юнайтед Пресс в Москве, рассказал мне, что после разговора с нами Полина Молотова была арестована, и я вспомнила тот прием и военный парад на Красной площади, который мы смотрели накануне. Как я позавидовала русским – ведь даже крошечная часть того оружия, что они показали, была нам не по средствам. И Молотов, словно прочитав мои мысли, поднял свой стаканчик с водкой и сказал мне: „Не думайте, что мы все это получили сразу. Придет время, когда и у вас будут такие штуки. Все будет в порядке“»[1060].

Разумеется, все произошедшее стало сразу же известно Сталину, что (учитывая, кроме всего прочего, и его подозрительность, а в данном случае она имела под собой почву) не могло не усилить его недоверие не только к Молотову и его супруге, но и к произраильски настроенным гражданам Советского Союза. Центр притяжения таких настроений он усматривал в Еврейском антифашистском комитете. Последовала жесткая реакция. 20 ноября 1948 г. состоялось решение Политбюро: «Утвердить следующее решение Бюро Совета Министров СССР: „Бюро Совета Министров СССР поручает Министерству Государственной Безопасности СССР немедля распустить Еврейский антифашистский комитет, так как, как показывают факты, этот Комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки.

В соответствии с этим органы печати этого Комитета закрыть, дела Комитета забрать. Пока никого не арестовывать“[1061].

Последовали и другие действия, в частности, расследование роли П. Жемчужиной. Заместитель председателя комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Шкирятов и министр госбезопасности Абакумов направили Сталину записку от 27 декабря 1948 г. В ней, в частности, говорилось, что установлено – Жемчужина П.С. вела себя политически недостойно. В течение длительного времени она поддерживала знакомство с лицами, которые оказались врагами народа, имела с ними близкие отношения, поддерживала их националистические действия и была их советчиком. Жемчужина вела с ними переговоры, неоднократно встречалась с Михоэлсом, используя свое положение, способствовала передаче их политически вредных, клеветнических заявлений в правительственные органы[1062]. 29 декабря она была исключена из партии. Молотов при голосовании воздержался, но через месяц написал Сталину записку следующего содержания: „При голосовании в ЦК предложения об исключении из партии П.С. Жемчужиной я воздержался, что признаю политически ошибочным. Заявляю, что, продумав этот вопрос, я голосую за это решение ЦК, которое отвечает интересам партии и государства и учит правильному пониманию коммунистической партийности. Кроме того, признаю тяжелую вину, что вовремя не удержал Жемчужину, близкого мне человека, от ложных шагов и связей с антисоветскими еврейскими националистами вроде Михоэлса.

В. МОЛОТОВ“[1063].

Как догадывается читатель, ни Сталин, ни Молотов всего этого не забыли. Вождь напомнил об этом в своей речи на пленуме ЦК, который состоялся после XIX съезда партии. На этом пленуме вождь припомнил Молотову его грехи, выразив таким образом свое политическое недоверие своему ближайшему на протяжении трех десятилетий соратнику. Вот что сказал по этому вопросу Сталин:

„А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это – грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть Еврейская автономия – Биробиджан. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это – вторая политическая ошибка товарища Молотова. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. И мы категорически отклонили его надуманные предложения.

Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова, Жемчужиной, и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо“[1064].

Молотов не оставил мемуаров. Лишь небольшой фрагмент его воспоминаний опубликовал его внук В. Никонов. В части, касающейся предмета нашего повествования, он писал: „В 1948 году меня заставили разойтись с женой, которую я любил и люблю всей душой как жену, как преданного человека и как преданную партии коммунистку. Она ко мне относилась с исключительно хорошими чувствами, и мне было ясно, что в отношении нее допускается крайняя несправедливость, граничащая с преступной бесчеловечностью. Передо мной встал вопрос – восстать против грубой несправедливости Кобы (Сталина) и пойти на разрыв с ЦК или протестовать, защищая честь жены, но покориться ради того, чтобы, по крайней мере, в дальнейшем продолжать борьбу внутри партии и ЦК за правильную политику партии, за устранение явных и многим не видных ошибок, неправильностей и – главное – за такую линию партии, которая опасно, во вред интересам дела коммунизма, искажалась со стороны зазнавшегося Кобы и поддакивавших ему, прости господи, „соратников“. Мне казалось, что, несмотря на все мои теоретические и практические слабости (недостатки), я занимаю такое важное место в руководящем органе партии и отстаиваю в основном такую наиболее отвечающую духу (существу) ленинизма политическую линию, что моя главная перед партией обязанность – думать об этом, заботиться о том, чтобы всеми моими силами и влиянием в партии помочь выправить или, по крайней мере, помочь сигнализировать партии про необходимость выправить политику партии, попавшей в значительной мере под извращенное, субъективно-неустойчивое влияние зазнавшегося Кобы, возомнившего черт знает что.

У меня было мало сил, чтобы открыто восстать против Кобы, что было бы необходимо при других, более благополучных для такого дела условиях. В окружении Кобы я не видел людей, которые могли бы возглавить такое дело, т.к. другие были не сильнее меня. Но я не смотрел на будущее безнадежно. Был уверен, несмотря ни на что, отстаивание подлинно марксистско-ленинской линии – к чему я стремился, как я был уверен, более последовательно и более честно, чем другие, – единственно правильное для коммуниста дело.

Только этим я оправдывал свое формальное примирение с явной несправедливостью в отношении Полины, что было большой несправедливостью и в отношении меня самого. При этом я, конечно, чувствовал и понимал, что несправедливость и тяжкие репрессии в отношении Полины являются еще одной попыткой подкопаться под меня самого, расправиться прежде с самым близким мне человеком, а потом, через какое-то время, и со мной. Все шло к этому, и я смотрел правде в глаза, но противодействовать этому не имел сил. Что же касается лиц, окружавших Кобу, они в той или иной мере сочувствовали или полусочувствовали мне, но в общем и целом ставили свои цели и карьерные интересы выше других. Возможно, что некоторые из них находились в такой духовной зависимости от Кобы, что в какой-то мере и верили в необходимость мер, направленных против меня, и в первую очередь против самых близких ко мне людей“[1065].

Есть еще одно любопытное свидетельство – одного из охранников Сталина. Он рассказывал корреспонденту, бравшему у него интервью: „Как-то я стал свидетелем разговора Молотова и Сталина. Как раз тогда жена Вячеслава Михайловича Полина Жемчужина была осуждена и находилась в заключении. Сталин и Молотов прогуливались, мы их сопровождали. Они что-то обсуждали, а когда закончили, Молотов умоляюще прошептал: „Коба, отпусти жену… (только Молотову Сталин позволял так к себе обращаться)“. – „Раз ты не можешь перевоспитать жену, то ее перевоспитает Берия“, – сухо отрезал Сталин“[1066].

Приведенные выше отрывки из выступления Сталина и заметок Молотова относятся, так сказать, к временам, когда что-либо изменить уже было невозможно. Процесс по делу ЕАК состоялся в мае – июле 1952 года. Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело группы лиц, связанных с работой Еврейского антифашистского комитета. Обвинение было выдвинуто против 15 человек, среди которых были С. Лозовский (бывший начальник Совинформбюро), И. Фефер – секретарь этого комитета, И. Юзефович – научный сотрудник института истории АН СССР, Л. Квитко – поэт, П. Маркиш – поэт, В. Зускин – художественный руководитель Московского государственного еврейского театра, Л. Штерн – академик, директор института физиологии и ряд других лиц.

Представшие перед судом обвинялись в том, что в своих публичных устных выступлениях, в статьях газеты „Эйникайт“ и других литературных произведениях пропагандировали национальную ограниченность и обособленность евреев, лживый тезис об исключительности еврейского народа, как народа, проявившего якобы исключительный героизм в борьбе с фашизмом и имеющего якобы исключительные заслуги в труде и науке.

Идеализируя далекое прошлое, они воспевали в националистическом духе библейские образы, пропагандировали идею внеклассового „братского“ единения евреев всего мира только по признаку „одной крови“, тем самым смыкались с буржуазными националистами США, Палестины и других государств[1067].

Обвиняемые отрицали свою вину. Так, Лозовский заявил в суде: „Обвинительное заключение в отношении меня порочно в своей основе. Оно не выдерживает критики ни с политической, ни с юридической точек зрения. Больше того, оно находится в противоречии с правдой, логикой и смыслом…“[1068]

Однако их участь была предрешена заранее. Военная коллегия приговорила С.А. Лозовского, И.С. Фефера и других – всего 13 человек – к расстрелу, Л.С. Штерн – к лишению свободы на 3 с половиной года и к последующей ссылке на 5 лет. В 1948 – 1952 гг., в связи с делом Еврейского антифашистского комитета, были арестованы и привлечены к уголовной ответственности по обвинению в шпионаже и антисоветской националистической деятельности многие другие лица еврейской национальности, в том числе партийные и советские работники, ученые, писатели, поэты, журналисты, артисты, служащие государственных учреждений и промышленных предприятий – всего 110 человек. Из числа репрессированных было приговорено к высшей мере наказания – 10 человек, к 25 годам исправительно-трудовых лагерей – 20, к 20 годам – 3, к 15 годам – 11, к 10 годам – 50, к 8 годам – 2, к 7 годам – 1, к 5 годам – 2, к 10 годам ссылки – 1, умерло в ходе следствия – 5, прекращены дела после ареста в отношении 5 человек. Все они сейчас реабилитированы[1069].

Как видно из статистики, число приговоренных к расстрелу составило 10 человек. Это, конечно, несопоставимо с приговорами 30-х годов. Хотя даже одна невинная жертва – это тоже попранная справедливость и она не имеет оправдания. Однако с точки зрения оценки изменений в политической линии Сталина важно обратить внимание именно на этот факт. Не думаю, что все было продиктовано приступом милосердия со стороны вождя – просто в стране сложилась иная ситуация, и то, что было возможно в 30-е годы, стало невозможным теперь. Сталин понимал, что возврата к прошлому уже нет, хотя это, конечно, не было равносильно его отказу от репрессий как средства достижения конкретных политических целей. Но признаки определенной эволюции были налицо.

В качестве заключения данного раздела стоит затронуть хотя бы в самом общем виде вопрос о том, проводил ли Сталин политику государственного антисемитизма? Это – принципиальный вопрос, и на него следует давать ясный и четкий ответ. Сторонники данного тезиса безапелляционно и однозначно утверждают, что лично сам Сталин был ярым антисемитом и проводил сознательно политику государственного антисемитизма. Так, Г. Костырченко в своей объемистой книге, посвященной данному вопросу, делает следующий обобщающий вывод: „государственный антисемитизм возник в СССР в конце 30-х годов, когда в стране в полной мере воцарился террор, а политическая власть целиком сосредоточилась в руках Сталина, человека решительного, жестокого и наряду с этим чрезвычайно коварного и мнительного, готового подозревать в заговоре против собственной персоны кого угодно, в том числе и евреев. Дело дошло до того, что неограниченный в своем произволе диктатор, наделенный ярко выраженной трайбалистской психологией и потому мысливший категориями коллективной вины целых народов, потом подверг некоторые из них огульному наказанию. Историческое наложение друг на друга двух факторов – объективного (тоталитаризм) и субъективного (сталинизм) – сыграло решающую роль в том, что декларативно осуждаемые законом в СССР национальная нетерпимость и дискриминация были в отношении евреев тайно возведены режимом в ранг официальной политики…“[1070]

Этот же автор, прибегая к завуалированному и потому не всегда ясно выраженному стилю повествования, подспудно проводит мысль о том, что все это делалось во имя великорусского и великодержавного шовинизма. То есть Сталин возвышал русский народ в ущерб другим и притеснял других опять-таки в интересах возвышения русского народа. В изложении Г. Костырченко это звучит так:

„Семена государственного антисемитизма проросли в благодатной для него почве великодержавного шовинизма, возрожденного Сталиным под воздействием того, что в 30-е годы в соперничестве трех мировых идеологий – либерализма, коммунизма и национализма – последний стал уверенно лидировать. Именно тогда им была предложена национально-государственная концепция „старшего брата“, пропагандировавшая приоритет русских в содружестве народов Советского Союза. По сути то была во многом имперская модель, поскольку во главу угла ставилось не формирование единой нации, а обеспечение добровольно-принудительного сосуществования нескольких так называемых социалистических наций, объединенных на основе строгой иерархии в единый государственно-правовой конгломерат. Как и всякая другая империя военно-феодального типа, построенная на силе центра, авторитете вождя и этнопотенциале империообразующего народа, СССР был обречен с самого начала“[1071].

Следуя своему тезису, Г. Костырченко в другой своей, более ранней книге утверждает, что Сталин в последнее десятилетие своего правления приложил немало усилий, чтобы в этой иерархии евреи оказались на самой нижней ступени. Подвергшись массовым репрессиям и насильственной ассимиляции, они были лишены национальной перспективы в рамках коммунистического тоталитарного государства. Ситуация складывалась так, что сохранить свою самобытность, культуру и не раствориться в других народах советское еврейство, по сути, могло только безальтернативным способом, созвучным сионистской идее, исходом за пределы угнетавшей их империи и обретением новой родины на земле предков, где после второй мировой войны возродилось Государство Израиль[1072].

Не буду вступать в дискуссию с автором этих тезисов. Ограничусь лишь тем, что выскажу свою собственную оценку этой проблемы. Борьба против космополитизма отнюдь не сводилась к тому, чтобы нанести ущерб лицам еврейской национальности. Она имела и другую, на мой взгляд, более широкую цель – оградить народы Советской России от проводившейся враждебными ей силами линии на подрыв единства всех национальностей, на то, чтобы поставить под вопрос роль русского народа как станового хребта Советского Союза. Неспроста тост вождя за русский народ всячески поносится людьми определенной ориентации. Для них ведущая роль русского народа абсолютно неприемлема, как враждебны и сами тысячелетняя культура и история государства Российского. Сталин же стремился к тому, чтобы Россия была и всегда оставалась самобытной и самостоятельной державой, имеющей все права называться великой. Сталин стремился к тому, чтобы полностью восстановить нарушенную исторически нерасторжимую связь времен, без которой любое государство превращается в некий хаотичный, лишенный перспектив развития конгломерат. В этом одна из его крупных исторических заслуг.

Одной из ключевых составляющих борьбы против космополитизма являлась последовательная и вполне оправданная борьба против холуйского преклонения перед всем иностранным. Сталин подчеркивал: „Нужно покончить с преклонением перед заграницей. У нас, у русских, с дореволюционных времен сохранилось преклонение перед заграницей. Это рабская черта. На этом иностранные шпионы ловили наших людей. Чем объяснить такое положение, когда русского генерала вербует какой-нибудь иностранный капрал?“[1073]

Уже в те времена Сталин уловил отчетливые, но далеко идущие симптомы того, что на национальную самобытную культуру русского народа ведется активное наступление. Видимо, здесь нужно особо подчеркнуть, что Сталин далеко смотрел вперед и обладал широким историческим кругозором, поскольку выделил данную проблему и придал ей поистине общегосударственное и общенародное значение. То, в каком положении оказалась в настоящее время национальная культура России, опять-таки косвенным образом свидетельствует о том, что Сталин обладал удивительным даром исторического предвидения и на много десятков лет вперед видел те колоссальные угрозы, которые таит в себе недооценка данного вопроса.

Возвращаясь к непосредственной теме нашего повествования, хочу вполне определенно подчеркнуть, что я ничуть не склонен закрывать глаза на негативные составляющие борьбы против космополитизма. Никто не собирается снимать со Сталина ответственности за все извращения и грубые ошибки, а порой и преступления, совершенные при реализации поставленных им целей. Говоря обобщенно, можно сделать достаточно обоснованный вывод, что его политика в еврейском вопросе, проявившаяся в период кампании против космополитизма, несет на себе черты противоречивости, порой подозрительности и недоверия. Однако возводить ее в ранг государственной политики, которой якобы следовал Сталин, нет оснований.

Как совместить с тезисом о государственном антисемитизме некоторые реальные факты, в том числе из истории его собственной семьи. Как писал один автор отнюдь не русского происхождения, дети Сталина, Яков Джугашвили (от Екатерины Сванидзе) и Светлана Сталина (от Надежды Аллилуевой), до поры до времени безнаказанно крутили романы с евреями и еврейками, которыми был полон Кремлевский дворец и его окрестности. Первый серьезный роман 17-летней Светланы закончился тем, что суровый отец отправил ее соблазнителя, 39-летнего кинодраматурга А. Я. Каплера, в лагеря на 10 лет для обдумывания в спокойной обстановке творческих и любовных замыслов. И хотя это было по-диктаторски, это еще было вполне не по-антисемитски. В конце концов вождь махнул рукой на любовные дела детей, и они поступили так, как поступают все влюбленные, т.е. по-своему. Яков и Светлана породнились с еврейскими семьями, вопреки твердо выраженному запрету отца. Этот запрет мог иметь сложные мотивы не обязательно антисемитского свойства.

С такой логикой трудно не согласиться. Равно как не вписывается в тезис о государственном антисемитизме тот факт, что в Политбюро входил еврей Л. Каганович, важные посты (министров и т.д.) занимали многие представители еврейской национальности. Жены членов Политбюро Молотова, Ворошилова, Андреева были еврейками. (Правда, мне могут возразить: а какова была судьба жены Молотова?) Но тем не менее это все факты. Как фактом является и то, о чем писал К. Симонов: „Когда начали обсуждать роман Ореста Мальцева „Югославская трагедия“, Сталин задал вопрос:

 –  Почему Мальцев, а в скобках стоит Ровинский? В чем дело? До каких пор это будет продолжаться? В прошлом году уже говорили на эту тему, запретили представлять на премию, указывая двойные фамилии. Зачем это делается? Зачем пишется двойная фамилия? Если человек избрал себе литературный псевдоним – это его право, не будем уже говорить ни о чем другом, просто об элементарном приличии. Человек имеет право писать под тем псевдонимом, который он себе избрал. Но, видимо, кому-то приятно подчеркнуть, что у этого человека двойная фамилия, подчеркнуть, что это еврей. Зачем это подчеркивать? Зачем это делать? Зачем насаждать антисемитизм? Кому это надо? Человека надо писать под той фамилией, под которой он себя пишет сам. Человек хочет иметь псевдоним. Он себя ощущает так, как это для него самого естественно. Зачем же его тянуть, тащить назад?“

Вот и вся запись по этому поводу. Добавлю, что Сталин говорил очень сердито, раздраженно, даже, я бы сказал, с оттенком непримиримости к происшедшему, хотя как раз в данном случае он попал пальцем в небо»[1074].

Правда, далее Симонов ставит под сомнение искренность вождя, считая, что тот играл на публику. Однако это всего лишь мнение Симонова, а не истина в последней инстанции.

Авторы определенного направления категорически и безоговорочно, как само собой разумеющееся, утверждают, что лично сам Сталин был рьяным антисемитом, что служило одной из причин, обусловивших проведение им линии государственного антисемитизма. Однако многие авторитетные историки это опровергают. Я не стану ссылаться на многих, приведу лишь одно. В 1931 году Сталин, отвечая на вопросы корреспондента американского Еврейского телеграфного агентства, сказал: «Национальный и расовый шовинизм есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма.

Антисемитизм выгоден эксплуататорам, как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся. Антисемитизм опасен для трудящихся, как ложная тропинка, сбивающая их с правильного пути и приводящая их в джунгли. Поэтому коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма.

В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм как явление глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью».

Это заявление не было тогда опубликовано в советской печати, хотя почему-то было опубликовано в «Правде» 5 лет спустя, в 1936 году[1075].

Полагаю, что интересно на этот счет мнение и Л. Кагановича, еврея по национальности. Могут возразить, что приводить в качестве аргумента точку зрения ярого поборника сталинизма и чуть ли не марионетку в руках Сталина несерьезно и неубедительно. Но примем во внимание: Л. Каганович (вернее, его родственник – брат) сам в каком-то смысле являлся объектом сталинских репрессий, и, во-вторых, через 40 лет после смерти вождя у него не имелось никаких оснований бояться сталинской мести. Думается, что он говорил вполне искренне. На вопрос Ф. Чуева, был ли Сталин антисемитом, Л. Каганович дал следующий ответ:

«О Сталине я вам скажу следующее. Есть высказывания Сталина по этому вопросу – о том, что антисемитизм у нас уголовно наказуем. Сталин не был антисемитом. Но жизнь так сложилась, что его противники были евреи. Зиновьев, Каменев, Троцкий… Что ему оставалось делать, если почти все его враги – евреи?

Затем, он был политически и национально очень щепетилен и осторожен по характеру»[1076].

И, наконец, такой аргумент. Ю. Жданов, касаясь этой проблемы, справедливо писал: «Присуждение Сталинских премий всегда проходило при решающем участии Сталина. Кто же получил среди других эти премии? Писатель Илья Эренбург (1942, 1948 гг., Международная Ленинская премия 1952 г.), композитор Исаак Дунаевский (1941, 1951 гг.), режиссеры Сергей Эйзенштейн (1941, 1946 гг.), Лев Трауберг (1941 г.), пианист Эмиль Гилельс (1946 г.), певец Марк Рейзен (1941 г.), актер Марк Прудкин (1946, 1947, 1949 гг.), актриса Фаина Раневская (1949, 1951 гг.), дирижер Самуил Самосуд (1941, 1947, 1952 гг.). Лауреатами и трижды Героями стали физики, академики Зельдович и Харитон. Так что сплошной антисемитизм»[1077].

Приведенные выше факты говорят сами за себя. Лично мне кажется, что все эти факты трудно укладываются в прокрустово ложе понятия государственного антисемитизма. Если же брать советское общество сталинской эпохи в целом, то легко убедиться в том, что лица еврейской национальности играли большую роль во всех областях культуры и науки. Причем в пропорциональном к численности евреев в стране соотношении их удельный вес во многих сферах жизни был многократно выше, чем у лиц другой национальности. И это тоже неопровержимый факт, который может быть подтвержден беспристрастными статистическими данными. Тот же Г. Костырченко приводит такой факт. Число лиц еврейской национальности в% окончивших физический факультет МГУ, по отношению к русским, составляло: в 1938 г. – 46, в 1939 – 50, в 1940 – 58, в 1941 – 74, в 1942 году – 98 %[1078]. Данный пример едва ли нужно комментировать. Так что тезис о государственном антисемитизме при Сталине звучит, по меньшей мере, неубедительно (несмотря даже на все примеры, которые приводят апологеты данного тезиса).

Общая оценка политики в этой сфере должна строиться на учете всей совокупности фактов. Это, во-первых. И, во-вторых, она должна обязательно учитывать характер и особенности самой той эпохи, реальности как внутреннего, так и международного положения. Абстракции и произвольные обобщения здесь только могут помешать постичь суть всего происходившего в то суровое время. Это относится ко всем важным аспектам жизни периода властвования Сталина. Но особенно тщательно необходимо учитывать все эти факторы при рассмотрении так называемых щепетильных вопросов, к которым прежде всего относится и проблема антисемитизма. Причем не только применительно к сталинским временам, но и к современности.