Глава одиннадцатая Куба коррумпированная

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава одиннадцатая

Куба коррумпированная

Чарльз Лучиано по прозвищу «Лаки», глава американской мафии, в 1946 году приехал в Гавану и сразу почувствовал себя как дома: в городе было полно казино, публичных домов, кокаиновых притонов, ипподромов, а главное — пальм. «Когда я приехал в гостиницу, коридорный раздвинул шторы на огромных-огромных окнах, — рассказывал он позже. — Я выглянул наружу — а кругом, куда ни глянь, сплошные пальмы! Прямо как в Майами. Я впервые за десять лет ощутил, что на мне нет наручников и никто не дышит мне в спину».

Более чем за десять лет до этого Лучиано был арестован в Нью-Йорке по обвинению в пособничестве различным преступлениям, а в начале 1946 года его депортировали на родную Сицилию. Оттуда он тайно перебрался на Кубу, в страну, чье правительство не вмешивалось в дела преступных группировок. Майер Лански, давний союзник Лучиано и легендарный спонсор мафии, с 1938 года принимал участие в нелегальном игорном бизнесе в Гаване благодаря налаженным деловым отношениям с Фульхенсио Батистой. В годы войны игорный бизнес пошел на спад, однако к 1946 году американские туристы снова хлынули на остров, и казино и ипподромы стали приносить огромные прибыли, а власти смотрели сквозь пальцы на дела прибывших в город мафиозных боссов. Гавана стала для главарей мафии идеальным местом для проведения своих не слишком частых съездов. Им было что обсудить. Зародившаяся в Карибском регионе наркоторговля, игорный бизнес, крепнущая империя Лас-Вегаса — все это заставило задуматься о переделе территории и сфер интересов среди крупных мафиозных «семей». Лучиано все еще считал себя верховным главарем американской мафии и нуждался в способах подкрепить свое влияние. Он послал Майеру Лански весточку с предложением организовать в Гаване собрание самых крупных мафиозных шишек.

Собрание прошло в декабре 1946 года в гостинице «Отель Насиональ» — пышном и роскошном здании, величественно высившемся на крутом утесе над Гаванским портом.

Ко входу в отель вела длинная аллея, обсаженная пальмами — идеальные декорации для мафиозных боссов, обожавших эффектные выходы. Друзья Лански в кубинском правительстве предприняли все необходимые меры, чтобы обеспечить максимальную явку и безопасность. Американская авиакомпания «Нэйшнл Эрлайнс» получила от правительства задание наладить ежедневное регулярное сообщение с Гаваной из Ньюарка в штате Нью-Джерси, и по странному стечению обстоятельств рейсы начались как раз за неделю до съезда. Прибыли практически все мафиозные главари Америки, в том числе Вито Дженовезе, Джо Бонанно по прозвищу «Бананас», Фрэнк Костелло, Санто Траффиканте-младший и десятки прочих. «Делегаты» заняли четыре нижних этажа и бельэтаж «Насиональ», а остальные постояльцы, полиция и кубинское правительство держались от них в стороне. Пять дней «капо» наслаждались изысканными блюдами кубинской кухни, в том числе жареной грудкой фламинго, черной фасолью, свининой в маринаде, жарким из черепахи, устрицами, жареной рыбой-меч, запивали все это ромом «Бакарди» и пивом «Атуэй», а потом отдыхали, покуривая первоклассные кубинские сигары. Развлекать гостей прилетел Фрэнк Синатра. Все эти преступники чувствовали себя в Гаване в полной безопасности, доказательством чему служит тот факт, что ни одна кубинская газета ни словом не упомянула об этом съезде.

Кубинским президентом, администрация которого, в сущности, устроила это беспрецедентное мероприятие, был не кто иной, как Рамон Грау Сан-Мартин, бывший университетский преподаватель, который всего тринадцать лет назад был символом надежд поколения юных кубинских революционеров-идеалистов. Грау, основатель «Аутентичной» кубинской революционной партии, победил на выборах 1944 года Карлоса Саладригаса, официально назначенного преемника Батисты. В ходе кампании Грау ностальгически вспоминал обещания реформ, данные администрацией, которую он возглавлял в течение четырех месяцев в 1933 году, и избиратели рвались голосовать на него, уповая на то, что наконец-то у них будет честное правительство, стремящееся к миру и процветанию. Инаугурацию праздновали по всей стране — звонили церковные колокола, гремели в горах артиллерийские салюты.

Однако Кубе по-прежнему не везло: Грау не оправдал никаких надежд своего народа и покрыл себя позором. Его самые выдающиеся сторонники — «студенты-революционеры» 1933 года — уже свыше десяти лет были вытеснены с политической арены, однако многие из них, вместо того чтобы ухватиться за возможность направить наконец свою страну на путь стабильности и организовать нормальное правительство, сочли, будто возвращение к власти — лишь повод сравнять старые счеты и урвать свою долю общественного достояния, словом, воплотили в жизнь худшие обычаи тех, с кем боролись десять лет назад. Вскоре бюджет на зарплаты государственным чиновникам вырос в два раза — появилась новая возможность торговать должностями. Те же, кому и этого было мало, в особенности судьи, требовали мзду за свою «бескорыстную службу обществу». Государственные заказы зачастую доставались предпринимателям, которые предлагали самые большие «откаты», а преступники с хорошими правительственными связями и карманами, битком набитыми денежками на взятки, получили возможность делать что угодно, не опасаясь наказания. То, что Грау организовал мафиозный съезд 1946 года — лишний пример того, как расцвела коррупция на Кубе по его попустительству.

Для Майера Лански и других мафиозных шишек на острове переход от Батисты к Грау произошел так плавно, что невольно хотелось предположить, что это дело рук Батисты. «Лански с Батистой просто взяли и сунули его к себе в карман», — высказался о Грау сам Лучиано много лет спустя.

Компания «Ром «Бакарди»» не могла избежать общения с продажными государственными чиновниками в администрации Грау — как в прежние годы не могла отгородиться от профсоюзных лидеров-batistiano. Правительственные аудиторы, санитарные инспекторы, сборщики налогов постоянно обходили все заводы в стране и, как правило, находили к чему придраться — если, конечно, не удавалось «уладить» ситуацию негласным образом. В один прекрасный день в 1947 году на сантьягском заводе «Бакарди» появились ревизоры из министерства финансов со старыми, пожелтевшими папками, где содержались подсчеты убытков, которые компания несет из-за испарения – это были те самые документы, которые двадцатью годами раньше изобрела администрация Херардо Мачадо, чтобы вынудить фирму «Бакарди» платить еще больше налогов. К возмущению компании, ревизоры пригрозили возобновить претензии к тому, как «Бакарди» подсчитывает убытки.

Пепин Бош был в ярости. Многие бизнесмены на его месте просто дали бы ревизорам взятку, чтобы те отозвали свои претензии (собственно, этого от него и ждали), однако Бош выступил со встречным заявлением. В правительстве заседали его бывшие товарищи-aut?ntico, и теперь они вымогали взятки у старых друзей. Еще не вполне оправившись после катастрофы, обремененный тратами на восстановление фабрики после пожара, который произошел всего несколько месяцев назад, Бош полетел в Гавану спорить с администрацией Грау. Он добился приема у члена кабинета Грау, с которым был хорошо знаком — это был премьер-министр Карлос Прио, с которым Бош когда-то сотрудничал в борьбе против Мачадо. Прио был одним из студенческих вожаков, которые во время событий 1933 года были ближе всего к Грау, и они с Бошем были добрыми друзьями давнего активиста-aut?ntico Карлоса Эвии, одного из главных соратников Боша во время гибарского восстания. Прио извинился перед Бошем за действия ревизоров и устроил так, что дело закрыли, однако все же намекнул Бошу, что оказал ему любезность и что долг платежом красен.

* * *

Куба превратилась в государство преступников. Долгие десятилетия политические конфликты на острове всегда приводили к вспышкам насилия, а за время президентства Грау вспышки эти стали еще смертоноснее. Битвы за власть и влияние в кубинском конгрессе или среди профсоюзных лидеров сплошь и рядом заканчивались перестрелками и даже дуэлями. Однако главным очагом насилия стал Гаванский университет. По традиции университетский городок был закрыт от полиции и армии — и в результате он долго был пристанищем антиправительственных элементов. Там можно было с легкостью хранить запасы оружия и боеприпасов, а позиции студенческих вожаков занимали зачастую те, у кого было больше всего оружия и самые грозные сторонники.

Среди активистов, которые в то время стремились укрепить силовые позиции университета, был самолюбивый студент-юрист по имени Фидель Кастро. Он вырос на ферме в сельской местности на востоке Кубы, и ему недоставало утонченной культуры соучеников из высшего общества; близкие приятели дразнили его guajiro (деревенщина).

Хотя благодаря отцу, зажиточному землевладельцу, Кастро никогда не нуждался в деньгах, он не умел подбирать гардероб и не всегда одевался опрятно. Он мало интересовался студенческими вечеринками, не танцевал, не слушал музыку и, по всей видимости, не пользовался успехом у девушек. Однако характер у него был сильный — что проявлялось и в том, с каким значительным видом он расхаживал по студенческому городку, нарядившись в полосатый пиджак и кричащий галстук: студент-политикан, готовый в любой момент разразиться речью по любому вопросу и убедить окружающих в своей правоте. Кастро был высок, крепок, с длинным прямым носом и высоким лбом и уже в девятнадцать лет обладал властной и авторитетной манерой держаться. Соучеников либо привлекали его лидерские качества, либо отталкивало всезнайство и склонность солировать в разговоре.

Криминальная обстановка на университетской политической арене отнюдь не пугала Кастро — он чувствовал, что в этом мире пригодятся его физическая отвага и лидерские способности. Не прошло и двух месяцев с тех пор, как он появился в университетском городке, а он уже начал избирательную кампанию в Университетскую Студенческую Федерацию (Federaci?n Estudiantil Universitaria). Каковы были его политические убеждения в то время — тайна за семью печатями. «В университет я поступил политическим невеждой», — признался Кастро в интервью много лет спустя. Это важное заявление — ведь оно намекает на то, что легендарная политическая активность Кастро коренится не в его политических идеях, а скорее в жажде показать себя на сцене.

«Я никогда не ходил на лекции, — похвалялся он впоследствии. — Я обожал проводить время в парке — там были скамейки, — и говорить с людьми. Вокруг меня всегда собирался народ, и я всем все объяснял». Первое крупное выступление на публике он сделал в ноябре 1946 года — в первом семестре второго курса юридического факультета — на митинге, где агитировал соучеников поднять восстание против администрации Грау.

Вскоре он уже нигде не появлялся без заряженного пистолета за поясом — как, впрочем, и все другие юные начинающие университетские политики. В тот период политическую арену в университетском городке захватили две вооруженные группировки: Движение революционеров-социалистов (Movimento Socialista Revolucionario) и его лютый антагонист Союз революционеров-повстанцев (Uni?n Insurrectional Revolucionaria). На первом курсе Кастро в целом сторонился вооруженных группировок, однако, как вспоминают некоторые его друзья, вскоре решил, что в его интересах найти себе место в их рядах, и начал вести себя как типичный университетский «гангстер» — в основном общаясь с членами Союза революционеров-повстанцев, но не ограничиваясь их кругом. Впоследствии Кастро уверял, что стал носить при себе оружие лишь после того, как один боевик-сторонник Грау пригрозил, что если он не прекратит выступать, то пусть пеняет на себя. «Тогда для меня и началась вооруженная борьба, — говорил Кастро. — Один приятель дал мне пятнадцатизарядный браунинг. Я решил, что если придется расстаться с жизнью, я продам ее дорого».

Впоследствии несколько его соучеников утверждали, что Кастро собственноручно покушался на убийство студента-активиста по имени Лионель Гомес, поскольку считал его соперником и надеялся произвести впечатление на авторитетного гангстера, чьей политической поддержки добивался. По словам свидетеля, однажды в декабре 1946 года – примерно тогда же, когда в нескольких кварталах оттуда, в «Отель Насиональ», собрались главари мафии, — Кастро увидел, как Гомес проходит мимо университетского стадиона.

Свидетель, который в это время был с Кастро, рассказал, что тот спрятался за каменной стеной, выстрелил Гомесу в спину без предупреждения и нанес ему тяжелую рану. Гомес выжил и поправился, Кастро не обвинили в покушении, однако после этого у него сложилась репутация опасного хулигана.

В политике Кастро сосредоточивался на общих вопросах, например, на империализме, а не на правах студентов и прочих насущных нуждах. Он активно работал в студенческом комитете в поддержку революционного движения в Пуэрто-Рико, возглавлял местный Комитет за демократию на Доминике, ратовавший за свержение Рафаэля Трухильо, диктатора Доминиканской Республики. Тихая политическая работа вроде организации общественной жизни Кастро мало интересовала; он предпочитал возглавлять митинги и демонстрации и выступать с пламенными речами перед огромными толпами. Он обожал вмешиваться в гущу схватки и не боялся физических столкновений — даже с риском быть убитым.

В 1947 году Кастро стал участником экспедиции в Доминиканскую Республику с целью возглавить восстание против Трухильо — однако все кончилось тем, что кубинские власти по побуждению американского правительства подавили мятеж. Год спустя Кастро помогал организовать «антиимпериалистический» студенческий конгресс в Колумбии, который совпадал с съездом министров иностранных дел Западного полушария. Во время пребывания Кастро в Боготе был убит популярный колумбийский политик Хорхе Эльесер Гайтан, и в столице вспыхнули беспорядки. Кастро немедленно ринулся в бой, взял ружье из полицейского арсенала, украл полицейскую форму для маскировки и участвовал в перестрелке во главе отряда, пытавшегося захватить полицейский участок. Вскоре его арестовали, однако кубинские дипломаты сумели вывезти его из страны. Однако опыт беспорядков в Боготе остался при нем. Он увидел и почувствовал, как это — быть революционером, пусть всего несколько дней, и никогда не забудет, какое это наслаждение.

* * *

Кубинцам начали надоедать взяточничество и бандитизм — главные черты политической жизни в их стране. В 1947 году прогрессивные члены аутентичной партии Грау во главе с бывшим учеником и последователем Грау Эдуардо Чибасом-младшим из Сантьяго откололись и сформировали Партию кубинского народа (Partido del Pueblo Cubano (Ortodoxo)). Чибас добавил в название партии слово «Ortodoxo», чтобы подчеркнуть «ортодоксальную» приверженность первоначальным идеям кубинской революции и принципам Хосе Марти, точно так же как Грау добавил к названию своей партии слово «Aut?ntico». В своем еженедельном прямом радиоэфире по вечерам в воскресенье Эдди Чибас нападал на своих прежних сторонников в администрации Грау и постоянно твердил о необходимости борьбы со взяточничеством. На президентских выборах 1948 года Чибас соперничал с кандидатом от Аутентичной партии Карлосом Прио, в прошлом премьер-министром в правительстве Грау. Избрав в качестве эмблемы своей избирательной кампании метлу — «новая метла чисто метет» — Чибас пообещал положить конец коррупции. «Ортодоксы» были особенно популярны среди студентов университета, и Фидель Кастро, у которого было чутье на перспективных политиков, вскоре стал лидером сторонников Чибаса в университетском городке и старался как можно чаще показываться рядом со своим новым другом.

Однако Прио легко (и честно) выиграл выборы — после того, как согласился, что коррупция в стране действительно представляет проблему, и пообещал кубинскому народу, что будет внедрять программу реформ. В то время ему было всего сорок пять лет, и он был столь же обаятелен, сколь и красив — Куба запомнит его как el presidente cordial.

У него было много недостатков, в частности, любовь к роскоши и стремление разбогатеть, но даже недоброжелатели не могли отрицать, что он настоящий джентльмен. Как пишет один историк, «Было трудно не любить Прио и так же трудно принимать его всерьез».

Став президентом, Прио обвинил в бедствиях Кубы своего предшественника Грау, который к тому времени уже был отдан под суд за растраты.

Однако и у самого Прио очень скоро начались неприятности. Проблема политического насилия не была решена, хотя Прио и сделал попытку подкупить главных гангстеров выгодными должностями для них самих и их последователей. Чибас продолжал громить Прио в радиоэфире и называл его правительство «скандальной вакханалией преступлений, грабежа и халатности». Чтобы отвлечь внимание от собственных просчетов, Прио хотел было объявить о начале новой программы по борьбе с безработицей, однако в государственной казне не хватило денег, а внешние кредиты Кубе давали перестали. Единственной надеждой Прио было найти умного и авторитетного министра финансов — и президент понимал, что этого человека надо искать вне его ближайшего политического окружения.

К счастью, Прио сохранил хорошие отношения с одним из самых известных и уважаемых деловых людей на всей Кубе — с Пепином Бошем из компании «Ром «Бакарди»». Если бы Прио удалось заманить Боша в свою администрацию, это показало бы, что он как президент твердо намерен проводить реформы, укрепить отношения с деловой общественностью, улучшить репутацию Кубы в глазах зарубежных кредиторов, связать свое правительство с респектабельным частным предприятием. Несмотря на получившие широкую огласку конфликты с трудовым коллективом и на критику некоторых комментаторов-коммунистов «Бакарди» оставалась одной из самых почитаемых местных кубинских компаний, а Бош как ее глава поддерживал традиции прогрессивного управления, которыми издавна славилась семья Бакарди. Вклад в борьбу с диктатурой Мачадо доказал патриотизм Боша, а умелая организация зарубежных отделений «Бакарди» подтвердила его деловые качества. Президент Карлос Прио видел в Боше человека, который мог спасти его администрацию, и осенью 1949 года Прио попросил его приехать в Гавану и послужить стране на должности министра финансов.

Министерство финансов надзирало над правительственными контрактами и собирало налоги и таможенные пошлины и поэтому в течение долгого времени служило яркой иллюстрацией проблемы коррупции среди государственных чиновников Кубы.

Однако Бош отказался от предложения Прио. «Я сказал ему, что управляю «Бакарди» и что мне нужно еще следить за заводом в Пуэрто-Рико и за многим другим, — вспоминал он много лет спустя. — Я сказал, что это невозможно. Сказал, что просто не в состоянии этим заниматься». Хотя президентом компании по-прежнему значился Энрике Шуг, он уже давно впал в старческое слабоумие, и никто не сомневался в том, что глава компании — именно Бош. Всего за два года до этого компания открыла новую пивоварню «Атуэй» в Эль-Которро неподалеку от Гаваны. Мексиканский завод процветал — теперь там производился ром и для экспорта в Канаду, а не только для мексиканского рынка. На новом заводе в Пуэрто-Рико полным ходом шла работа по ремонту и расширению. А поскольку постоянно приходилось слышать новости о новых гангстерских атаках в Гаване, постоянных непорядках с участием рабочих, растущем влиянии Эдди Чибаса и его сторонников с их риторикой, для Боша перспектива занять кресло министра в кабинете президента Прио была не привлекательнее тюремного срока.

Тем не менее президент Прио продолжал настаивать и постоянно звонил Бошу и уговаривал его. Президенты Кубы привыкли к тому, что это у них выпрашивают посты в правительстве — а здесь Прио пришлось упрашивать Боша самому. В конце концов Прио вызвал Боша в свой кабинет в президентском дворце. Там он уже не просил и не увещевал. Он встал в полный рост за своим столом, посмотрел сверху вниз на маленького лысого Боша, который был старше на пять лет, и заявил: «Я — президент Кубы, а вы – кубинский гражданин, и я приказываю вам занять пост министра финансов». Тогда Бош сдался — но предупредил Прио, что обязанности в фирме «Бакарди» вынуждают его занять должность министра лишь на короткое время. Тем не менее назначение было встречено с большим энтузиазмом, и газета «Гавана Пост» отмечала, что «назначение энергичного начальника «Бакарди» следить за мошной страны — знак того, что правительство Прио готово на все, чтобы заслужить хорошую репутацию».

Незадолго до вступления в должность во время послеобеденной беседы в «Ротари-Клубе» Бош сказал, что отправляется в Гавану «безо всяких политических амбиций». Он добавил, что будет «делать то, что лучше для страны, а не стараться обогатить богатых или отвергнуть бедных — словом, я приложу все усилия, чтобы поднять уровень благосостояния всех кубинцев, а особенно тех, кому не предоставлялась возможность добиться обеспеченной жизни». Бош не был партийным активистом, но все же симпатизировал aut?nticos и их левоцентристской социальной платформе. Однако при этом он дал понять коллегам-бизнесменам, что считает себя одним из них и что как министр финансов будет проводить политику благоприятствования бизнесу.

Бош переехал в кабинет на седьмом этаже здания министерства финансов в центре Гаваны 9 января 1950 года — ко всеобщему ликованию. На церемонии вступления в должность было столько друзей, родственников, деловых партнеров, что народ толпился даже в коридорах министерства. Бош прибыл в сопровождении своего двадцатичетырехлетнего сына Хорхе, мэра Сантьяго Луиса Касеро и двоюродного брата жены Эмилито Бакарди, семейной знаменитости и ветерана войн прошлого века.

«Полковнику» Бакарди уже сравнялось семьдесят три года, он был совершенно седым и несколько сдал в последнее время, но по-прежнему радовался любому поводу поведать о своих приключениях на войне за независимость — даже на чужом празднике. «Я был адъютантом Масео и участвовал в броске на запад вместе с ним», — напомнил полковник толпе гостей Боша и лишь потом добавил, что «счастлив видеть Боша на столь почетной должности».

То, с какой неохотой Бош принял назначение, впоследствии оказалось его козырной картой. Бош уже стал состоятельным человеком, он вполне мог позволить себе отказаться от жалованья министра (595 долларов в месяц) — как и от служебной машины, — тем самым ясно показав, что не торгует своими услугами. Поскольку он заступил на должность, не имея ни неоплаченных политических долгов, ни политических амбиций, то имел возможность игнорировать требования о покровительстве, которые стали настоящим бедствием других министерств. Бош искренне стремился как можно скорее вернуться в Сантьяго, к своим обязанностям в «Бакарди», поэтому у него были все основания провести реформы в министерстве финансов в самые сжатые сроки. «Я работающий бизнесмен и предпочитаю делать, а не говорить», — твердил он. Целей у него было три: обеспечить финансирование запланированной Прио программы по борьбе с безработицей, которая стоила двести миллионов долларов, избавиться от дефицита бюджета и положить конец коррупции в своем министерстве.

Руководство банка «Уорлд» в Вашингтоне, для которых назначение Боша стало гарантией платежеспособности, в считанные недели одобрили кредиты на программу по борьбе с безработицей. Однако решить остальные задачи оказалось не так легко. Как отмечал впоследствии один газетный обозреватель, «уклонение от уплаты налогов было вторым по популярности видом спорта на Кубе после ночного бейсбола» — ведь кубинские бизнесмены постоянно сталкивались с продажными инспекторами и привыкли пренебрегать своими обязательствами. «Платить будут все, — настаивал Бош, — без исключений и льгот». В день вступления на должность Бош объявил сборщикам налогов, что будет пристально следить за их работой, и потряс своих подчиненных тем, что сам работал по восемнадцать-девятнадцать часов в день. Прошло три месяца, и налоги стали поступать в неслыханных доселе количествах — по миллиону долларов в день, так что министерство финансов поставило себе задачу к концу финансового года добиться профицита бюджета в шесть миллионов долларов. Предыдущий год закончился с дефицитом в восемнадцать миллионов долларов. Прио был в восторге и с радостью признал, что даже кое-кто из его родственников, оказывается, недоплачивал налоги.

Однако Бошу становилось все труднее и труднее. Привычка пользоваться правительственными деньгами в политических целях на Кубе глубоко укоренилась, начало ей положили еще испанские колониальные власти, и вскоре реформаторские планы Боша столкнулись с яростным противодействием кубинских политиков.

Конгрессмены постоянно вызывали его на заседания всевозможных комиссий по расследованиям, думая запугать, и один раз допрашивали до трех часов утра. Хотя теоретически Бош заручился поддержкой президента Прио, он часто ощущал себя в политической изоляции. Единственным его коллегой по «Бакарди», который вместе с ним переехал в министерство финансов, был его личный секретарь, двадцатидевятилетний адвокат Гульермо Мармоль. Большинство сотрудников Боша в министерстве были сторонниками тех или иных видных кубинских политиков, и Бош не мог полагаться на их преданность. Хотя откровенного бандитизма в правительстве стало гораздо меньше, чем в сороковых годах, полностью искоренить его не удалось.

В сентябре 1950 года один из высокопоставленных подчиненных Боша Тулио Паниагуа был убит — застрелен в собственном кабинете. Паниагуа взял отпуск от министерской работы, чтобы сотрудничать с главой кубинского сената Мигуэлем Суаресом Фернандесом, своим политическим покровителем. Хотя не нашлось никаких свидетельств того, что убийство было связано с должностью Паниагуа в министерстве финансов, эта трагедия стала для Боша лишним доказательством того, как опасно иметь на Кубе политических врагов. Когда впоследствии журнал «Картелес» сообщил, что Бош надеется стать следующим президентом Кубы, Бош примчался в редакцию и потребовал напечатать опровержение. «Я не хочу быть президентом, — заявил он. — Я хочу совсем другого — вернуться в [провинцию] Ориенте и заняться своей фирмой. Я сыт всем этим по горло!»

В августе в возрасте восьмидесяти восьми лет скончался Энрике Шуг. В последние месяцы он был совершенно беспомощен после перенесенного инсульта, однако его смерть все равно стала поворотным пунктом в истории «Бакарди». Шуг родился в год основания компании — в 1862 году — и начал работать в «Бакарди» еще при жизни дона Факундо, когда тот еще номинально управлял делами на предприятии. Энрике Шуг помогал Эмилио и Факундо-младшему управлять компанией в трудные годы войны и на рубеже веков и практически в одиночку вывел ее в современный мир. Он стал связующим звеном между маленьким семейным предприятием и гигантской корпорацией, в которую оно превратилось впоследствии; без его деловой интуиции компания не добилась бы такого процветания. Santiagueros знали Шуга как человека, который спас многих кубинцев французского происхождения во время осады города в 1898 году, и как патриарха, чья щедрость и внимание поддерживали город в течение десятилетий. Его похороны стали событием огромного значения и напоминали проводы в последний путь его свояка Эмилио двадцатью годами раньше. Представители церковной, общественной, военной, политической элиты Сантьяго шли за гробом длинной процессией до главной площади рядом с целыми грузовиками цветов и венков. Сотни работников «Бакарди» получили выходной и присоединились к процессии. Возглавляли ее сыновья дона Энрике Виктор и Хорхе и его зять Пепин Бош, который присутствовал и как преемник Шуга на посту главы фирмы, и как представитель президента Прио и его кабинета министров.

Семь месяцев спустя, вскоре после того, как совет директоров «Бакарди» официально избрал его новым президентом компании, Бош подал в отставку с поста министра финансов. Он исполнял эти обязанности год и два месяца и за это время сумел превратить дефицит бюджета в профицит в пятнадцать миллионов долларов.

Оправданием для отставки стало слабое здоровье, хотя журнал «Тайм» отметил, что «Бош понимал, что приближается президентская кампания 1952 года и на министерство будет оказано давление, чтобы финансировать ее за счет казны, как было — в большей или меньшей степени — в 1948 году». Журнал процитировал гаванского журналиста, который отозвался на уход Боша следующим пассажем: «Бош заступил за должность, полный глубочайшего презрения к политикам, и теперь они провожают его широкими улыбками, притаившись у дверей министерства, чтобы разграбить казну, которую он так бдительно охранял».

В течение года после того, как Бош покинул Гавану и вернулся в «Бакарди», Кубу потрясла череда катастроф, от которых она не оправилась до сих пор. Эдди Чибас, который все громче обличал коррупцию и правительство Прио, предпринял последнюю попытку завладеть вниманием кубинцев и 5 августа 1951 года выступил по радио со скандальной речью. «Долой ворюг из правительства! — кричал он в микрофон. — Граждане Кубы, пробудитесь! Это мой последний призыв!» После этого он выстрелил себе в живот.

Десять дней спустя он умер. Его преемником во главе ортодоксальной партии стал Роберто Аграмонте, который был фаворитом президентской гонки в июне 1952 года, так как заручился поддержкой сильного сегмента кубинских левых сил, в том числе активиста-юриста Фиделя Кастро, который и сам стремился попасть в кресло конгрессмена по мандату ортодоксов. Aut?nticos, которые пытались избавиться от устоявшейся репутации коррупционеров, выдвинули старого друга Пепина Боша Карлоса Эвию, который уже был президентом в 1934 году — в течение семидесяти двух часов. Эвия оставался близким другом Боша и в то время, когда его номинировали, руководил новой пивоварней «Бакарди» в Которро неподалеку от Кубы. Третьим кандидатом на пост президента — с наименьшими шансами на успех — был Фульхенсио Батиста, который в 1948 году вернулся в политику в качестве сенатора.

Понимая, что рискует проиграть выборы, Батиста за три месяца до голосования организовал государственный переворот и при поддержке кубинской армии свергнул Прио. Демократия на Кубе кончилась.