3. Последняя попытка

3. Последняя попытка

Отправным пунктом для освещения вопроса об англо-франко-советских переговорах о принятии реальных мер для противодействия набиравшей силу политике агрессии со стороны Германии я бы выбрал следующую принципиальную оценку, данную У. Черчиллем. Он писал: «Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: „Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею“, или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил, Сталин бы понял, и история могла бы пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла. 4 мая я комментировал положение следующим образом: „Самое главное – нельзя терять времени. Прошло уже десять или двенадцать дней с тех пор, как было сделано русское предложение, английский народ, который, пожертвовав достойным, глубоко укоренившимся обычаем, принял теперь принцип воинской повинности, имеет право совместно с Французской Республикой призвать Польшу не ставить препятствий на пути к достижению общей цели. Нужно не только согласиться на полное сотрудничество России, но и включить в союз три Прибалтийских государства – Литву, Латвию и Эстонию. Этим трем государствам с воинственными народами, которые располагают совместно армиями, насчитывающими, вероятно, двадцать дивизий мужественных солдат, абсолютно необходима дружественная Россия, которая дала бы им оружие и оказала другую помощь. Нет никакой возможности удержать Восточный фронт против нацистской агрессии без активного содействия России. Россия глубоко заинтересована в том, чтобы помешать замыслам Гитлера в Восточной Европе. Пока еще может существовать возможность сплотить все государства и народы от Балтики до Черного моря в единый прочный фронт против нового преступления или вторжения“»[25].

Полагаю, что точка зрения такой авторитетной в данном случае фигуры, как У. Черчилль, заслуживает большего доверия, чем многочисленные писания историков и публицистов нашего времени. Действительно, без всяких оговорок он подчеркнул, что Сталин пошел бы на союз с западными демократическими державами, если бы они проявили сами такую же готовность. Начатые в апреле 1939 года по предложению Англии и Франции переговоры в Москве призваны были выработать условия такого союза для противодействия гитлеровской экспансии. Уже сам факт совместного предложения Англии и Франции о переговорах с Москвой достаточно явно свидетельствовал о том, что настроения общественного мнения в этих странах, а также в других государствах Европы, которые ощущали себя будущими очередными жертвами гитлеровской агрессии, претерпели серьезные изменения. Об этих переменах докладывал в мае 1939 года в Москву полпред СССР во Франции Суриц. Вскрывая подоплеку перемен, которые стали проглядывать в позиции официальных властей западных демократий, он сообщал:

«Положение этих людей, это надо признать, не из легких. В течение ряда лет они лелеяли надежду, что очередными уступками то одному, то другому диктатору удастся отвести от себя угрозу и даже, больше того, освободиться раз навсегда от призрака красной опасности, а сейчас приходится расписаться в банкротстве всех этих расчетов и даже идти на поклон к источнику этой „красной опасности“. Организовать сопротивление без Москвы невозможно. Это сейчас понимает любой обыватель, а заключить союз с СССР боязно. Заключить такой союз – это значит нанести смертельный удар фашизму, с которым связывалось столько надежд, это значит открыто расписаться в могуществе страны, строящей социализм. Одна такая мысль заставляет морщиться Чемберлена и ему подобных господ»[26].

Конечно, подобные донесения шли со всех сторон, и Сталин счел необходимым использовать наметившиеся изменения в общественных настроениях, чтобы сдвинуть, наконец, с мертвой точки вопрос о реальном противодействии политике агрессивных государств, прежде всего Германии. Его точку зрения озвучил на сессии Верховного Совета СССР В.М. Молотов. Я позволю себе процитировать некоторые из наиболее значимых пассажей из его доклада, сделанного 31 мая 1939 г. Охарактеризовав в общих чертах суть политики как стран, входивших в фашистский блок, так и демократических государств Европы, он заявил: «Позиция Советского Союза в оценке текущих событий международной жизни отличается от позиции той и другой стороны. Она, как каждому понятно, ни в каком случае не может быть заподозрена в каком-либо сочувствии агрессорам. Она чужда также всякому замазыванию действительно ухудшившегося международного положения. Для нас ясно, что попыткам скрыть от общественного мнения действительные изменения, происшедшие в международном положении, необходимо противопоставить факты. Тогда станет очевидным, что „успокоительные“ речи и статьи нужны только тем, кто не хочет мешать дальнейшему развитию агрессии в надежде направить агрессию, так сказать, по более или менее „приемлемому“ направлению»[27]. Тогдашний глава Советского правительства отметил ряд признаков того, что в демократических странах Европы все больше приходят к сознанию провала политики невмешательства, приходят к сознанию необходимости более серьезных поисков мер и путей для создания единого фронта миролюбивых держав против агрессии.

Молотов мотивировал согласие Москвы на ведение переговоров (которые уже шли в Москве) и подчеркнул, что одной из характерных черт последнего периода следует признать стремление неагрессивных европейских держав привлечь СССР к сотрудничеству в деле противодействия агрессии. Понятно, что это стремление заслуживает внимания. Исходя из этого, Советское правительство приняло предложение Англии и Франции о переговорах, имеющих целью укрепить политические отношения между СССР, Англией и Францией и наладить фронт мира против дальнейшего развития агрессии[28].

Вместе с тем – и это важно отметить – Молотов заявил, что, ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия[29]. Это был явный намек на то, чтобы западные демократии не возомнили, будто Москва у них в руках и они могут делать все, что им заблагорассудится. Иначе говоря, это был призыв к тому, чтобы Лондон и Париж всерьез отнеслись к тройственным переговорам, поскольку в противном случае у Советской России не останется иного выбора, как улучшить отношения с Германией, чтобы не оказаться в полной изоляции.

Таким образом, видно, что подлинная позиция Сталина не была позицией пассивного участника переговоров, которые фактически топтались на месте. С целью придать импульс переговорам и направить их в русло практических дел, а не пустопорожних высокопарных разглагольствований о необходимости организовать отпор действиям агрессивных государств, под непосредственным руководством Сталина были сформулированы следующие предложения Москвы.

«Советское правительство полагает, что для создания действительного барьера миролюбивых государств против дальнейшего развертывания агрессии в Европе необходимы, по крайней мере, три условия:

1. Заключение между Англией, Францией и СССР эффективного пакта взаимопомощи против агрессии.

2. Гарантирование со стороны этих трех великих держав государств Центральной и Восточной Европы, находящихся под угрозой агрессии, включая сюда также Латвию, Эстонию, Финляндию.

3. Заключение конкретного соглашения между Англией, Францией и СССР о формах и размерах помощи, оказываемой друг другу и гарантируемым государствам, без него (без такого соглашения) пакты взаимопомощи рискуют повиснуть в воздухе, как это показал опыт с Чехословакией»[30].

Актуальность советских предложений была более чем очевидной. Над Европой все больше сгущались грозовые тучи войны. Тогда еще не было известно, что еще 11 апреля 1939 г. Гитлер утвердил план «Вайс» – директиву о подготовке нападения на Польшу. Этот план предусматривал «уничтожение военной мощи Польши и создание на Востоке обстановки, соответствующей потребностям обороны страны. Вольный город Данциг будет объявлен германской территорией сразу же после начала конфликта…

После начала войны изоляция Польши может быть осуществлена в еще большей степени, если удастся начать военные действия нанесением неожиданных сильных ударов и добиться быстрых успехов…

Задачей германских вооруженных сил является уничтожение польских вооруженных сил. Для этого желательно и необходимо подготовить неожиданное нападение. Тайная или открытая всеобщая мобилизация будет объявлена в возможно более поздний срок, в день, предшествующий нападению»[31].

Над Польшей фактически нависла угроза уничтожения ее как суверенного государства. Причем эта угроза носила не какой-то там мифический характер предполагаемого очередного раздела Польши, а была конкретным планом уничтожения польского государства и захвата ее Германией. Но польские правящие круги, ослепленные ненавистью к России и большевистскому режиму (в данном случае между этими двумя понятиями можно провести не просто параллель, но и прямое тождество), решительно и категорически противились принятию условий, в соответствии с которыми войска Советской России получали право вступать на территорию Польши для отражения германской агрессии. Не могли же они вступить в соприкосновение с войсками гитлеровской Германии, минуя польскую территорию, по мифическому воздушному мосту! Но тогдашних правителей Речи Посполитой организация реального противодействия германской угрозе, видимо, мало или почти совсем не беспокоила. Их тревожили совсем иные соображения, и это видно из следующего дипломатического документа, не вызывающего ни капли подозрения в смысле его достоверности.

Приведем текст этого документа, ибо он со всей обнаженностью раскрывает позицию польского правительства.

«Телеграмма временного поверенного в делах Германии в Великобритании Т. Кордта министерству иностранных дел Германии

18 апреля 1939 г.

Советник польского посольства, которого я встретил сегодня на одном из общественных мероприятий, сказал, что как Польша, так и Румыния постоянно отказываются принять любое предложение Советской России об оказании помощи. Германия, сказал советник, может быть уверена в том, что Польша никогда не позволит вступить на свою территорию ни одному солдату Советской России, будь то военнослужащие сухопутных войск или военно-воздушных сил. Тем самым положен конец всем домыслам, в которых утверждалось о предоставлении аэродромов в качестве базы для военно-воздушных операций Советской России против Германии. То же самое относится и к Румынии… Польша тем самым вновь доказывает, что она является европейским барьером против большевизма»[32].

Приведем еще один документ. Польский посол в Вашингтоне имел беседу с видным американским дипломатом и политическим деятелем У. Буллитом в ноябре 1938 года и доносил в Варшаву: Буллит полагает, что «для полного вооружения демократическим странам абсолютно необходимо еще два года. В этот промежуток времени Германия, как можно предположить, приступит к дальнейшему осуществлению своей экспансии в восточном направлении. Желанием демократических государств было бы, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного конфликта Германского рейха и России. Поскольку потенциал Советского Союза до сих пор еще неизвестен, может случиться так, что Германия слишком удалится от своей базы и окажется обреченной на затяжную и ослабляющую ее войну. Только тогда, по мнению Буллита, демократические государства атаковали бы Германию и заставили ее капитулировать»[33].

В свете приведенных выше документов какими-то бледными и весьма сомнительными выглядят рассуждения некоторых российских публицистов наших дней о том, что Польша якобы неизменно стремилась к проведению политики «равновесия» между двумя своими могущественными соседями. Заявляют при этом, что самым лаконичным выражением такого курса был девиз «Ни на шаг ближе к Берлину, чем к Москве». Мол, этот девиз стал своего рода непреложным принципом польской внешней политики, действовавшим вплоть до 1939 года. Утверждается далее, будто Сталин исходил из посылки, что Польша поддастся нажиму Гитлера и раньше или позже будет вынуждена пойти на сотрудничество против СССР[34].

В свете дальнейшего развития событий подобная аргументация не выдерживает серьезной критики. Польские правители не могли не видеть (даже закрывая глаза на все), что гитлеровская Германия стремится отнюдь не к тому, чтобы привлечь Польшу на свою сторону в качестве возможного союзника в противостоянии с СССР. Ее целью было одно – завоевание Польши, а отнюдь не превращение ее в своего союзника. Стародавняя неприязнь по отношению к России выступала в качестве движущей силы польской внешней политики. Другой ее важной составляющей была ставка на западные демократии, которые, мол, обеспечат своими гарантиями безопасность страны от угроз как с Запада (Германия), так и с Востока (Советская Россия). Но польские высоковельможные паны обманулись в своих надеждах, а скорее сказать, в наивных иллюзиях. Если Москва видела в существовании независимой Польши, которая проводила бы, если не дружественную, то, по крайней мере, не враждебную линию в отношении СССР, серьезную преграду для нападения гитлеровской Германии непосредственно на Советский Союз (Польша была как бы защитным буфером), то фашистская Германия рассматривала Польшу и как объект добычи, и как удобный плацдарм для агрессии против Советской России.

Ко всему этому надо добавить, что Сталин не видел и не мог не видеть в Польше потенциального, а тем более ценного союзника на случай войны с Гитлером. Здесь нельзя не согласиться с точкой зрения Я. Грея, который в своей книге о Сталине писал: «…Первая забота Сталина в это время состояла в обеспечении безопасности границ России. Направление германского наступления было ясным – через северную Балтику и с учетом польской податливости в отношении Германии – центральный путь в Россию был открыт… Сталин отдавал себе отчет в том, что накопившаяся за столетия враждебность поляков по отношению к России делает их наиболее опасными соседями»[35].

Элементарный анализ, основанный на имевшихся тогда в распоряжении польских руководителей объективных фактах, казалось, мог бы подтолкнуть Варшаву к принятию верного решения. Однако ненависть к России застилала им глаза. Надежды же на союзников также были довольно проблематичными, чему должен был послужить урок с Чехословакией. Но, как говорится, они получили то, к чему сами подталкивали свою страну. И задним числом с помощью любых аргументов невозможно оправдать политический курс польского руководства, которое в какой-то степени само обрекло страну на ее печальную участь.

Что же касается западных демократий, то они, ведя переговоры с Советским Союзом, фактически вели лишь большую игру. Здесь мне хочется привести точку зрения российского историка А.С. Якушевского, которая вполне мне импонирует, поскольку отражает реальные факты, а не новейшие фальсификации и тенденциозные интерпретации событий тех лет.

Вот что он писал: «В противоположность Советскому Союзу правительства Англии и Франции на переговорах в Москве действовали неискренне, вели двойную игру. Ни Лондон, ни Париж не хотели установления равноправных союзнических отношений с СССР, так как полагали, что это приведет к усилению социалистического государства. Их враждебность к нему осталась прежней. Согласие на переговоры было лишь тактическим шагом, но не отвечало сути политики западных держав. От увещевания и поощрения фашистской Германии уступками они перешли к ее запугиванию, стремясь заставить Германию пойти на соглашение с западными державами. Поэтому на переговорах с СССР Англия и Франция предлагали такие варианты соглашений, которые бы лишь поставили Советский Союз под удар, а их обязательствами по отношению к СССР не связывали. В то же время они старались обеспечить себе его поддержку на тот случай, если Германия вопреки их желаниям двинется сначала не на восток, а на запад. Все это свидетельствовало о стремлении Англии и Франции поставить Советский Союз в неравное, унизительное положение, об их нежелании заключить с СССР договор, который бы отвечал принципам взаимности и равенства обязательств. Провал переговоров был предопределен позицией, занятой правительствами западных стран. „Британское правительство, – говорилось в утвержденной на заседании комитета имперской обороны Англии 2 августа 1939 г. инструкции для делегации на переговорах, – не желает быть втянутым в какое бы то ни было определенное обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения следует стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь возможно более общими формулировками“, „вести переговоры весьма медленно“, „соблюдать осторожность“, „не вести переговоры по вопросу обороны Прибалтийских государств…“. Фактически это была рекомендация не на заключение военного соглашения с Советским Союзом, а на его срыв, к чему она и привела. Министр иностранных дел Англии Э. Галифакс, зная об отсутствии полномочий на заключение каких-либо важных соглашений у главы британской делегации адмирала Р. Дракса, со скрытым удовлетворением говорил своим коллегам по кабинету: „Военные переговоры будут тянуться бесконечно, тем самым мы выиграем время и наилучшим образом выйдем из трудного положения, в которое мы попали“»[36].

В конечном счете, абсолютно прав английский историк Р.Дж. Оври, когда в своем исследовании о происхождении второй мировой войны писал: «глубокая неприязнь и недоверие к коммунизму определяли действия западных держав»[37].

Не вдаваясь в излишние детали, следует подчеркнуть, что как состав представителей Англии и Франции (главами обеих делегаций были фигуры второстепенного плана, к тому же не облеченные необходимыми для подписания столь важного соглашения полномочиями), так и ход самих переговоров со всей очевидностью обнажили их бесплодность и, даже можно сказать, бесполезность. Полезными они оказались лишь в том плане, что еще раз убедили Сталина в полном отсутствии желания западных демократий принять реальные меры для обуздания усиливавшихся агрессивных аппетитов германского фюрера. Их позиция, если ее определять лапидарно, состояла в том, что все реальные обязательства должен был брать на себя Советский Союз, в то время как Англия и Франция, по существу, не только оставляли себе свободу действий, но и хотели находиться в положении, когда они могли бы диктовать Советской России линию ее поведения в случае возникновения военного конфликта.

По поручению Сталина советская делегация была сформирована на уровне, вполне соответствовавшем важности обсуждавшихся проблем. Ее возглавлял нарком обороны К. Ворошилов, в нее входили высшие компетентные военные деятели Красной Армии. Москва выдвинула конкретные предложения, в которых были прописаны все детали возможных действий с ее стороны в случае начала гитлеровской агрессии. СССР предложил ряд вариантов развертывания советских вооруженных сил на западных границах в случае угрозы нападения на Польшу. Численно: 70% от выделенных союзниками сил, в частности, 56 пехотных дивизий, 6 кавалерийских дивизий, 85.000 – 90.000 средних и тяжелых орудий, 3.300 танков, 3.000 самолетов, а всего более 2 млн. человек[38].

Однако, как уже должно быть ясно из приведенного выше материала, каких-либо реальных шансов на успех переговоров вообще не было, ибо они, еще не начавшись, были запрограммированы Лондоном и Парижем на неизбежный провал. Такова была ситуация, в которой оказалась Москва в то время. И это видно не только с высоты дистанции сегодняшнего дня. Сталину реальное положение дел в полной мере было ясно уже тогда.

По его инициативе советская сторона предприняла ряд публичных шагов, чтобы ознакомить мировую общественность с обозначившимся тупиком в переговорах. Таким способом преследовались две взаимосвязанные цели: с одной стороны, предупредить общественность западных демократий и побудить ее к каким-либо действиям, способным повлиять на позицию правительств Англии и Франции; с другой стороны, показать перед всем миром, кто действительно ведет серьезные переговоры, а кто всего лишь ведет игру в переговоры.

Выступивший по поручению генсека в печати 29 июня 1939 г. влиятельный в то время член Политбюро А.А. Жданов заявил: «Англо-франко-советские переговоры о заключении эффективного пакта взаимопомощи против агрессии – зашли в тупик. Несмотря на предельную ясность позиции Советского правительства, несмотря на все усилия Советского правительства, направленные на скорейшее заключение пакта взаимопомощи, в ходе переговоров незаметно сколько-нибудь существенного прогресса. В современной международной обстановке этот факт не может не иметь серьезного значения. Он окрыляет надежды агрессоров и всех врагов мира на возможность срыва соглашения демократических государств против агрессии, он толкает агрессоров на дальнейшее развязывание агрессии…

Мне кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров