1. Исторические заслуги и исторические просчеты Сталина

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Исторические заслуги и исторические просчеты Сталина

Приступая к финальной части нашего повествования, полагаю, что будет целесообразно затронуть проблему исторических заслуг и исторических просчетов Сталина. На первый взгляд как будто это выглядит неким забеганием вперед, поскольку еще не рассмотрен последний период жизни и деятельности вождя. Однако в таком подходе наличествует своя логика. Почему-то мне кажется, что сам Сталин на закате своей жизни мысленно не раз подводил свой богатый жизненный баланс и делал соответствующие выводы. Но это – всего лишь мое личное предположение. Однако оно дает мне некую видимость оснований следовать этому гипотетическому примеру. Но если говорить по существу, то, рассматривая данную проблему в настоящей главе, я исходил из следующих соображений. Во-первых, исторические заслуги Сталина относятся отнюдь не к завершающему периоду его жизни и государственной и политической деятельности. Во-вторых, это дает возможность глубже понять многие причины и мотивы его действий в завершающей части его жизненного пути. В-третьих, в значительной мере объясняют двойственность, а порой и абсолютную алогичность его важных решений в преддверии ухода в мир иной.

В связи с этим в приложении к Сталину возникает первый и самый важный вопрос: неужели он, наделенный недюжинным даром исторического предвидения, оказался неспособным заглянуть на несколько десятков лет вперед, так сказать, за горизонты текущих событий, и предостеречь своих последователей о грозящей опасности капиталистической реставрации? Это первый вопрос, касающийся не столько исторических заслуг, сколько исторических просчетов вождя, которого считали мудрым и гениальным, способным предвидеть общий ход исторического процесса. По крайней мере, определить основное русло, по которому будет развиваться ход главных событий, определяющих историческую канву эпохи.

Приверженцы Сталина отвечают на этот вопрос, приводя записи беседы Сталина с Коллонтай. Во втором томе была уже высказана довольно скептическая позиция по поводу факта самой этой беседы. Но даже если бы она и имела место быть, то уже историческая важность и колоссальная актуальность данной проблемы диктовали необходимость выбора иного форума для высказываний столь сакральных мыслей о будущем. В документах и материалах, касающихся деятельности Сталина, прямых и ясных его высказываний на этот счет пока не обнаружено. А между тем опыт истории должен был подтолкнуть к мысли о том, что случится с его политическим наследием после его смерти. Ведь господство социалистического строя и всех сфер жизни, основанной на этом укладе, Сталин, вне всякого сомнения, простирал далеко за пределы своего земного бытия. Он внутренне верил в то, что победивший в стране социализм – это не надолго, а навсегда.

Оценивая ретроспективно, задним числом, с высоты прошедших десятилетий, некоторые принципиальные положения Сталина о полной и окончательной победе социализма, высказанные им в 30-е годы и закрепленные в решениях партийных съездов и высших государственных органов страны, следует признать, что на этих постулатах лежала печать скороспелости и поспешности. Вождь явно упрощал реальности жизни и желаемое выдавал за действительность. Конечно, с точки зрения политической борьбы со своими противниками данные положения должны были укрепить его властные позиции, а его самого возвести в ранг одного из классиков марксизма-ленинизма. Однако по трезвом размышлении он не мог не отдавать себе отчета в том, что созидание нового общественного уклада не может измеряться такими временными рамками, как пятилетки. Процесс замены старого общественного строя и созидание нового занимает целую историческую эпоху. Однако одна из самых отличительных черт всей политической философии вождя состояла в том, что он всегда стремился обогнать время, придать естественным и объективным общественным процессам такое ускорение, которое они не могли выдержать, не подвергаясь серьезной трансформации. Этим, на мой взгляд, объясняются и многие чрезвычайные насильственные меры, столь часто практиковавшиеся им. Данный тезис целиком и полностью приложим и к такой сфере, как классовые отношения. Сталин нередко исходил из посылки, что ликвидация эксплуататорских классов, по существу, равнозначна чуть ли не физической ликвидации представителей этих классов. В этом коренилась одна из причин его жесткости и беспощадности в постановке вопроса о классовой борьбе при построении социализма. Многие издержки столь суровой классовой стратегии Сталина проявлялись и при его жизни. Есть веские основания полагать, что они аукнулись и десятилетия спустя, когда под лозунгами обновления социализма был развернут крестовый поход против самого социализма.

В вину Сталину частично можно поставить и то, что он создал предпосылки для перерождения в дальнейшем партии в партию, если не аллилуйщиков (его собственное выражение), то инертных и пассивных наблюдателей за происходившими событиями. Численность партии уже при Сталине росла непомерными темпами, в итоге чего в нее проникло много карьеристов, приспособленцев и иных людей, идейно никак не связанных с партией и ее целями. В дальнейшем этот процесс принял, по существу, всеобъемлющий масштаб, и партия превратилась в своего рода прикрытие для тех, кто только и мечтал о свободном рынке, о частном предпринимательстве. Короче говоря, уже при жизни Сталина начали формироваться те силы, которым суждено было сыграть роль могильщиков социализма в нашей стране. В этом мне видится одна из крупнейших политических ошибок вождя.

Не прямо, а косвенно на это намекает в своих воспоминаниях и Д. Шепилов: «После войны связи Сталина с партийным активом, с трудящимися ослабевали в геометрической прогрессии и перешли затем в настоящее затворничество. Этим определялось поведение и других руководителей, так как всякая личная активность могла вызвать подозрения Сталина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Затворнический стиль работы лидеров в Москве ориентировал определенным образом республиканских и местных руководителей. Так постепенно складывалось положение, когда партийные и советские руководители стали фактически выступать перед массами с „тронной речью“ один раз в четыре года в связи с выборами в Верховный Совет. После XVIII съезда ВКП(б) партийный съезд не собирался тринадцать с лишним лет. Временами по два – три года не созывались пленумы ЦК. Не проводились совещания руководителей партии и правительства с передовиками производства и интеллигенцией. На местах положение было несколько лучше. Но в общем местные руководители подражали центру»[1079].

Коль речь идет об объективных причинах крушения социализма как общественного строя в нашей, да и в восточноевропейских странах, то здесь надо оперировать фактами, а не эмоциями. Мне могут возразить, что это была не случайность, а закономерный процесс, в ходе которого новый класс партийно-государственной и хозяйственной номенклатуры, формированию которого способствовал сам вождь, достиг такой степени силы и зрелости, что открыто поставил вопрос о смене общественного строя. Я не намерен вдаваться в детали этой чрезвычайно интересной и актуальной с точки зрения исследования закономерностей исторического процесса проблемы. Она уже нашла свое отражение в работах ряда специалистов – историков и политологов. По этой проблеме можно придерживаться различных точек зрения, но нельзя не признать, что в своей основе она содержит рациональное зерно, поскольку, не порывая с фактами, дает возможность объяснения серьезных общественных контрпроцессов, которыми изобилует новейшая история.

Мне представляется, что Сталин должен был задуматься над тем, что сулит время после его ухода с политической сцены. К сожалению, какими-либо достоверными фактами и документами на этот счет историческая наука не располагает. Полагаться же на мемуарные и полумемуарные свидетельства всегда рискованно.

Созидая великую державу, Сталин был поглощен реальными практическими задачами, что, видимо, явилось одной из причин того, что более отдаленные перспективы развития Советской России оказались фактически вне поля его зрения. Более того, он не уделил серьезного внимания подбору и воспитанию своих преемников (или своего преемника). Хотя аксиоматична истина, что авторитарные правители (а таковым был и Сталин) всегда оказываются неспособными решить эту неразрешимую для них задачу, поскольку система их собственной власти как бы автоматически отторгает от себя институт правопреемства. История великих завоевателей и правителей прошлого – самое убедительное тому подтверждение: от Александра Македонского и Наполеона вплоть до современности. Начавшаяся у смертного одра вождя борьба советских диадохов (наследников Александра Македонского – Н.К.) за власть, за право наследования этой власти сама по себе явилась отражением того факта, что Сталин оказался не в состоянии создать стабильную и устойчивую систему правления, которая могла бы эффективно функционировать долгие годы после его кончины.

В данном контексте трудно оспорить утверждение биографа Сталина Р. Мак-Нила, который писал: «Номинально Сталин, являясь главой государственной и партийной системы власти, фактически прекратил быть главой той и другой. Он был просто Сталиным, истинным диктатором в том смысле, что власть исходила от него как от личности, а не базировалась на какой-либо легально установленной основе. Он находился в центре обширного множества органов управления, из которых партия была той базой, которая предоставляла его ближайшим помощникам большую свободу действий по многим вопросам. Но когда он желал вмешаться в какое-либо дело, его слово было решающим»[1080]. Именно авторитарный характер власти Сталина с абсолютной неизбежностью предопределял невозможность создания надежной и эффективно действующей системы передачи полномочий в другие руки.

Правда, истины ради надо заметить, что сам Сталин не рассматривал систему своей власти как авторитарную, а потому и подверженную всем испытаниям, выпадающим на долю таких систем. Он тешил себя мыслями, что партия как основа всей государственной и общественной жизни страны окажется дееспособной, чтобы правильно решить и вопрос о его преемнике. Написав эту фразу, я почувствовал, что сам упрощаю суть проблемы: ведь в последний период своей жизни сам вождь начал иногда в узком кругу соратников выражать сомнения и опасения относительно того, окажется ли партия на уровне вызовов времени, сумеет ли она проводить намеченный им курс. И оснований для сомнений у него было более чем достаточно. Партия, подстроенная под вождя, привыкшая подчиняться его любому жесту, уже в силу своей природы не могла играть иную роль, чем ей предписал вождь. Она превратилась в инструмент, с помощью которого наследники вождя решали свои проблемы, в первую очередь – утвердиться на вершине политического Олимпа. Но если взглянуть на вещи с более широких позиций, то, очевидно, придется согласиться с высказыванием французского мыслителя Жан-Жака Руссо. Он писал: «Политический организм так же, как и организм человека, начинает умирать с самого своего рождения и несет в себе самом причины своего разрушения»[1081]. Этот философский подход приложим и к оценке исторических судеб сталинской системы власти, равно как и интерпретации ее постепенной эволюции.

Ведь на самом деле едва ли можно оспорить мысль, что одна из крупнейших политических ошибок Сталина как раз и состоит в том, что без него партия не могла функционировать так, как при его жизни. В этом смысле Сталин сам как бы подготовил последовавший вскоре после его кончины процесс так называемой десталинизации. Логика политического противоборства его соратников с неотвратимой закономерностью привела к тому, что они избрали средством укрепления своей власти критику «хозяина», перед которым они при его жизни трепетали.

Однако констатация данного факта отнюдь не равнозначна тому, что к концу своей жизни Сталин уже не нуждался в партии как самом главном инструменте своей власти. В этой связи мне кажется довольно упрощенной точка зрения известного российского историка и биографа Сталина Ю. Жукова. Он придерживается той точки зрения, что Сталин хотел вообще отстранить партию от реальной власти. Поэтому и задумал сначала новую Конституцию, а потом, на ее основе, альтернативные выборы. А следом он намеревался принять новую Программу партии и Устав. Есть основания полагать, что партийные реформы могли быть еще более смелыми. Выступая на пленуме в 1936 году, Сталин сказал: «У нас различных партий нет. К счастью или к несчастью, у нас одна партия». А как известно, необдуманных мыслей он не высказывал.

Ограничить власть партии, уравнять ее с Советами – несбыточная мечта Сталина. Хотя выполнить эту задачу в 30-е годы не удалось, она будоражила его воображение всю жизнь. Так, в январе 1944 года решили собрать единственную за всю войну сессию Верховного Совета. Основной вопрос: создание во всех союзных республиках министерств иностранных дел и обороны в надежде сделать многие республики членами ООН. Как всегда, перед сессией собрался Пленум, а накануне – заседание Политбюро. На заседание Политбюро был вынесен необычный проект решения Пленума. Написан он был Молотовым и Маленковым, прочитан Сталиным. В проекте говорилось о том, что партийные органы всем руководят, но ни за что не отвечают. Такого положения больше допускать нельзя. В ведении партии следует оставить две функции: идеологическую работу и участие в подборе кадров. Во все остальные сферы партия не должна вмешиваться. Но этот проект не прошел даже через Политбюро. Эту идею Сталин пытался реализовать и после войны, но уже не успел[1082].

Мои критические реминисценции в связи с тем, что произошло после смерти вождя никак не могут служить своего рода обоснованием или даже оправданием процесса десталинизации, начатой после смерти Сталина. Сам этот процесс был инициирован людьми с узким политическим горизонтом и почти полным отсутствием чувства исторической ответственности. Безусловно, Сталина было за что критиковать, причем порой весьма жестко и остро. Однако инициаторам этой кампании следовало прежде подумать над вопросом – против кого обернется вся их кампания: против Сталина как руководителя или против социализма как общественного строя. В конце концов по прошествии десятилетий критика личности Сталина как государственного и политического деятеля утратила свою остроту и свою актуальность. Личность вождя превратилась в своеобразную мишень, целясь в которую целятся прежде всего и главным образом в социализм.

Теперь настал черед отметить и исторические заслуги Сталина как политического лидера и государственного деятеля.

Если выделять некоторые главные особенности Сталина как государственного деятеля, то на одно из первых мест можно поставить его качества как геополитика. Он не только постиг природу и своеобразие геополитики на каждом отдельном этапе развития международных отношений, ее преломление в сфере мировой политики, но и стал не просто мастером, а настоящим гроссмейстером геополитики. Надо сказать, что в сталинские времена само понятие геополитика являлось чуть ли не ругательным политическим ярлыком и подвергалось заушательской критике, если не сказать, предавалось анафеме. Тому были свои причины и основания: фашистская идеология использовала геополитические воззрения для оправдания своих экспансионистских устремлений, фактически для обоснования своей расистской теории. Но – и это выявилось и точно обозначилось позднее – геополитика, понимаемая как наука, а не как инструмент для оправдания разбойничьих захватов, имеет реальное позитивное содержание. И овладение ее законами чрезвычайно важно для государственных деятелей, особенно руководителей великих держав, при проведении своей линии в сфере международных отношений.

Будучи главой Советского Союза, Сталин скрупулезно учитывал в своих практических действиях и в своих долгосрочных политических планах требования геополитического подхода. Правда – и это надо подчеркнуть специально, чтобы у читателя не сложилось превратного представления, – геополитический подход Сталин сочетал, а порой и органически связывал с классовым подходом. Думается, что Сталин уже к началу 30-х годов в глубине души осознал определенную узость, а в ряде случаев и ущербность, односторонность и однолинейность чисто классового подхода. Прежде всего это относилось к сфере международных отношений и внешней политики. Здесь сугубо классовые критерии порой могли завести в тупик и создать для страны огромные проблемы, разрешить которые иногда было просто невозможно. У меня сложилось твердое убеждение, что одним из первых и наиболее противоречивых образчиков сталинской геополитики был пакт о ненападении с Германией. Несмотря на все существенные издержки, связанные с его заключением, этот пакт в конечном счете оказался выигрышным геополитическим шагом Сталина. И главный – но не единственный – аргумент в подтверждение данного вывода заключается в результатах войны с Германией. Именно Сталин, а не Гитлер оказался победителем. Именно Сталина история вознесла на вершину славы. А немецкий фюрер стал полуобгоревшим трупом, захороненным в прямом и переносном смысле на свалке истории.

В серьезном споре нужны серьезные аргументы, а не тонкая цепь хитросплетений, на которых и зиждется вся аргументация. Вся совокупность фактов, а не отдельно вырванные из их общей суммы и при этом подвергнутые умелой подтасовке «фактики», способна отобразить реальную картину исторических событий. В этом контексте я и оперирую такими понятиями, как конечные результаты того или иного шага на международной арене. Ведь средства достижения цели в любом случае важны. Но они никак не важнее самой цели, особенно если эта цель благородна и направлена на благо подавляющего большинства народа, а не отдельных, пусть и избранных его представителей. Именно такая логика лежала в основе мотивации всей политической стратегии Сталина. И такая стратегия дала свои плоды, она оказалась действенной и продуктивной. Конечно, задним числом можно вести бесконечные дискуссии о правомерности или оправданности того или иного шага Сталина в сфере мировой политики. Однако за этими спорами и дискуссиями не должно утрачиваться главное – эти шаги приносили свои плоды, поскольку базировались на реалистическом анализе ситуации и верном политико-стратегическом прогнозе.

К разряду крупнейших достижений Сталина в сфере реализации международных целей Советской России следует отнести довольно быстрое и успешное налаживание союзнических отношений с западными державами после начала войны. Не следует игнорировать то обстоятельство, что между нашей страной и западными державами, помимо общих задач борьбы против экспансии германского фашизма, существовали и серьезные противоречия. Сталин поставил себя выше этих противоречий, он на передний план выдвинул то, что давало возможность создания мощного антигитлеровского альянса. Могут возразить: а что еще ему оставалось делать? Действительно, интересы военного противоборства с железной необходимостью диктовали соединение сил, противостоящих гитлеровской экспансии, а затем и японской. Иными словами, жизнь сама создала объективные предпосылки для союзнических отношений со странами Запада. И тем не менее, имелись существенные разногласия и противоречия в стане антигитлеровской коалиции. И Сталин, учитывая все сложности отношений с ними, сумел добиться того, что эта коалиция не распалась и сумела победоносно завершить вторую мировую войну. Нет сомнений в том, что если бы он был в плену узкоклассовых постулатов, то создание коалиции и ее в целом эффективная деятельность оказались бы за пределами возможного.

Другим геополитическим достижением поистине мирового масштаба явилось создание блока демократических государств в Восточной Европе, а затем и в Азии. Этот фактор оказывал огромное воздействие на все мировые процессы, в первую очередь те, которые протекали в Европе. Геополитический замысел вождя некоторые интерпретируют как попытку возродить старые имперские традиции царской России. Внешне это как будто и выглядит так, но в действительности это было совершенно новое, уникальное явление в истории международных отношений. Становление социалистического содружества радикальным образом повлияло на соотношение и расстановку сил в мире в целом. Именно благодаря этому сложилось некое подобие равновесия сил, которое многие политологи с достаточным на то основанием рассматривают в качестве одной из важнейших предпосылок международной стабильности.

Если оперировать современной терминологией, то несомненный научный и политический интерес представляет вклад Сталина в подрыв структуры международных отношений, которые сейчас мы именуем как монополярный мир, в котором господствовали Соединенные Штаты Америки и отчасти Великобритания. Во многом благодаря проведению сталинской стратегии в сфере международных отношений сложились реальные объективные предпосылки к формированию основополагающих, базисных устоев для появления биполярного мира с двумя центрами притяжения – Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки. Именно биполярная структура международных отношений наиболее адекватно отвечала реальностям той эпохи. Во многом благодаря этой структуре на протяжении ряда десятилетий удавалось избежать всеобщей войны, которая в условиях наличия ядерного оружия могла стать последним актом истории мировой цивилизации. Между прочим, этот аспект исторического наследия и заслуг Сталина пока еще исследован недостаточно глубоко и всесторонне. Хотя заслуживает того без всяких оговорок.

Особо следует выделить роль Сталина в приобретении Советской Россией статуса ядерной державы. Она стала таковой во многом благодаря тому, что вождь придавал этому первостепенное значение, понимая, что в мире суровых, а порой и жестоких реальностей, в мире прямого и косвенного противоборства великая держава без ядерного оружия – нечто несуразное. Не стань Россия ядерной державой, она была бы поставлена на колени, и еще неизвестно, смогла бы она подняться во весь рост. Слабых в мире противостояния не просто не уважают, а открыто презирают и превращают в своих марионеток. Поэтому, бесспорно, одной из немеркнущих заслуг Сталина перед Россией и перед ее историей явилось то, что он сделал все возможное и невозможное, чтобы наша страна стала ядерной державой и не оказалась на задворках мировой политики. И в политическом наследии Сталина – это такое достижение, которое нельзя оспорить или подвергнуть сомнению. Пусть об этом, если не говорят, то хотя бы помнят те, кто выступает ныне в роли хранителей отечества и правопреемников величия России. Затрагивая чрезвычайно сложную и вместе с тем актуальную, я бы сказал злободневную, проблему судьбы сталинского политического наследия в свете современного развития России, нельзя обойти молчанием один аспект. О перекосах и перегибах сталинской национальной политики на протяжении всех лет его правления довольно подробно было написано в предшествующих томах. Здесь же в качестве своего рода обобщения мне хочется акцентировать внимание на том, что произвольное перекраивание границ, не говоря уже о выселении целых народов, создало серьезные предпосылки для возникновения в последующем серьезных коллизий и национально-государственных конфликтов. Решая фактически произвольно столь щекотливые вопросы, как национально-государственное размежевание, Сталин закладывал фактически мину замедленного действия под здание единого государства. При этом, видимо, он исходил из мысли, что в условиях существования Советской власти и однопартийной системы на национальной почве серьезные конфликты маловероятны, а если они и возникнут, то их не так уж трудно будет разрешить. Здесь вождь глубоко заблуждался. Будучи великолепным знатоком национальных проблем, он все-таки недооценивал взрывоопасного потенциала национализма и националистических сил. При определенных условиях эти силы утрачивают свою классовую сущность (или во многом теряют ее) и превращаются в самостоятельный и самодовлеющий фактор исторического процесса. Если зрить в корень, то совершенно очевидно, что первопричины, истоки таких конфликтов, как грузино-абхазский, грузино-южноосетинский, осетино-ингушский, карабахский, а также в определенной мере и приднестровский, своей первопричиной имеют сталинскую политику в отношении решения ряда национальных проблем. Можно утверждать, что в ряде случаев он слишком прямолинейно, без учета национального фактора решал вопросы государственных и административных границ в рамках Союза. Здесь ему изменяло чувство реальности и исторического предвидения, он явно недооценивал мощную взрывоопасную силу национализма. Хотя сказать, что он проявлял какое-то особое благоволение к своей малой родине – Грузии, было бы не вполне корректно. Он внимательно следил за развитием Грузии, но не давал повода, чтобы его могли упрекнуть в том, что он создает для своей малой родины какое-то особо привилегированное положение. Здесь следует искать руку Л. Берия, благодаря которому многие вопросы на практике решались в пользу Грузии и в нарушение прав абхазского и осетинского народов. Хотя Южная Осетия и не входила в состав России, тем не менее трудно найти разумное объяснение тому, почему один народ – осетины – в условиях Советской власти при свободном волеизъявлении не мог иметь одну общую автономную республику.

Хрущев, видимо, хорошо усвоив сталинские уроки, не менее произвольно, чем сам Сталин, подошел к национальной проблеме, в порыве то ли безудержного восторга от расцвета дружбы народов СССР, то ли в силу своей политической близорукости, навязал решение о передаче исконно принадлежавшего России Крыма Украине. К чему это привело – мы сегодня видим чуть ли не каждый день.

В этой связи хочется привести мнение видного русского философа и мыслителя, враждебно относившегося к коммунистической власти, но обеими ногами стоявшего на почве русского патриотизма. В далекие теперь годы он писал: «…Момент падения коммунистической диктатуры, освобождая национальные силы России, в то же время является и моментом величайшей опасности. Оно, несомненно, развяжет подавленные ныне сепаратистские тенденции некоторых народов России, которые попытаются воспользоваться революцией для отторжения от России, опираясь на поддержку ее внешних врагов. Благополучный исход кризиса зависит от силы новой власти, ее политической зрелости и свободы от иностранного давления»[1083].

Здесь, как говорится, ни прибавить и ни убавить: русский мыслитель Федотов как будто смотрел в ретроспективное историческое зеркало и видел в нем то, что произошло спустя многие десятилетия. Читатель, возможно, удивится тому, что ряд аспектов политики Сталина подвергаются здесь, на первый взгляд, чрезмерно концентрированной критике. Но, во-первых, вся трехтомная политической биографии Сталина не мыслилась как некий свод дифирамбов в честь вождя. Во-вторых, критический анализ просчетов и грубейших ошибок Сталина отнюдь не преследует цель поставить под вопрос его поистине великие достижения и немеркнущие заслуги перед народами нашей страны, перед историей России. Интересы истины, правда истории диктуют необходимость и правомерность именно такого объективного подхода, где заслуги не заслоняли бы собой ошибки и грубейшие просчеты, а последние, в свою очередь, не абсолютизировались и не затмевали то великое, что сделал для страны Сталин. Историческое наследие Сталина многогранно и противоречиво, как и вся его жизнь и политическая и государственная деятельность. Некоторые аспекты этого наследия сохранили свою значимость и для современности. Подлинно великое имеет долгую жизнь. Если под этим углом зрения посмотреть на некоторые стороны государственной политики Сталина, то следует признать, что они обретают порой новое звучание и играют живыми красками современности. В качестве одного из наиболее актуальных и имеющих прямое отношение к нашим дням хочется выделить одну важную черту сталинского политического мышления и подхода к государственным делам. Он выше всего ставил интересы страны, которым подчинял все свои действия – будь то правильные и разумные, продиктованные потребностями дальнейшего развития государства, будь то ошибочные шаги, подчас наносившие ощутимый вред этой же самой стране. Мне уже доводилось в каждом конкретном случае давать соответствующие оценки и делать отнюдь не только положительные выводы его деятельности. Здесь же мне представляется необходимым коснуться исключительно актуальной проблемы, органически невидимыми нитями связанной с реалиями современной действительности.

Речь идет о защите национальной самобытности русской и вообще советской культуры, всего исторического наследия народов Советского Союза. И важнейшим компонентом совокупности всех культурных ценностей любого народа, большого или малого, является его язык как носитель и выразитель духовного наследия народа, как тот своеобразный канал передачи наследственной информации, генетически присущей, видимо, не только отдельным индивидуумам, но и целым народам. Мне представляется, что совсем не случайным стало вторжение Сталина в начале 50-х годов в довольно специфическую для него сферу, какой является языкознание. Его работа по этой теме, как представляется, не содержала каких-то весомых мыслей и обобщений, помимо критики ставшей схоластической трактовки проблем языка с позиций классового подхода. Но не этот аспект проблемы привлекает сейчас внимание. Еще до опубликования своей работы, а именно в конце 40-х – начале 50-х годов минувшего столетия, по инициативе вождя была развернута широкомасштабная кампания развенчания космополитизма. О ней достаточно подробно говорилось в текущем томе. Здесь же я хотел выделить и особо акцентировать внимание на одном обстоятельстве.

Борьба против космополитизма по своему содержанию была борьбой за национальное достоинство и национальную гордость народов всего Советского Союза. Хулители же Сталина представляют ее как борьбу против всего иностранного, всего прогрессивного, всего цивилизованного. То, в каком положении оказалась в наше время национальная культура России, опять-таки косвенным образом свидетельствует о том, что Сталин обладал удивительным даром исторического предвидения и на много десятков лет вперед видел те колоссальные угрозы, которые таит в себе недооценка данного вопроса.

Эту кампанию либеральные демократы и вообще все критики Сталина рассматривают преимущественно в плоскости ужесточения идеологической линии с особым акцентом на раздувание антисемитизма. Если же посмотреть на эту кампанию с объективных позиций и видеть в ней не только то, что непременно хочется видеть, а оценить ее в более широком историческом контексте, то проглядывают, прямо скажем, совершенно иные цели и мотивы этой кампании. Прежде всего речь шла о защите и возвышении истинно национальных и культурных ценностей и богатств народов Советской России, тех духовных основ, без которых любой народ в современном мире может легко утратить свою идентичность. При этом, конечно, речь не шла о том, чтобы изолировать духовное и культурное наследие советских народов от богатейших духовных и культурных ценностей всего человечества.

В приложении к современности мы наглядно видим, какой безудержной, яростной и непрерывной экспансии во всех сферах духовной жизни подвергается Россия. Фальшивым обоснованием этого смертельно опасного для каждого народа и его национальной самобытности, его исторического наследия выставляется процесс глобализации, который, мол, неотвратимо ведет к слиянию культур, к растворению их в общецивилизационном котле. Отвлекаясь от прошлого и оценивая ситуацию наших дней, хочу заметить, что лично у меня особую тревогу вызывает поистине тотальная агрессия против русского языка.

Речь идет не о естественном процессе обогащения русского языка в связи с общим прогрессом науки и техники. Речь идет о том, что русский язык пытаются превратить в помесь нижегородского волапюка с английским, в дурную разновидность языка полуколониального государства. Мне, человеку, отнюдь не безграмотному в области лингвистики, часто трудно даже с помощью многих словарей понять то, о чем вещает наше телевидение и пишут газеты. Да и левые издания идут нередко по стопам тех, кто сознательно ведет войну против великого русского языка. В одной из уважаемых мною газет я наткнулся на заголовок во всю полосу – «Пиар на Черной речке». Речь шла о дуэли А.С. Пушкина на Черной речке. У меня мелькнула мысль, что Пушкин, наверное, перевернулся бы в гробу, прочитав такое. Английскую аббревиатуру РК превратили чуть ли в не самое универсальное слово русского языка. Оно уже в ряде случаев заменяет матерный жаргон. К сожалению, и левые также грешат этим злоупотреблением, оправдывая себя тем, что, мол, оно укоренилось и понятно широким слоям народа. Но это слабое и несостоятельное утешение. Нам навязывают свои, чуждые нам, правила игры, и мы начинаем играть по этим правилам.

Высказывая эти соображения, я отнюдь не стремлюсь к примитивному упрощению тогдашней ситуации. А реминисценции и сопоставления с сегодняшним днем навеяны отнюдь не стремлением оправдать все аспекты кампании борьбы с космополитизмом. Но нельзя не подчеркнуть, что защита национального достоинства и великого культурного и исторического наследия народов России диктует в настоящее время необходимость развертывания последовательной борьбы против попыток похоронить это наследие, подменить наши национальные ценности так называемыми общечеловеческими ценностями. Ведь общечеловеческие ценности по существу являются голыми абстракциями, если они не сливаются органически и не сочетаются с национальными ценностями.

Против русского языка вот уже на протяжении двух десятилетий ведется целенаправленная агрессия, призванная подорвать основы самого этого языка путем внедрения в него искусственным путем англоязычных терминов и слов. Конечно, пусть меня не считают ретроградом, под видом защиты чистоты русского языка выступающим против его естественного обогащения новыми словами и терминами, рождающимися естественно в силу законов развития жизни и законов развития самого языка. Процесс обогащения языка новыми словами и терминами закономерен и объективно обусловлен, и его нельзя остановить никакими запретительными мерами. Это понятно. Но совсем другое дело, когда идет не естественное обогащение языка, а чуть ли не насильственное внедрение посредством печати и средств массовой информации слов и терминов английского языка в его американском варианте. Язык, как и другие компоненты национального достояния народа, нуждается в защите от такой агрессии. А то наступит такое время – оно уже наступает, – когда русский человек должен будет смотреть телевидение и читать газеты, журналы и книги, прибегая к помощи англо-русского словаря. Полуграмотные культуртрегеры, вещающие с экранов телевизоров, денно и нощно вдалбливают в сознание наших соотечественников чуждые их духу и понимания слова и понятия, тем самым выступая в качестве сознательных или непреднамеренных врагов русской культуры и русского языка.

Несмотря на все, подчас до карикатурности нелепые извращения политики в области литературы и искусства в сталинскую эпоху, они тем не менее в главном и основном были ориентированы на служение не узкой элите, а подавляющего большинства населения страны. Простой человек-труженик был не только объектом, во имя которого создавались художественные произведения, но и его субъектом, т.е. основным потребителем. И эта генеральная ориентация развития культуры и искусства, всего духовного творчества многомиллионных масс населения Советской России как раз и предопределила невиданный взлет, великие и никем неоспоримые достижения советского искусства и советской литературы, не говоря уже об образовании, науке, технике и т.д. Искусство в подлинном смысле принадлежало народу и служило ему. Это, разумеется, одна сторона вопроса. Другой ее отнюдь не второстепенной стороной выступали идеологические функции, которые Сталин возлагал на сферу литературы и искусства. Они должны были служить его политическим целям, что зачастую приводило к неизбежным коллизиям, когда интересы правды жизни приносились в жертву идеологическим задачам. Наблюдалось своеобразное раздвоение, которое красной нитью проходит через всю историю литературы и искусства в сталинскую эпоху. Как было показано выше, всякого рода идеологические рогатки и систематически проводившиеся кампании не могли не нанести серьезного ущерба развитию духовного творчества. Об этом умалчивать нельзя. Одновременно нельзя отрицать и того факта, что сталинская эпоха ознаменовалась также и крупными достижениями во многих областях литературы и искусства. Как ни жаловались писатели на цензуру и другие притеснения их творчества, все же создавались не какие-то мелкие поделки, недолговечные и не способные оставить глубокий след в духовной судьбе народов, а настоящие произведения, пережившие свое время и ставшие составной частью исторического наследия России.

При всем так называемом политическом заказе писатели и режиссеры, художники и скульпторы творили порой с удивительным вдохновением, которое давало возможность им раздвинуть узкие рамки официальщины и конъюнктурщины. Это, думается, отрицать могут только слепцы или люди, пронизанные зоологической ненавистью ко всему советскому. Естественно, что достижения в данной сфере также следует в той или иной мере связать с именем человека, давшего название этой эпохе. Если же сопоставить так называемые культурные достижения современного этапа российской истории с минувшей эпохой, то охватывает чувство, близкое к шоку: при отсутствии цензуры (кроме, разумеется, цензуры денежного мешка и всяческого рода идеологических предпочтений) в стране на протяжении двух десятилетий не появилось ничего такого в сфере литературы и культуры, понимаемой в широком смысле, что бы вызвало чувство гордости за свою страну. Население пичкают подделками мелкого пошиба, главные герои современности – дельцы (бизнесмены), их охранники, уголовники, политические воры в законе и т.п. псевдогерои. Поневоле скажешь – какая эпоха, такие и герои, ее олицетворяющие!

Какие бы филиппики ни обращались против Сталина в сфере государственного строительства, но одного у него никто не может отнять – он последовательно и твердо, не уступая ни в чем, вел борьбу за величие и достоинство Советской России, за то, чтобы все с ней непременно считались, уважали ее мнение по любому сколько-нибудь существенному вопросу международных отношений. На жесткие и хлесткие обвинения в диктатуре и подавлении инакомыслия в стране он не то что не обращал внимания, но придавал им ровно то значение, которого они заслуживали. Не стоит думать, что ему было наплевать на то, что о нем и Советской России пишут и говорят за границей. Напротив, вождь скрупулезно следил за всеми важными отзывами и оценками своей политики в мире. Это позволяло ему лучше ощущать пульс мировой обстановки и глубже продумывать свои конкретные практические шаги и действия на мировой политической сцене. Его режиссура политической стратегии страны была продуманной, она исходила не только из текущих меркантильных потребностей, но была ориентирована и на будущее.

Было бы преувеличением назвать Сталина блестящим прогнозистом событий, поскольку, как было показано в трилогии его политической биографии, довольно часто он допускал серьезные просчеты в проведении своей линии как внутри страны, так и на международной арене. Но глубокий аналитический ум, политическое чутье и блестящее владение политической стратегией в целом позволяли ему избегать таких ошибок и просчетов, которые вели бы к банкротству его курса в целом. Этот бесспорный факт трудно опровергнуть даже рьяным критикам Сталина.

Часто Сталина сравнивают с Иваном Грозным. Для такой аналогии, бесспорно, есть некоторые основания: имеются в виду прежде всего такие его черты, как непримиримость к своим противникам, жестокость, с которой он расправлялся с ними, а также последовательная борьба против удельных устремлений князей и самостийности боярства, не желавшего смиряться с утратой своей самостоятельности. Не менее важным основанием для исторического сопоставления этих двух фигур российской истории служит то, как решительно и целеустремленно российский самодержец претворял в жизнь курс на укрепление централизованного государства и расширение его территориальных пределов. Но этим, пожалуй, и исчерпываются элементы сходства, дающие повод некоторым историкам проводить параллель между ними.

На мой взгляд, существует гораздо больше оснований сопоставлять Сталина с Петром I. По многим параметрам Петр отличался не меньшей жестокостью, чем Иван Грозный, а если принимать во внимание масштабы, то и значительно превосходил последнего. Однако главным критерием, наиболее емко и рельефно выражающим и отражающим роль Петра I в российской истории, явились грандиозные преобразования всего сложившегося уклада российской действительности. Он не только прорубил окно в Европу, но и превратил страну в одну из наиболее могущественных и влиятельных держав своей эпохи. В каком-то смысле, говоря о преобразованиях Петра, допустимо использовать даже термин революция. Разумеется, если не вкладывать в это понятие ортодоксальное большевистское содержание.

В шкале исторических сравнений Сталин, несомненно, стоит гораздо ближе к Петру, чем к Ивану Грозному. Если царь поднял Россию на дыбы, чтобы она начала свой путь в неизведанное, то Сталин явился инициатором и вдохновителем радикальных преобразований, открывших перед Россией широкую дорогу становления государства как единого и неделимого целого, превращения ее из отсталой в развитую индустриальную державу, способную принять суровые вызовы времени и дать на них достойный ответ. Весьма характерно отношение самого Сталина, когда немецкий писатель Э. Людвиг поставил перед ним вопрос: «…Допускаете ли Вы параллель между собой и Петром Великим? Считаете ли Вы себя продолжателем дела Петра Великого?

Сталин.