6. Умер или «помогли» умереть?
6. Умер или «помогли» умереть?
Удивительное, на первый взгляд, совпадение – не только жизнь Сталина как государственного и политического деятеля, но и сама его смерть представляют для исторической науки определенную загадку. Здесь историки постоянно ломают себе голову, чтобы доискаться до истины, но она остается пока вне поля их полного познания. В заключительном разделе я не ставлю себе задачу разгадать эту загадку – это явно мне не по силам. К тому же для ее разгадки требуются усилия и работа многих специалистов разного профиля – не только историков-аналитиков, но и специалистов-медиков, а также специалистов иных профилей. Видимо, пройдет еще немало времени, прежде чем на этот вопрос можно будет дать положительный ответ. Хотя уже сейчас наметились некоторые подвижки в изучении данной проблемы.
Свою задачу я вижу в несколько упрощенном, но, как мне кажется, наиболее подходящем ключе: я приведу некоторые наиболее важные документы и свидетельства, касающиеся смерти Сталина. Причем не только официальные, гласящие, что вождь скончался собственной смертью, отягощенный целым набором болезней, но и точки зрения тех, кто полагает, что Сталину, как говорится, помогли умереть. Было ли это отравление или какой-либо другой способ умерщвления? А также возможно неоказание необходимой в таких случаях квалифицированной медицинской помощи. Естественно, что в данном разделе львиную долю займут соответствующие свидетельства очевидцев, а также официальные медицинские документы.
Может быть, я проявляю излишнюю поспешность, но с самого начала хочу четко обозначить свой личный взгляд на проблему смерти Сталина: умер ли он естественным путем или ему помогли умереть? Не будучи специалистом в медицине, я не беру на себя смелость орудовать медицинскими терминами и понятиями. Мне остается лишь полагаться на здравый смысл и логику, а также на имеющиеся материалы. На мой взгляд, одинаково возможны оба варианта – умерщвление и естественная смерть от болезни. Но все-таки косвенных фактов в пользу того, что ему помогли умереть больше, чем аргументов в пользу естественной кончины.
Меня в этом контексте особенно поразили слова начальника охраны Сталина генерала Н. Власика, которого он в 1952 году на основании обвинений в растрате материальных средств, а также поддержании связей с лицами, которые могли передать сведения о системе охраны Сталина в руки иностранной разведки, отстранил от должности. Власик, по словам его дочери, незадолго до ареста, сказал: «„Если меня заберут, вскоре не будет Хозяина“ (Сталина). Так и случилось»[1151].
Другим важным обстоятельством было устранение из Кремля в конце 1952 года бессменного секретаря Сталина А. Поскребышева[1152]. Оценивая два этих события ретроспективно, невольно склоняешься к мысли, что лично сам Сталин как бы расчищал простор для тех, кто собирался ускорить его смерть. Ведь это были самые верные и надежные его сотрудники, и независимо от мотивов, которыми руководствовался вождь, он сам копал себе могилу. Ссылки на то, что делал он это на основе тенденциозных доносов Берия и других, отнюдь не меняет сути дела.
Но обратимся непосредственно к теме.
Из воспоминаний помощника коменданта дачи в Волынском (Кунцевская) Петра ЛОЗГАЧЕВА.
«С 28 февраля на 1 марта на ближней даче дежурили Хрусталев, Лозгачев, Туков и Бутусова.
Сталин приехал на дачу в Кунцево около 24 часов. Вскоре приехали Л. Берия, Г. Маленков, Н. Хрущев и Н. Булганин. Мы подали на стол только один виноградный сок. Что касается фруктов, то они всегда находились в вазах на столе. В пятом часу утра гости уехали. Прикрепленный полковник Хрусталев закрыл двери. Хрусталев сказал, что якобы Сталин сказал ему: ложитесь спать все, мне ничего не надо, вы не понадобитесь. Мы действительно легли спать, чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра.
Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем.
В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный М. Старостин.
Утром все мы взялись каждый за свое дело. Тем временем произошла суточная смена личной охраны Сталина. Обычно Сталин вставал в 10 – 11 часов. Я смотрю, уже 12 часов, а движения в комнатах Сталина нет.
Постепенно ближайшие к Сталину люди из охраны стали волноваться и теряться в догадках: почему Сталин не встает, никого к себе не вызывает.
В 16 часов Старостин говорит: „Что будете делать?“
Обычно я входил с корреспонденцией к Сталину, когда замечал, что он уже встал. Сидим в служебном кабинете и думаем: что же делать. Подождали до 6 часов вечера, а движения в комнатах Сталина все нет. Я говорю Старостину: „Иди ты, как начальник охраны“. Старостин отвечает: „Я боюсь (Входить в комнаты Сталина без вызова категорически воспрещалось – Н.К.), иди ты с пакетами“ (в мою обязанность входило приносить Сталину полученную корреспонденцию).
Наконец, в 18 ч. 30 минут в комнате у Сталина появилось электроосвещение. Все с облегчением вздохнули. И все же время шло, а Сталин никого не вызывал.
В 22.30 пришла почта на имя Сталина. Тут я использовал момент. Забрал от нарочного почту и решительным, твердым шагом направился к Сталину. Прошел одну комнату, заглянул в ванную комнату, осмотрел большой зал, но Сталина ни там, ни тут не было. Уже вышел из большого зала в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую, из которой просвечивалась полоска электроосвещения. Заглянул туда и увидел перед собой трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку. Я оцепенел. Покушение, отравление, инсульт?
Быстро побежал к нему: „Что с вами, товарищ Сталин?“ В ответ услышал „дз“ и больше ничего. На полу валялись карманные часы 1-го часового завода, газета „Правда“, на столе бутылка минеральной воды и стакан. Я быстро по домофону вызвал Старостина, Тукова и Бутусову. Они прибежали и спросили: „Товарищ Сталин, вас положить на кушетку?“
Как показалось, он кивнул головой. Положили, но она мала. Возникла необходимость перенести его на диван в большой зал. Все четверо понесли товарища Сталина в большой зал. Видно было, что он уже озяб в одной нижней солдатской рубашке. Видимо, он лежал в полусознательном состоянии с 19 часов, постепенно теряя сознание.
Сталина положили на диван и укрыли пледом.
Срочно позвонили министру Государственной безопасности С. Игнатьеву. Он был не из храбрых и адресовал Старостина к Берии. Позвонили Г. Маленкову и изложили тяжелое состояние Сталина. В ответ Георгий Максимилианович пробормотал что-то невнятное и положил трубку. Через час позвонил сам Маленков и ответил Старостину: „Берию я не нашел, ищите его сами“.
Старостин бегает и шумит: „Звони, Лозгачев“. А кому звонить, когда уже все знают о болезни Сталина. Еще через час позвонил уже сам Берия: „О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите“. Также мигом положил трубку.
Я остался один у постели больного. Обида от беспомощности перехватила горло и душили слезы. А врачей все нет и нет. В 3 часа ночи зашуршала машина у дачи. Я полагал, что это врачи приехали, но с появлением Берии и Маленкова надежда на медицинскую помощь лопнула. Берия, задрав голову, поблескивая пенсне, прогромыхал в зал к Сталину, который по-прежнему лежал под пледом вблизи камина. У Маленкова скрипели новые ботинки. Он их снял в коридоре, взял под мышку и зашел к Сталину. Встали поодаль от больного Сталина, который по роду заболеваемости захрипел.
Берия: „Что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой“.
Постояли соратники и удалились из зала, хотя я им доказывал, что товарищ Сталин тяжело болен.
Тут я понял, что налицо предательство Берии, Маленкова, мечтающих о скорой смерти товарища Сталина.
Снова я остался один у больного Сталина. Каждая минута тянулась не менее часа. Часы пробили 4, 5, 6, 7 утра, а медпомощи и признаков не видно.
Это было ужасно и непонятно: что же происходит с соратниками товарища Сталина?
В 7.30 приехал Н. Хрущев и сказал: „Скоро приедут врачи“. В 9 часов 2 марта прибыли врачи, среди которых были Лукомский, Мясников, Тареев и др. Начали осматривать Сталина. Руки у них тряслись. Пришлось помочь разрезать рубашку на товарище Сталине.
Осмотрели. Установили кровоизлияние в мозг. Приступили к лечению. Ставили пиявки, подавали больному кислород из подушки.
Так больной Сталин больше полусуток пролежал без медицинской помощи»[1153].
Интерес представляют и воспоминания других охранников Сталина. Я их также приведу, поскольку они дополняют картину и уточняют некоторые детали. Все они приведены в брошюре А.Т. Рыбина, на которую я ссылаюсь.
Старший телохранитель Сталина подполковник М. Старостин свидетельствует: «Что делать? Воскресенье – у всех выходной день. В первую очередь я позвонил председателю КГБ С. Игнатьеву и доложил о состоянии Сталина. Игнатьев был не из храбрых руководителей и адресовал меня к Берии. Звоню, звоню Берии – никто не отвечает, как будто он провалился под пол. Звоню Г. Маленкову и информирую о состоянии Сталина. Маленков, что-то промычал в трубку и положил ее на рычаг. Тут ясно стало, что Маленков находится „в кармане“ у Берии. Минут через 30 позвонил Маленков и сказал: „Ищите Берию сами, я его не нашел“. Представляете наше безвыходное положение около Сталина. Слышу, звонит Берия и говорит: „О болезни товарища Сталина никому не говорите и не звоните“. Положил трубку».
Продолжает П. Лозгачев: «Мне положено по должности находиться при Сталине. Сижу рядом со Сталиным и считаю минуты своего дежурства. Полагал, что прибудут по указанию Берии, Маленкова врачи. Но их не было. Часы пробили 23 часа 1 марта, но глухая тишина. Смотрю на часы – стрелка показывает час ночи, два, три… Предательство Берии, Маленкова стало очевидным. Я весь испереживался от беспомощности по отношению к больному. Слышу в 3 часа ночи 2 марта около дачи зашуршала машина. Я оживился, полагая, что сейчас я передам больного Сталина медицине.
Но я жестоко ошибся. Появились соратники Сталина Берия и Маленков. Берия нахально прошагал в зал к больному Сталину, у Маленкова скрипели новые ботинки, он их снял и взял под мышку. Зашел к Сталину в одних носках. Стали соратники поодаль от Сталина. Постояли. Берия, поблескивая пенсне, подошел ко мне поближе и произнес: „Лозгачев, что ты панику наводишь?“. В это время по роду заболевания Сталин захрапел. Берия: „Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Его не тревожь и нас не беспокой“. Постояв, соратники повернулись и покинули больного».
В. Туков дополняет: «Берия вышел в коридор и стал бранить Старостина. Он не говорил, а кричал: „Я с вами расправлюсь. Кто вас поставил к товарищу Сталину? Дураки из дураков“. С ревом и вышел с дачи. 2-й секретарь ЦК ВКП(б) Г. Маленков засеменил за Берией, и машина отчалила от дачи».
Из воспоминаний П. Лозгачева: «Снова я остался один около Сталина. Пробило на стенных часах 4 – 5 – 6 – 7 – 8, а предатели не появлялись у Сталина. Утром после приезда врачей я посмотрелся в зеркало и не узнал себя. Волосы на висках подернулись сединой, осунулся и почернел. Это была ужасная ночь в моей жизни. Поэтому я запомнил до малейших тонкостей происходящее в ту роковую ночь. В 8.30 приехал Н. Хрущев и сказал: „Скоро к товарищу Сталину приедут врачи“. Действительно, около 9 часов утра прибыли врачи, среди которых был терапевт Лукомский. Приступили к осмотру больного. Руки у них тряслись, по этой причине они не могли снять рубашку со Сталина. Мне пришлось ее разрезать».
В. Туков: «Около 12 часов 2 марта появилась на даче Светлана Аллилуева. Василий приезжал дважды. Первый раз с топографическими картами Московской области по авиации. Второй раз Василий явился под хмелем и обругал членов Политбюро: „Сволочи! Загубили отца“. Ворошилов стал его успокаивать, обещал принять все меры для спасения товарища Сталина. Тут собралась вся обслуга, в том числе и Валентина Истомина.
Собрались члены Политбюро. Берия всячески старался приблизиться к Сталину и получить согласие на преемственность. Сталин временами открывал глаза, но это было уже в бессознательном состоянии»[1154].
А вот свидетельство профессора А.Л. Мясникова – действительного члена Академии наук: «Вызвали поздно вечером 2 марта 1953 г. Как выглядел Сталин: коротковатый и толстоватый, лицо перекошено, правые конечности лежали как плети. Он тяжело дышал, периодически то тише, то сильнее (дыхание Чейн-Cтокса). Кровяное давление 210 – 110. Мерцательная аритмия, лейкоцитоз до 17000. Была высокая температура – 38° с долями. При прослушивании и выстукивании сердца особых отклонений не отмечалось, в боковых и передних отделах легких ничего патологического не определялось.
Диагноз: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза.
Каждый из нас нес свои часы у постели больного. Постоянно находился при больном кто-нибудь из Политбюро ЦК – чаще всего Ворошилов, Каганович, Булганин, Микоян.
Третьего утром консилиум должен был дать ответ на вопрос Маленкова о прогнозе. Ответ наш мог быть только отрицательным – смерть неизбежна. Маленков дал нам понять, что он ожидал такого заключения…
Необходимо отметить, что до своей болезни – последние, по-видимому, три года – Сталин не обращался к врачам за медпомощью, во всяком случае, так сказал н-к Лечсанупра Кремля.
В Москве он, видимо, избегал медицины. На его большой даче в Кунцево не было даже аптечки с первыми необходимыми средствами, не было, между прочим, даже нитроглицерина, и если бы у него случился припадок грудной жабы, он мог бы умереть от спазма, который устраняется двумя каплями лекарства. С каких пор у него гипертония – тоже никто не знал (и он ее никогда не лечил).
Сталин дышал тяжело, иногда стонал. Только на один короткий миг показалось, что он осмысленным взглядом обвел окружающих его. Тогда Ворошилов склонился над ним и сказал: „Товарищ Сталин, мы все здесь твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?“
Но взгляд уже ничего не выражал. (…) Ночью много раз казалось, что он умирает.
На следующее утро, четвертого, кому-то пришла в голову идея, нет ли вдобавок ко всему инфаркта миокарда. Из больницы пришла молоденькая врачиха, сняла электрокардиограммы и безапелляционно заявила: „Да, инфаркт“.
Переполох. Уже в деле врачей фигурировало умышленное недиагностирование инфаркта миокарда у погубленных-де ими руководителей государства.
Теперь, вероятно, мы… Ведь до сих пор мы в своих медицинских заключениях не указывали на возможность инфаркта. А они уже известны всему миру. Жаловаться на боль, столь характерный симптом инфаркта, Сталин, будучи без сознания, естественно не мог. Лейкоцитоз и повышенная температура могли говорить и в пользу инфаркта.
Утром пятого у Сталина вдруг появилась рвота кровью: эта рвота привела к упадку пульса, кровяное давление пало. И это явление нас несколько озадачило – как его объяснить?
Для поддержки падающего давления непрерывно вводили различные лекарства. Все участники консилиума толпились вокруг больного и в соседней комнате в тревоге и догадках. (…) Дежурил от ЦК Н.А.